— А шут его знает! Сейчас еще не угадаешь. У хорошей собаки должны быть бугорки над глазами выпуклые и желтоватые пятнышки на них…

Мухтар не обращал внимания на любопытство людей, старательно лакал из блюдечка молоко. Леня Жердочка, закурил вторую папиросу, пустился в рассуждения, вроде бы сам себе объяснял:

— Вот возьми ты его — совсем сосунок, а без матки будет жить, ко всему приспособится. Сравни с ребенком, с тем сколько лет проканителишься, пока на ноги поставишь?..

— А заяц! — перебил дедушка. — Два-три раза покормит мать зайчат молоком и оставляет однех. Сами по себе продолжают существовать.

— Одним словом, природа так распределила, — глубокомысленно заключил Евдокимов.

Посмотреть на щенка прибежали мальчишки и девчонки, каждый норовил приласкать его, но если он начинал слишком лебезить перед кем-то, Санька тотчас с ревнивой строгостью окликал Мухтара, потому что пес должен быть предан только своему хозяину.

Все в этот вечер завидовали Саньке с Андрюшкой. Они и на ночь не расстались со щенком: устлались спать на повети, на свежем сене, и его положили с собой. Мухтар быстро угомонился, будто бы совсем привык к новому месту.

Утром Санька, проснувшись, долго не мог прийти в себя, одурманенный запахами сена. Солнце заглянуло в слуховое окно, против него мелькали ласточки-щебетуньи, некоторые залетали прямо на поветь: под коньком крыши, у стропил, тоже слепили гнездо.

Спохватился щенка — нет его на постели. Заспанные, вбежали с братишкой в избу. Мать с отцом и дедушка сидят за столом, смеются.

— Ну, брат, ошиблись мы вчера, — сказал дедушка, — это ведь не Мухтар вовсе, а Муха. Э-хе-хе!

— Почему — Муха?

— Потому что посмотрел я сейчас, вижу, что Муха.

Щенок доверчиво подошел к своему новому хозяину и ткнулся мокрым носом в босую ногу: дескать, не пойму, что люди смеются надо мной?

Сначала обидно сделалось Саньке. Муха — это все равно что прозвище. Пробовал придумать другие, более красивые клички — ни одна не привилась. И в семье, и в деревне, с легкого дедушкиного слова, стали называть щенка Мухой.

Глава девятая. Встреча с Волгой

Удачливые дни приходят всегда неожиданно. Еще утром думал ли Санька, что поедет в город? Нет, конечно. Дальше села он нигде не бывал. А сейчас сидят они с Валеркой в высокой кабине «ЗИЛа», притряхиваются на мягком сиденье, жадно смотрят во все стороны. Машина неутомимо рвется вперед, как бы проглатывая ровную ленту дороги, где-то в конце ее — город, Волга, неведомый мир. От скорой езды, от предчувствия какого-то праздника дух захватывает.

Другой шофер ни за что не согласился бы взять их в город, а Гоша взял, действительно легкий у него характер. С ним и разговаривать можно по-свойски. Весело поглядывая на ребят, он несколько раз принимался напевать песенку про Север:

Он сам жил на Севере, в Норильске, работал и а сорокадвухтонном рудовозе! Морозы, говорит, там — градусов пятьдесят. Гоша еще молодой, а бывалый, в армии генерала возил на легковушке.

— Ну, если спохватятся вас родители, получу я тогда нагоняй!

— Лишь бы к вечеру быть дома.

— К вечеру будем.

Все чаще проскакивали встречные машины, воздух в такие моменты рвался, как полотно; Санька невольно крепче сжимал железную ручку, будто их самосвал могло отмахнуть в сторону.

Вот и железнодорожная станция, вся опутанная электропроводами. Маневровый паровоз бегает по запасным путям, белым, как пар, дымом попыхивает. Пока стояли на переезде, прошел электропоезд, торопливо тарабаря на стыках рельсов колесами. Санька с Валеркой ни разу не видели поездов, принялись наперебой считать вагоны, спутали друг друга. Вагоны были все одинаковые светло-вишневого цвета, с какими-то крупными надписями на боках; пассажиры спокойно, как дома, сидели, облокотившись на столики, пили лимонад, они казались счастливыми людьми.

