Гипотеза о естественном явлении в облаках, которое Константин вследствие оптической иллюзии принял за сверхъестественное знамение креста, отдает рационалистической тенденцией объяснять новозаветные чудеса физическими процессами, превращает это важное событие в чисто случайное и почти никак не объясняет явление Христа и греческую или латинскую надпись «Сим победишь».
Следовательно, у нас остается теория о сне или видении, о субъективном переживании Константина. Эта теория не противоречит ни древнейшему свидетельству Лактанция, ни сообщениям Руфина и Созомена, и крест в небесах у Евсевия мы без колебаний можем считать частью видения[31], которое лишь впоследствии приняло облик внешнего, объективного явления либо в воображении Константина, либо в памяти историка, но в любом случае — без намеренного желания обмануть. То, что видение было объяснено сверхъестественными причинами, особенно после благополучного исхода дела, вполне естественно и прекрасно соответствует духу времени[32]. Тертуллиан и другие доникейские и никейские отцы церкви объясняли многие обращения влиянием ночных снов и видений. Константин и его друзья объясняли самые важные события его жизни, такие как знание о приближении вражеских армий, обнаружение святого гроба, основание Константинополя, божественным откровением через сны и видения. Мы вовсе не хотим отрицать связь видения креста с действием Божьего Провидения, управлявшего этим замечательным поворотным моментом истории. Мы пойдем дальше и допустим особое действие Провидения — то, что в древности богословы называли Providentia specialissima; но такое действие необязательно должно нарушать законы природы или быть собственно чудом вроде объективного личного явления Спасителя. Мы можем упомянуть о похожем, хотя и гораздо менее важном, видении в жизни благочестивого английского полковника Джеймса Гардинера[33]. Библия подтверждает возможность провиденческих или пророческих снов и ночных видений, посредством которых человек получает Божье откровение и наставления[34].
Итак, факты таковы. Перед сражением Константин, уже склоняющийся к христианству, как, вероятно, лучшей из религий и подающей больше всего надежды, всерьез молился, по словам Евсевия, взывая о помощи к Богу христиан, в то время как его противник, Максенций, по словам Зосимы[35], советовался с Сивиллиными книгами и приносил жертвы идолам. Полный страхов и надежд, связанных с исходом конфликта, Константин заснул и увидел во сне крест Христа с надписью и обещанием победы. Он уже знал, что знак этот широко используется среди многочисленных христиан его империи, поэтому сделал labarum[36] — или, точнее, превратил языческий labarum в знамя с христианским крестом и греческой монограммой Христа[37], которую он поместил также на щиты своих солдат, — X и Р, первые две буквы имени Христа, написанные так, чтобы они образовали знак креста: (т. е. Christos — альфа и омега, начало и конец). Этому знамени с крестом, занявшим место римских орлов, он приписывал свою решающую победу над язычником Максенцием.
Соответственно, после триумфального въезда в Рим Константин велел воздвигнуть на форуме свою статую с лабарумом в правой руке и надписью: «Сим спасительным знаком, истинным символом отваги, я избавил ваш город от ига тирана»[38]. Три года спустя сенат воздвиг в его честь мраморную триумфальную арку, которая до сих пор стоит недалеко от величественных руин языческого Колизея и свидетельствует одновременно и об упадке античного искусства, и о падении язычества, подобно тому как соседняя с ней арка Тита напоминает нам о падении иудаизма и разрушении храма. Надпись на арке Константина, однако, объясняет его победу над ненавистным тираном не только его способностями, но и неопределенным вмешательством некоего Божества[39]; христиане, без сомнения, понимали под этим истинного Бога, а язычники, подобно оратору Назарию в его восхвалении Константина, могли думать о небесном покровителе urbs aeterna, Вечного города.
