«Надо что-нибудь…» — и Санька быстро полез в карман брюк. Он увидал, что на мостках кое-кто стал, глядят, а человек вобрал голову в плечи, откинулся чуть назад и взглядом уперся в Саньку и чуть выставил папироску вперед. Санька вытянул из кармана портсигар, и прохожие на мостках двинулись дальше.

— Позвольте прикурить, — Санька достал папиросу. Человек не сводил глаз с Саньки, доставал спички. Лицо готовым кулаком глядело на Саньку. Он ничего не говорил и торкал спички, как отталкивая Саньку. Санька чиркнул и с папиросой в зубах через затяжки бурчал: — Шел бы домой… торчишь… как шиш… на юру… все видят. Бери спички-то, — сказал Санька громко. — Работник!

Человек молчал и короткими пальцами ловил спички, глядел куда-то Саньке через плечо. Санька оглянулся. Человек пять парней кучкой стояли сзади. Человек двинулся.

— Стой! — крикнул парнишка. — А нам закурить! Я думал, что-сь будет, — сказал он Саньке и мотнул подбородком. — Что же ты текаешь? — крикнул он человеку вдогонку.

Городовой медленно шел к ним через площадь. Парнишки пошли вбок к мосткам. Санька двинул дальше — куда же я иду? Он слышал, что городовой зашагал крепче, шире. Над головой вдруг ударил колокол, раз и еще и еще. Санька свернул в ворота ограды и быстро прошел в церковную дверь. В церкви было пусто, две нищих старухи крестились у стенки да два белых платочка. И вот один у клироса, справа. Санька сразу узнал сутулую спину. Староста глядел из-за свечного прилавка. Санька крестился и серьезно глядел в иконостас. Перестали звонить. Пономарь вошел, шептался со старостой. Санька перекрестился широко три раза и тихо вышел на паперть. И вот слева дверка, дол��но, на колокольню. Санька оглянулся и тихонько вошел. Каменная лестница, Санька поднялся до поворота. Глядел вниз, притаившись. Он поднял руку, взялся за борт шинели.

— Да чего ж я дремлю-то! — и Санька топнул о каменную ступеньку, и гулко побежал звук по узкой лесенке, и дернулись ноги, Санька сбежал и вышел вон без оглядки прямо из ограды. — К чертям, — говорил громко Санька, — ко всем чертям!

Он вышел на площадь, городового не было. Санька свернул в улицу и, не глядя, осторожно пошарил лацкан — провел два раза: иду, иду!

Санька, не стуча, дернул дверь к Карнауху, он еще в коридоре слышал жаркий разговор. Санька распахнул дверь. Карнаух, еще двое — все дернули головами, все замолчали, глядели на Саньку.

— Черт тебя! Аж напугал, — и Карнаух улыбнулся на миг, будто светом ударило, и вдруг насупился раздраженно: — Да на чертовой матери ты в этой амуниции, сменки нема штатской, и сам ты и на нас наведешь.

— Я сейчас вон, — сказал Санька, — скажу, искал… слесаря, машинку швейную, навру! Ерунда! Говори, где Филипп, не знаешь? — Санька держался за ручку двери, стоял боком.

— Васильев? — и Карнаух прищурился. — А что? Нема? Забрали тоже? — он уж говорил полушепотом, подошел близко к Саньке. Двое других убрали лица в себя и исподнизу глядели на Саньку.

— Да нет, не знаю, — быстро говорил Санька. — Сестру мою забрали и неизвестно где. Филипп должен знать, Филиппа надо.

— Теперь вам, товарищ, — сказал солидно, назидательно мастеровой со стула, — никто не укажет, где находится вот… кого вы ищете.

— Ты иди, иди сейчас, — шептал в самое ухо Карнаух, — иди, жди где-нибудь… ну, у церкву иди, там на час еще дела хватит, жди мене. Я, черт с ним, смотаюсь. Иди веселей отседа.

— Там… — начал Санька, но Карнаух уж кивал головой и моргал нахмуренными глазами, махал спешно рукой.

— Иди, иди моментом!

Санька быстро вышел, спешно отшагал от крыльца, оглянулся. Улица была пуста. Баба с ведрами осторожно переходила через грязь.

— Ах, ерунда какая! Ерунда! — шептал Санька. — Был же там. Опять: и шпик там. Сам же, выходит, и загнал. Городовой…

«Вот чепуха какая! И чего я бегу?» — Санька сбавил ходу и неторопливо перешел площадь.

Какой-то старик шел по паперти, шаркая г��лко сапогами, навстречу Саньке. Приостановился, мял ртом, шевелил бородой. Санька стоял и крестился истово в икону над дверью. Дошаркал старик и вот слышно стукнул со ступеньки. «Да шлепай ты скорей!» — Санька быстро повернулся, краем глаза видел, как старик брал вторую ступеньку, ловил ногой землю. Санька мигом вскочил в дверку направо и ветром пролетел наверх, на поворот, замер. И вдруг снова назад те же сапоги, скребут по каменным плиткам. Откупорил дверь, притворил за собой.

