Изменить стиль страницы

Западная церковь в целом осталась гораздо более независимой, чем Восточная, — отчасти из‑за большей твердости римского характера, отчасти из‑за более благоприятных политических обстоятельств и удаленности от влияния и интриг византийского двора. Здесь иерархический принцип развивался со времен Льва Великого и закончился абсолютизацией папской власти, которая, исполнив свою миссию в мире среди варварских народов Средних веков, склонялась превратиться в непотребную тиранию над совестью, чем обрекала себя на уничтожение. В католической системе свобода и независимость церкви предполагают высшую власть исключительного священства и папы, в протестантской же они могут существовать только на более широкой основе всеобщего священства, самоуправления христианского народа, — хотя во всех протестантских церквях они более или менее ограничены властью государства.

§27. Ограничение религиозной свободы и начало гонений на еретиков

Sam. Eliot: History of Liberty. Boston, 1858, 4 vols. Early Christians, vols, i and ii. Важные факты рассеяны по разделам общецерковной истории ересей, доктринальных споров и церковной дисциплины.

Неизбежным следствием союза церкви с государством стало ограничение религиозной свободы, веры и поклонения и введение светских санкций против отхода от учения и дисциплины признаваемой государством церкви.

Церковь, доминирующая и признанная государством, обрела внешнюю свободу и авторитет, но в некоторой степени пожертвовала внутренней свободой и самоуправлением. Она, как мы увидели из предыдущего раздела, оказалась под покровительством и надзором главы христианского государства, особенно в Византийской империи. В первые три века церковь, несмотря на то, что внешне она была унижена и угнетена, имела больше внутренней свободы в плане развития своего учения и установлений, потому что была полностью отдельной от государства.

Свобода заблуждений и несогласий теперь стала еще больше ограничена. В доникейскую эпоху ересь и расколы тоже были ненавистными и отвратительными, но боролись с ними только морально, словом устным и письменным, и наказывали отлучением от церкви. Иустин Мученик, Тертуллиан и даже Лактанций выступали за свободу совести и утверждали, споря с язычниками, что религия человека — вопрос его свободного выбора, что обращать в веру можно только посредством наставления и убеждения, но не по принуждению[244]. Все, что они говорят против гонений язычников на христиан, в полной мере может быть отнесено к гонениям церкви на еретиков. А после никейской эпохи любое отклонение от веры правящей государственной церкви не просто было ненавистным и наказывалось отлучением, как религиозное заблуждение, но рассматривалось и как преступление против христианского государства, так что влекло за собой гражданские меры наказания. Сначала это были смещение с должности, изгнание, конфискация имущества, а после Феодосия даже смерть.

Эти гонения на еретиков стали естественным следствием объединения религиозных обязанностей и прав с гражданскими, смешения светского и церковного, юридического и морального, которое происходило начиная со времен Константина. Эти тенденции шли от государства и императоров, которые в данном отношении показали себя наследниками верховных жрецов — просто ситуация стала обратной. Церковь упорно придерживалась принципа использования только духовных мер наказания, высшей из которых было отлучение. В самом деле, Христос и апостолы явно осуждали и запрещали использование плотского оружия. Они предпочитали пострадать и умереть, только чтобы не творить насилия. Но, усвоив идеи иудейской теократии и став государственной, церковь начала во многих отношениях путать положение закона и Евангелия и теоретически одобрила применение насилия к еретикам, а нередко и поощряла насилие, призывая к силовым мерам государство. Таким образом, она была, по крайней мере косвенно, виновна в гонениях. Особенно это справедливо по отношению к Римской церкви во времена ее максимальной власти, в Средние века и до середины XVI века; этот курс церкви делал ее в глазах мира и современной цивилизации даже менее привлекательной, чем некоторые ее специфические учения и обычаи. Протестантская реформация развеяла миф об идентичности христианской веры с ее внешней организацией или папством и нанесла сокрушительный удар принципу церковной исключительности. Однако, строго говоря, только в XVIII веке произошло радикальное изменение взглядов в том, что касается религиозной терпимости. Развитие принципов терпимости и свободы совести шло рука об руку с постепенным ослаблением основ государства–церкви и более ясным разграничением гражданских и церковных прав, светской и духовной власти.