В любом случае, победа Константина над Максенцием была военной и политической победой христианства над язычеством; интеллектуальная и моральная победа была уже одержана в литературе и жизни церкви предыдущего периода. Символ позора и угнетения[40] с тех пор стал символом почета и власти, а в глазах императора, в соответствии с духом церкви того времени, он приобрел магическую силу[41]. Теперь он занимал место орла и других военных символов, под сенью которых римляне–язычники покоряли мир. Он был изображен на имперской монете, на знаменах, шлемах и щитах воинов. Военные изображения креста на имперском лабаруме богатейшим образом украшены золотом и драгоценными камнями; нести его доверяли пятидесяти самым верным и храбрым воинам из императорской гвардии; он внушал христианам уверенность в победе, а их врагам — страх и ужас; в конце же концов при слабых наследниках Феодосия II он перестал использоваться и был помещен в императорском дворце в Константинополе как почетная реликвия.
После победы над Римом (27 октября 312 г.) Константин в союзе со своим восточным соправителем Лицинием издал в январе 313 г. в Милане эдикт о веротерпимости, который шел на шаг дальше, чем эдикт антихристианина Галерия 311 г., и даровал, в духе религиозной эклектики, полную свободу всем существовавшим формам поклонения, воздавая особое уважение христианству[42]. Эдикт 313 г. не только признавал христианство в рамках существующих границ, но и позволял всем подданным Римской империи выбирать любую религию на свой вкус[43]. В то же время было приказано вернуть церковные здания и собственность, конфискованные во время гонений Диоклетиана, причем убытки частным владельцам собственности были возмещены из императорской казны.
Однако мы напрасно стали бы искать в этом благородном эдикте современную протестантскую и англо–американскую теорию религиозной свободы как одного из всеобщих и неотчуждаемых прав человека. Действительно, в самой христианской церкви в то время, как и раньше, и позже, звучали отдельные голоса против всяческого принуждения в религии[44]. Но дух Римской империи был слишком абсолютистским, чтобы отказаться от прерогативы управления общественным поклонением. Веротерпимость Константина была временной мерой государственной политики, которая, как ясно сказано в эдикте, способствовала обеспечению общественного мира и защиты императора и империи всеми божествами и небесными силами. Это был, как показывает результат, обязательный переходный этап к новому порядку вещей. Он открыл возможность для возвышения христианства, особенно католического и иерархического, исключающего еретические и схизматические (раскольнические) секты, чтобы оно стало государственной религией. Ибо, получив равные права с язычеством, христианство должно было вскоре, хотя и было численно в меньшинстве, одержать победу над религией, которая внутренне уже изжила себя.
С этого момента Константин был явно благосклонен к церкви, хотя и не преследовал и не запрещал языческие религии. Он всегда с уважением отзывается о христианской церкви в имперских эдиктах и все время, как мы уже говорили, называет ее католической. Ибо она удовлетворяла его монархическим интересам, придавала империи и двору то великолепие, которого он желал, только как католическое, тщательно организованное, тесно сплоченное и консервативное учреждение. Уже в 313 г. епископ Кордовы Осий оказывается одним из советников Константина, и языческие авторы приписывают епископу даже магическое влияние на императора. Лактанций и Евсевий из Кесарии также входили в круг доверенных лиц Константина. Он освободил христианских служителей от военной и муниципальной повинности (в марте 313), упразднил обычаи и установления, оскорбительные для христиан (315), облегчил порядок освобождения рабов–христиан (до 316), легализовал право отписывать наследство в пользу католических церквей (321), постановил соблюдать воскресенье, хотя и не как dies Domini, день Господень, а как dies Solis, день Солнца, в соответствии с культом Аполлона и вкупе с обязательным совещанием с предсказателями (321); щедро выделял средства на строительство церквей и поддержку священства; убрал с имперских монет языческие символы Юпитера и Аполлона, Марса и Геркулеса (323); дал своим сыновьям христианское воспитание.
31
Об этом ясно пишет Созомен, H. Е., lib. i, cap. 3: ŏναρ είδε το του σταυρού σημείον σελαγίζον, и т. д. Дальше, правда, он приводит дословный рассказ Евсевия. См. также: Руфин, ix, 9; Евсевий, Vit. Const., i, 29; Лактанций, De mort, persec, 44, и намеки в языческих восхвалениях.