«Пошел глядеть, куда я делся! — думал Санька. — Ах черт какой! все в кучу сбилось».

Карнауха рано было ждать, но Санька все равно глядел на кусок пола, что виден был сверху. Прошло минут пять, и снова дверь и сапоги. Санька легко побежал вверх по темной лесенке, и вот свет, вот выход — какой огромный колокол, живым куполом висит в воздухе, будто смотрит изнутри тяжелым языком. А вон деревянная лесенка вверх и там пролаз. Санька мигом вбежал по лесенке мимо колокола. Какие-то веревки шли из потолка. Санька вышел в пролаз. Маленькие колокола висели на балке над каменной балюстрадой в окне. Голуби с шумом сорвались, и стало тихо. Санька слушал — никто не шел. Верхушки тополей тихо качались вровень окнам, веяло ровным ветром, и Саньке стало казаться, что тихо летит колокольня в воздухе, и он с ней, и вперед глядят колокола, рассекают воздух. Вон впереди далеко соборная колокольня и серебряный купол собора, и прямо к ней летит Санька с колоколами, ровным полетом. Санька присел за каменными перилами, глянул в пролет: ограда, близкая, скамейки в ограде — и сразу стал полет, и камнем уперлась на месте колокольня. Вон к воротам по дорожке везет ноги тот старик.

«Оглянется!» — Санька отсунулся от перил. Пристально глядел на площадь, чтоб не пропустить Карнауха.

Следил издали каждого человека. Все шли спешно, все шли мимо. Далекая улица загибается вниз, и видно вон, как во дворе вешает женщина белье на веревку: скучными обвислыми платочками протянулось белье.

— Пшол! Пшол! Анафема! — Санька глянул вниз. Старик сидел на скамье, внизу в ограде, махал рукой на собаку. Санька видел сквозь ветки, как он нагнулся и кинул камнем и визгнула собака, и вон другой человек стал и кричит:

— Век прожил, ума не нажил. Что она тебе сделала? Бога она твоего съест? Да?

Санька узнал голос — Карнаух, Митька Карнаух — и опрометью бросился вниз. Карнаух уж схватился за ручку, за двери. Санька громко дохнул:

— Митька! Карнаух обернулся.

— Идем.

Старик стоял у скамьи и едким глазом провожал Карнауха с Санькой.

— Рондовая! — сипло сказал старик, когда они огибали ограду, оборачивал голову следом и кивал.

— Идем скорей, — дергал Санька.

Карнаух вдруг круто повернул назад, прошел около ограды и просунул голову в решетку против старика:

— Сиди, твою тещу в гроб, пока целый, паскуда. Сиди! — и Карнаух дернулся к воротам. Старик сел, как упал.

— А туда его в смерть, в закон, — говорил Карнаух Саньке. — «Золотой якорь» — знаешь? Трактир? Пошли в проулок, гайда! Ни черта не арестовали Надьку вашую, это она у Фильки ночевала, я сейчас слетал до него. Как? После того, говоришь? А после не знаю. Фильки нема там, дома то есть. А тут арестованных, аж совать нема кудой, — Карнаух говорил наспех и шел все быстрей, быстрей. — Тут такая этую ночь жара была коло депа, будь здоровый. Одиннадцать человек, — Карнаух стал вдруг, — одиннадцать человек убитых. Насмерть! Ну и им, сукам, тоже попало, попало, расперерви их через семь гробов в кровь доски матери, — и Карнаух тряс у пояса кулаком, судорожно тряс, весь красный и так яро глядел на Саньку, как два ножа всадил в брови. — Митинг охватили, ночью в депе, а оттеда хлопцы как двинут со шпаеров, так пока те стрелять — уж прорвали облаву ихнюю и назад хода! А тут стрельба, а им сдачи: на! на! — и Карнаух постукивал в воздухе кулаком. — Одного вашего студента тоже подранили, не слыхал?

Санька помотал головой.

— Чернявый такой, — хмурился Карнаух Саньке в глаза, — видный такой из себя, с кавказских? Фартовый парень! Не знаешь? Ну, может… Сестру ищешь? — сказал Карнаух и глядел вбок, в забор. — Ничего не можем сказать. — Он вздернул плечи. — Здесь нема. Ну, ищи! — вдруг громко сказал Карнаух и мотнул головой. Он повернулся и пошел назад, к площади. Он прошел пять шагов, стал, обернулся. — А Алешка — того: сел. В ломбарде. Если накопают дело, так… — и Карнаух чиркнул пальцем по горлу.