В начале своего правления Константин провозгласил полную свободу совести (312) и в основном оставался верен этому решению. В любом случае, он не прибегал к насилию, как делали его преемники. Но эта его терпимость не была четким принципом — просто временной политикой. Это было неизбежное следствие недавнего отхода Римского престола от идолопоклонства и естественный переход от единовластия языческой религии к единовластию религии христианской. Нетерпимость сначала была направлена против язычества, но так как ложная религия постепенно вымирала сама собой и не имела моральной силы, необходимой для мученичества, при христианских императорах не было таких кровавых гонений на идолопоклонников, какие были на христиан при императорах–язычниках. Теперь нетерпимость гражданских властей обратилась на христианских еретиков или людей, которых они признавали таковыми. Даже Константин ограничивал введенные им религиозные свободы и привилегии католиками (catholicae), то есть преобладающей ортодоксальной иерархической церковью, а вскоре после Никейского собора эдиктом 326 г. уже явно исключил из сферы действия этих привилегий еретиков и раскольников[245]. Соответственно, он изгнал вождей арианства и приказал сжечь их произведения, но позже, поколебавшись в своих взглядах на ортодоксию и гетеродоксию и убежденный некоторыми епископами и своей сестрой, вернул Ария и изгнал Афанасия. Сам он был крещен незадолго до смерти арианским епископом. Его сын Констанций был фанатичным гонителем как идолопоклонников, так и сторонников Никейской ортодоксии, стараясь по всей империи утвердить исключительно арианство. Поэтому ортодоксальные епископы Осий, Афанасий и Иларий решительно протестовали против такого деспотизма и призывали к терпимости[246]. Следует, однако, помнить, что к терпимости всегда призывают партии, которые страдают от нетерпимости. Изгнание же ариан они несправедливым не считали.

При Юлиане Отступнике опять была провозглашена религиозная свобода, но это было лишь начало возвращения к исключительности язычества. Таким образом, она была схожа с веротерпимостью Константина. После преждевременной смерти Юлиана арианство преобладало, по крайней мере, на Востоке и проявило больше нетерпимости и склонности к насилию, чем католики–ортодоксы.

Наконец Феодосии Великий, первый император, крещеный в Никейскую веру, положил конец арианскому правлению, провозгласил исключительную авторитетность Никейского символа веры и учредил первые строгие меры наказания не только за языческое идолопоклонство (которое с тех каралось в империи смертной казнью), но и за следование учениям христианских еретических сект. Основным принципом общественной жизни для него было единство империи и ортодоксальной церкви. Вскоре после своего крещения, в 380 г., он выпустил, в сотрудничестве со своими слабыми соправителями, Грацианом и Валентинианом II, следующий эдикт, обращенный к жителям Константинополя, бывшего тогда основным оплотом арианства: «Мы, три императора, желаем, чтобы все наши подданные твердо придерживались религии, которой учил римлян святой Петр, которая в точности сохранилась в предании и которую теперь исповедует понтифик Дамас, из Рима, и Петр, епископ Александрийский, человек апостольской святости. Согласно постановлениям апостолов и учению Евангелия, будем верить в единого Бога Отца, Сына и Святого Духа, в равное величие Святой Троицы. Мы повелеваем, чтобы приверженцы этой веры назывались католическими христианами; мы называем всех неразумных последователей других религий нечестивым именем еретиков и запрещаем их собраниям называть себя церквями. Помимо осуждения на Божьем суде, их ждут тяжкие наказания, которые наша власть, руководимая божественной мудростью, считает уместным на них навлечь»[247]. За пятнадцать лет этот император выпустил не менее пятнадцати законов против еретиков[248], постепенно лишая их права поклоняться, занимать государственные должности, угрожая им штрафами, конфискацией имущества, изгнанием, а в некоторых случаях, как в ситуации с манихеями, авдианами и даже квадродециманами, — смертью.

вернуться

244

Иустин Мученик, Apol. i, 2, 4, 12; Тертуллиан, Apolog., с. 24, 28; Ad Scapul., с. 2; Лактанций, Instit., v. 19, 20; Epit., с. 54. См. т. 2, §137.

вернуться

245

Cod. Theod.y xvi, 5, 1: «Privilegia, quae contemplatione religionis indulta sunt, catholicae tantum legis observatoribus prodesse opportet. Haereticos autem atque schismaticos non tantum ab his privilegiis alienos esse volumus, sed etiam diversis muneribus constringi et subjici».

вернуться

246

См. §3, выше.

вернуться

247

Cod. Theod., xvi, 1, 2. Бароний (Ann.) и даже Годфруа называют этот эдикт (конечно, благоприятный для распространения истинного учения, но предполагающий абсолютную деспотическую власть императора над верой) «edictum aureum, pium et salutare».

вернуться

248

См. Cod. Theod., xvi, tit. ν, leg. 6–33, и комментарий Годфруа.