32
Лициний перед сражением с Максимином видел ангела, который научил его, как молиться о победе (Лактанций, De Mort, persec, с. 46). Юлиан Отступник, еще более суеверный в данном отношении, чем его дядя–христианин, очень увлекался знамениями, предсказаниями, чудесами, призраками, снами, видениями, гаданиями и пророчествами (см. ниже, §4). Либанию во время похода против персов казалось, что он окружен целым воинством богов, которое, по мнению Григория Назианзина, на самом деле было полчищем бесов. См. Ulimann, Gregory of Naz., p. 100.
33
По рассказу его друга, доктора Филиппа Доддриджа, узнавшего об этом факте от Гардинера, как Евсевий от Константина. Гардинер предавался глубоким размышлениям субботним вечером в июле 1719 г., когда «ему показалось, что он увидел необычное сияние света, падающего на книгу, которую он читал, и сначала он подумал, что что‑то случилось со свечой. Но, подняв глаза, он увидел, к своему величайшему изумлению, что перед ним, словно вися в воздухе, находится зримое видение Господа Иисуса Христа на кресте, в окружении славы; ему показалось также, что голос (или что‑то похожее на голос) сказал ему: "О грешник, разве Я не страдал за тебя, а что ты для Меня делаешь?"» После этого события Гардинер из распущенного любителя мирских утех превратился в честного и благочестивого человека. Но, вероятно, это явление было внутренним событием. Ибо далее в рассказе написано: «Был ли это слышимый голос или только сильное умственное впечатление у не менее поразительное, он не был уверен, хотя считал верным первое». Сам он полагает, что не спал в тот момент. Но всем известно, как легко около полуночи задремать над скучной и даже над хорошей книгой. Вполне вероятно, что это явление было лишь важным сном, ознаменовавшим начало новой эпохи в его жизни. Ни один мыслящий человек не станет на этом основании сомневаться в истинности обращения Гардинера, которое его последующая жизнь подтвердила даже лучше, чем в случае с Константином.
34
Чис. 12:6: «Если бывает у вас пророк Господень, Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним». Иов 33:15,16: «…во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе. Тогда открывает Он у человека ухо и запечатлевает Свое наставление». Конкретные примеры см. в Быт. 31:10,24; 37:5; 3 Цар. 3:5; Дан. 2:4,36; 7:1; Мф. 1:20; 2:12,13,19,22; Деян. 10:17; 22:17,18.
35
Histor., ii, 16.
36
Λάβωρον или λάβουρον; не от labor, не от λάφυρον, т. е. praeda, и не от λaßείν, но, скорее всего, от какого‑то варварского корня, другие использования которого неизвестны, введенного в римскую терминологию задолго до Константина кельтскими или германскими рекрутами. См. Du Cange, Glossar., и Suicer, Thesaur., s.h.ν. Лабарум, как описывает видевший его Евсевий (Vita Const., i, 30), представлял собой длинное древко, покрытое золотом, с деревянной перекладиной, с которой свисал пурпурный флаг, вышитый и украшенный драгоценными камнями. На вершине древка был венец из золота и драгоценных камней с монограммой Христа (см. следующее примечание), а под венцом — золотое изображение императора и его сыновей. Император рассказал Евсевию (I, ii, с. 7) невероятные факты, связанные с этим лабарумом, — например, что ни одного из носивших его ни разу не повредили стрелы врага.
37
Их, а также подобные начертания, которые Мюнтер (Munter, Sinnbilder der alten Christen, p. 36 sqq.) собрал с древних монет, сосудов и гробниц, более двадцати вариантов. Монограмма, как и знак креста, использовалась христианами задолго до Константина, вероятно, уже при Антонинах и Адриане. На самом деле штандарты и победные стяги обычно имели крестообразную форму, о чем напоминали язычникам Минуций Феликс, Тертуллиан, Иустин и другие апологеты II века. Согласно Киллену (Killen, Ancient Church, p. 317, в примечании, где цитируется Aringhus, Roma subterranea, ii, p. 567, как авторитетный источник), эта знаменитая монограмма (конечно, с другим значением) встречалась даже до Христа на монетах Птолемеев. Следовательно, единственным нововведением было объединение в данном символе его христианского значения и использования в качестве римского военного знамени.
