Так как государство есть та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы и в которой все гражданское общество данной эпохи находит свое концентрированное выражение, – то из этого следует, что все общие установления опосредствуются государством, получают политическую форму. Отсюда и происходит иллюзия, будто закон основывается на воле, и притом на оторванной от своей реальной основы, свободной воле. Точно так же и право, в свою очередь, сводят затем к закону.

Частное право развивается одновременно с частной собственностью из разложения естественно сложившейся формы общности [Gemeinwesen]. У римлян развитие частной собственности и частного права не имело дальнейших промышленных и торговых последствий, потому что весь их способ производства оставался неизменным[74]. Для современных народов, у которых промышленность и торговля разложили феодальную форму общности [Gemeinwesen], с возникновением частной собственности и частного права началась новая фаза, оказавшаяся способной к дальнейшему развитию. Первый же город, который в средние века развернул обширную морскую торговлю, Амальфи, выработал и морское право^{47}. Как только промышленность и торговля – сперва в Италии, а позже и в других странах – развили дальше частную собственность, тотчас же было вновь воспринято и получило силу авторитета тщательно разработанное римское частное право. Когда впоследствии буржуазия усилилась до такой степени, что государи стали защищать ее интересы, чтобы с ее помощью сокрушить феодальную знать, тогда во всех странах – во Франции в XVI веке – началось настоящее развитие права, происходившее [71] повсюду, за исключением Англии, на основе римского кодекса. Но и в Англии для дальнейшей разработки частного права (в особенности в той его части, которая относится к движимому имуществу) пришлось обратиться к принципам римского права. (Не надо забывать, что право точно так же не имеет своей собственной истории, как и религия.)

В частном праве существующие отношения собственности выражаются как результат всеобщей воли. Одно уже jus utendi et abutendi[75] свидетельствует, с одной стороны, о том, что частная собственность стала совершенно независимой от общности [Gemeinwesen], а с другой – об иллюзии, будто сама эта частная собственность основана исключительно на частной воле, на произвольном распоряжении вещью. На практике понятие abuti[76] имеет очень определенные экономические границы для частного собственника, если он не хочет, чтобы его собственность, а значит и его jus abutendi[77] перешли в другие руки; ибо вообще вещь, рассматриваемая только в отношении к его воле, не есть вовсе вещь; она становится вещью, действительной собственностью, только в процессе общения и независимо от права (отношение, то, что философы называют идеей[78]). Эта юридическая иллюзия, сводящая право к чистой воле, неизбежно приводит – при дальнейшем развитии отношений собственности – к тому, что то или другое лицо может юридически иметь право на какую-нибудь вещь, не обладая ею фактически. Если, например, вследствие конкуренции какой-нибудь земельный участок перестает давать ренту, то собственник его все же продолжает юридически иметь право на него вместе с jus utendi et abutendi. Но ему нечего делать с этим правом: как земельный собственник он не имеет ничего, если только не обладает сверх того достаточным капиталом для обработки своей земли. Этой же иллюзией юристов объясняется то, что для них и для всякого кодекса является вообще простой случайностью, что индивиды вступают между собой в отношения, например, заключают договоры; эти отношения рассматриваются ими как такие, в которые по желанию можно вступать или не вступать [72] и содержание которых всецело зависит от индивидуального произвола договаривающихся сторон.

Всякий раз, когда развитие промышленности и торговли создавало новые формы общения, например страховые и т.п. компании, право вынуждено было их санкционировать как новые виды приобретения собственности[79].

[12. Формы общественного сознания]

Влияние разделения труда на науку.

Роль репрессии в государстве, праве, морали и т.д.

В законе буржуа должны дать себе всеобщее выражение именно потому, что они господствуют как класс.

Естествознание и история.

Не существует истории политики, права, науки и т.д., искусства, религии и т.д.[80]

Почему идеологи ставят все на голову.

Проповедники религии, юристы, политики.

Юристы, политики (государственные деятели вообще), моралисты, проповедники религии.

По поводу этого идеологического подразделения внутри одного класса: 1) Обособление профессии вследствие разделения труда. Каждый из них считает свое ремесло истинным. Относительно связи их ремесла с действительностью они тем неизбежнее создают себе иллюзии, что это обусловлено уже самой природой данного ремесла. Отношения становятся в юриспруденции, политике и т.д. – в сознании – понятиями; так как они не выходят за пределы этих отношений, то и понятия об этих отношениях превращаются в их голове в застывшие понятия; судья, например, применяет кодекс, поэтому он считает законодательство истинным активным двигателем. Почтение перед своим товаром, – ибо их профессия имеет дело с всеобщим.

Идея прáва. Идея государства. В обычном сознании дело поставлено на голову.

Религия есть с самого начала сознание трансцендентности, она возникает из действительных сил.

Выразить это популярнее.

Традиция – в области права, религии и т.д.

[73][81] Индивиды всегда исходили, всегда исходят из себя. Их отношения представляют собой отношения действительного процесса их жизни. Откуда берется, что их отношения приобретают самостоятельное, противостоящее им существование? что силы их собственной жизни становятся силами, господствующими над ними?

Если ответить одним словом: разделение труда, ступень которого зависит от развития производительной силы, достигнутого в данный момент.

Земельная собственность. Общинная собственность. Феодальная. Современная.

Сословная собственность. Мануфактурная собственность. Промышленный капитал.

Лейпцигский собор

^{48}

В третьем томе трехмесячника Виганда за 1845 г. на деле происходит битва гуннов, пророчески изображенная Каульбахом^{49}. Духи убитых, ярость которых не утихает и после смерти, поднимают в воздухе шум и вой, слышен грохот сражений, воинственные клики, бряцание мечей, щитов и железных колесниц. Но борьба идет здесь не из-за земных вещей. Священная война ведется не из-за покровительственных пошлин, конституции, картофельной болезни^{50}, не из-за банковского дела и железных дорог, а во имя священнейших интересов духа, во имя «Субстанции», «Самосознания», «Критики», «Единственного» и «Истинного человека». Мы присутствуем на соборе отцов церкви. Так как эти отцы – последние в своем роде экземпляры и так как здесь, надо надеяться, в последний раз защищается дело всевышнего, сиречь – абсолютного, то стóит составить procès-verbal[82] прений.