— В Москву пошел! — сказал Гоша. — Это — скорый, кажется, «Россия», от самого Тихого океана катится.

Поезд, не сбавляя хода, промелькнул мимо станции: конечно, все эти люди торопятся в Москву по очень важным делам, и нет никакой необходимости останавливаться на каждой станции.

Полосатая жердь шлагбаума отпрянула вверх, освобождая путь, машина снова набрала скорость, пожалуй, не тише, чем поезд — стрелка спидометра ползет к восьмидесяти. Одна за другой отстают деревни, совсем не такие, как Заболотье: дома двумя порядками выстроились вдоль шоссе, хвастливо принарядившись в резные наличники. От станции до города еще семьдесят километров, все дальше остается родной дом, подбирается беспокойство, а вдруг что-нибудь случится в дороге? И нельзя поделиться Саньке с Валеркой своими опасениями, потому что при Гоше стыдно заводить такой разговор. Но сильней всякой тревоги манящее чувство новизны, открывающейся перед глазами ребят и ждущей их впереди.

— Чего делать-то в городе будете? — спросил шофер, наверно, и сам вначале не думавший об этом. — Мне на автобазу надо да домой заскочить: часа два у вас в распоряжении.

— Просто так погуляем, посмотрим.

— Первый раз в городе, все равно что в лесу, заблудитесь. Где вас разыскивать? И себя и меня подведете. Давайте так договоримся, оставлю я вас на набережной, и никуда оттуда — ни ногой.

— Ладно, — согласились ребята, желая увидеть прежде всего Волгу.

Начался асфальт, слегка залоснившийся от жары, гладким половиком стлался он под колеса. Лес поредел, отодвинулся далеко в стороны, открывая взгляду покатые поля, речные косогоры, луга, окутанные фиолетовой дымкой созревших трав. С какого-то холма на мгновение показался и сам город — вспыхнул белокаменной окраиной новых домов и утонул за перелеском, осталась маячить лишь телевизионная вышка.

Скоро самосвал очутился в сплошном потоке автомашин, медленно, с остановками тянувшемся по улице, даже гул мощного зиловского мотора потерялся в общем городском шуме. Пестрые толпы людей сновали по тротуарам от магазина к магазину, Санька устал читать вывески. Выехали на площадь, справа возвышалась какая-то башня, слева огородились белыми колоннами старинные торговые ряды, здесь было еще более многолюдно. Машина покатилась под гору и остановилась, тяжело вздохнув тормозами, против столовой.

— Небось попротряслись? — догадливо улыбнулся Гоша. — Пошли обедать.

Он взял всем по борщу, котлетам и бутылке лимонаду; обед казался вкусным, не таким, как привычная домашняя еда, особенно понравился ребятам лимонад, жгуче-сладкий, прохладный, наверно, из холодильника. На янтарные стенки стаканов красиво липли белесые пузырьки воздуха и почему-то не всплывали кверху. Пили не спеша, растягивая удовольствие, не хуже тех пассажиров скорого поезда…

Набережная оказалась в двух шагах от столовой. Гоша вывел на нее ребят, еще раз наказал:

— Гуляйте по берегу и никуда не уходите, часа в четыре я буду здесь.

Волга! Санька с Валеркой замерли у чугунной ограды, оглядывая солнечную ширь воды. Ее рябило, и оттого вдали река казалась светлой, как расплавленное олово, а рядом, под берегом, она пугала медлительной тяжестью зеленоватых волн, набегавших от пароходов; волны чмокали о промасленный дебаркадер, с шипением наползали на промытый песок и скатывались назад взмыленные, с гребешками пены. Течения совсем не заметишь, настолько величава и спокойна она, мать всех русских рек.

— Ракета! Смотри! — Санька привстал на ограду.

— Это — «Метеор»! — успел прочитать Валерка, когда стремительное судно не проплыло, а пролетело мимо, взметая за кормой водяную пыль и, быстро сжимаясь в размерах, скрылось в слепящем сверкании стрежня. — На подводных крыльях, видал, почти все дно торчит.