38
Евсевий, Η. Е., ix, 9: Τούτω τω σωτηριώδεϋ (salutari, а не singulari, как пишет Руфин) σημεόω, τω άληθινω ελέγχω της άνδρίας, την πόλιν υμών από ζυγού του τυράννου δοασωθεοσαν ελευθέρωσα, κ. τ. λ. Гиббон, однако, считает более вероятным, что сами лабарум и надпись появились только после второго или третьего визита Константина в Рим.
39
«Instinctu Divinitatis et mentis magnitudine». Двусмысленное слово Divinitatis может также обозначать Провидение, «которое управляло переходом Константина из язычества в христианство».
40
Цицерон говорит, pro Raberio, с. 5: «Nomen ipsum crucis absit non modo a corpore civium Romanorum, sed etiam a cogitatione, oculis, auribus». Однако другие древние язычники, такие как египтяне, буддисты и даже аборигены Мексики, похоже, использовали крест как религиозный символ. Сократ рассказывает (Η. Ε., ν, 17), что, когда был разрушен храм Сераписа, среди иероглифических надписей были найдены изображения креста, которые и язычники, и христиане восприняли как свои религиозные символы. Некоторые из обращенных язычников, знакомые с иероглифическими изображениями, заявили, что крест — символ грядущей жизни. Согласно Прескотту (Prescott, Conquest of Mexico, ni, 338–340), испанцы нашли крест среди объектов поклонения в идолопоклоннических храмах Анахнака.
41
Даже учителя церкви задолго до Константина — Иустин, Тертуллиан, Минуций Феликс, находившиеся в явной оппозиции к языческому презренному восприятию креста, считали знак креста естественным и часто встречающимся в природе и человеческой жизни; он присутствовал на военных знаменах и трофеях в честь победы, на кораблях с раздутыми ветром парусами и вытянутыми веслами, в размахе крыльев парящей птицы, в фигуре плывущего или молящегося человека, в очертании лица или туловища с вытянутыми в стороны руками. Поэтому ранние христиане ежедневно использовали знак креста. См. том 2, §77.
42
Это был второй эдикт о веротерпимости, а не третий, как предполагалось ранее. Эдикта 312 г. не существует, это ошибка. См. т. 2, §25.
43
«Наес ordinanda esse credidimus… ut daremus et Christianis et omnibus liberum potestatem sequendi religionem, quamquisque voluisset… ut nulli omnino facultatem obnegandam putaremus, qui vel observationi Christianorum, vel ei religioni mentem suam dederet, quam ipse sibi aptissimam esse sentiret… ut, amotis omnibus omnino conditionibus [под чем, без сомнений, понимаются ограничения эдикта 311 г.], nunc libère ас s'impliciter unusquisque eorum qui eandem observandae religioni Christianorum gerunt voluntatem, citra ullam inquietudinem et molestiam sui id ipsum observare contendant». Лактанций, De mort, persec, с. 48 (ii, p. 282, ed. Fritzsche). Евсевий переводит эдикт на греческий язык в неуклюжих и туманных выражениях с некоторыми отклонениями, Н. Е. у х, 5. См. также Никифор, Η. Ε., vii, 41. Также см. специальный очерк об эдиктах о веротерпимости, Theod. Keim, в Tübinger Theolog. Jahrbücher 1852, и Mason, Persecution of Diocletiany pp. 299, 326.
44
См. примечательные отрывки из Тертуллиана, цитируемые в т. 2, §13. Лактанций в начале IV века говорит также, Instit. div.t l. ν, с. 19 (i, p. 267 sq., ed. Lips.): «Non est opus vi et injuria, quia religio cogi non potest; verbis potius, quam verberibus res agenda est, ut sit voluntas… Defendenda religio est, non occidendo, sed moriendo; non saevitia, sed patientia; non scelere, sed fide… Nam si sanguine, si tormentis, si malo religionem defendere velis, jam non defendetur ilia, sed polluetur atque violabitur. Nihil est enim tam voluntarium, quam religio, in qua si animus sacrificantis aversus est, jam sublata, jam nulla est». См. также с. 20.