Современному читателю покажется странным, что в одном ряду с этими церемониальными запретами стоит чисто нравственный запрет, касающийся блуда.[463] Но мы не должны забывать, что нравственные принципы язычников в отношении сексуальных связей были крайне неопределенными. Сексуальные отношения считались таким же нейтральным вопросом, как еда и питье, — грехом они становились только в случае прелюбодеяния, когда нарушались права мужа. Ни один языческий моралист — будь то Сократ, или Платон, или Цицерон — не осуждал блуд безоговорочно. Блуд был частью культа Афродиты в Коринфе и Пафосе — проституцией в честь этой богини занимался особый штат жриц! Идолослужение, духовный блуд, неотделимо от осквернения тела. В случае Соломона многобожие и многоженство шли рука об руку. Потому автор Апокалипсиса точно так же ставит в один ряд употребление в пищу идоложертвенного и прелюбодеяние и одинаково их осуждает.[464] Павлу пришлось бороться с этой распущенностью в коринфском собрании, и он осуждает любую плотскую нечистоту, считая ее разрушением и осквернением храма Божьего.[465]

В этом абсолютном запрете на сексуальную нечистоту мы видим свидетельство возрождающего и освящающего влияния христианства. Даже аскетические излишества послеапостольских авторов, называвших повторный брак «благопристойным прелюбодеянием» (ευπρεπής μοιχεία) и считавших безбрачие лучшим и более возвышенным состоянием, нежели честный брак, заслуживают нашего уважения как здоровая и неизбежная реакция на крайности языческого распутства.

Итак, в том, что касается христиан из язычников, вопрос был решен.

Статус христиан–евреев не оспаривался, поэтому соборное постановление о них умалчивает. Предполагалось, что они и далее будут соблюдать традиции и обычаи своих предков, насколько это согласуется с верностью Христу. Они не нуждались в наставлениях по поводу своих обязанностей, «ибо, — как сказал Иаков в своем обращении к собору, — закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу».[466] А восемь лет спустя Иаков и его пресвитеры сообщили Павлу, что даже он, будучи евреем, должен соблюдать церемониальный закон и что освобождение от этих требований дано только язычникам.[467]

Но именно в этом пункте соборное постановление оказалось несовершенным. Оно было достаточно радикальным, чтобы справиться с временным кризисом — пойти на большие уступки еврейская церковь не была готова, — но не настолько радикальным, чтобы соответствовать разумным требованиям христианского единства и христианской свободы.

1. Апостольский собор в Иерусалиме. Это событие было одним из главных предметов спора в современной исторической критике. Дебаты по поводу обрезания с новой силой вспыхнули в немецкой, французской, голландской и английской литературе, в результате чего мы стали лучше разбираться в том, что разделяло и объединяло апостольскую церковь.

У нас есть два описания собора — одно приводит Павел в Гал. 2, другое дает его верный товарищ Лука в Деян. 15. Теперь уже практически общепризнано, что оба описания относятся к одному и тому же событию и их следует объединить, чтобы увидеть картину целиком. Послание к галатам представляет собой подлинный ключ к пониманию ситуации, Архимедов πού στώ.

Описания Павла и Луки содержат одинаковые сведения о спорящих сторонах (Иерусалим и Антиохия) и их вождях, о предмете разногласий, о серьезности конфликта и мирном завершении дебатов.

Однако в других отношениях описания значительно различаются и дополняют друг друга. Через несколько лет после собора (ок. 56), отстаивая свой независимый апостольский авторитет в полемике с галатийскими противниками–иудействующими, Павел подчеркивал тот факт, что между ним и другими апостолами существует взаимопонимание и что другие апостолы признали его авторитет. Кроме того, в его описании есть явные намеки на публичные собрания, без которых невозможно было обойтись, потому что речь шла о разногласиях между церквями, и достигнутому представителями обеих сторон соглашению должны были подчиниться все христиане, даже если им пренебрегла бы еретическая фракция. Лука же писал через тринадцать лет после этих событий (ок. 63) и стремился составить объективную историю ранней церкви. Он воспроизводит (вероятно, на основании иерусалимских и антиохийских записей, но, очевидно, не пользуясь описанием Павла) официальную хронологию публичных заседаний, лишь мимоходом коснувшись дебатов, которые им предшествовали. Тем не менее Лука не только не отрицает, что закрытые совещания имели место, но и упоминает о них. Прежде чем перейти к описанию публичных заседаний (Деян. 15:6), он сообщает, что Павел и Варнава «были приняты церковью, Апостолами и пресвитерами, и возвестили все, что Бог сотворил с ними» (Деян. 15:4). На любых ассамблеях, будь то церковных или политических, самые важные вопросы разрабатываются и готовятся закрытыми комитетами, а уже затем выносятся на публичное обсуждение и голосование; в случае Иерусалимского собора не было никаких причин отступать от этого правила. Следовательно, несовпадения двух описаний, которые мы пытаемся здесь примирить друг с другом, можно отчасти объяснить тем, что их авторы ставили перед собой разные задачи.

Чрезмерно строгие критики тюбингенской школы (Баур, Швеглер, Целлер, Гильгенфельд, Фолькмар, Хольстен, Овербек, Липсиус, Хаусрат и Виттихен), движимые преувеличенным или ложным уважением к Павлу, в нескольких своих выступлениях слишком напирали на эти различия, используя скупые полемические намеки Павла как рычаг, чтобы подорвать доверие к Книге Деяний. Но недавно в спор включились более консервативные критики, в том числе и из Тюбингена (как было указано в списке литературы), которые стремятся примирить оба описания и доказать, что между сторонниками Петра и сторонниками Павла существовало принципиальное согласие.

2. Обрезание Тита. Как и большинство толкователей, мы считаем, что Тит не был обрезан. Таков очевидный смысл этого трудного и спорного отрывка (Гал. 2:3–5) — как бы мы ни понимали частицу δέ в стихе Гал.2:4, в пояснительном (петре, «же») или противительном (autem, sed, «но») значении. В первом случае в этом предложении нет ничего необычного, во втором же случае оно оборвано на полуслове или намеренно не закончено, что, возможно, объясняется некоторым неодобрением других апостолов, которые сначала рекомендовали обрезать Тита, считая это жестом благоразумия, примирения и внимательного отношения к опасениям консерваторов, но впоследствии отказались от своей идеи из–за категорических возражений Павла. К такому выводу легко можно прийти, если сделать акцент на слове ήναγκάσθη («принуждали») в Гал 2:3, но в уме Павла шла борьба между стремлением к искренности и желанием проявить учтивость по отношению к старшим товарищам. Именно так д–р Лайтфут объясняет ломаную грамматику этого предложения, «разбившегося о подводные скалы пожеланий апостолов обрезания».

Совсем другой точки зрения придерживаются Тертуллиан («Против Маркиона», V. 3), а из современных авторов — Ренан (гл. III) и Фаррар (I. 145). Они считают, что Тит, желая сохранить мир, добровольно согласился на обрезание — либо вопреки протестам Павла, либо с его неохотного согласия. Павел вроде бы пишет, что Тит не был обрезан, но подразумевает обратное. Эта точка зрения основывается на пропуске фразы οΐς ουδέ в Гал 2:5. В таком случае слова апостола можно дополнить следующим образом: «Но они и Тита… не принуждали обрезаться, а [он сделал обрезание добровольно, повинуясь] вкравшимся лжебратиям, [которым] …мы ни на час не уступили и не покорились». Ренан объясняет смысл этого отрывка так: «Если Тит был обрезан, то не потому, что его принудили, но из–за лжебратьев, которым мы можем на какое–то мгновение уступить, даже если в принципе им не покоряемся». Он полагает, что слова προς ώραν («на час») здесь противопоставляются слову διαμείνη («сохранилась»). Иными словами, Павел сдался, чтобы победить. Вняв гласу любви или благоразумия, он на какое–то мгновение поступился своими принципами — либо для того, чтобы защитить Тита от насилия, либо для того, чтобы представить собору свою точку зрения в правильном свете и добиться принципиального и долгосрочного решения вопроса. Однако эта версия совершенно не принимает в расчет прямоту и твердость Павла в принципиальных вопросах, серьезность ситуации и бескомпромиссный тон Послания к галатам, а также слова Петра и Иакова и постановление собора. Если бы Тита действительно обрезали, Павел сказал бы об этом прямо и объяснил, какое отношение он имел к этому поступку. Кроме того, отсутствие οις ουδέ у Иринея и Тертуллиана не может перевесить свидетельства лучших унциальных рукописей (א В А С и т.д.) и переводов, в которых эта фраза есть. Невнимательностью или догматическими предубеждениями проще объяснить пропуск фразы, чем ее вставку.