Утром у берега я увидел помятую осоку, и вода была от мути ржавая. Значит, не показалось: кто-то тяжёлый ворочался там. В полной растерянности я пошагал домой.

Другой весной, на том же озере, я опять повстречал «русалку». Но было это уже днём. Она лежала в осоке; виднелась мокрая спина и прижатые к бокам руки. Днём она была не чёрная, а зелёная, в буроватых и желтоватых разводах. Теперь-то я узнал её!

Это была огромная щука, которая выползла на отмель метать икру. Два щурёнка-молочника — её руки! — плотно стиснули её с боков.

Я подошёл слишком близко: щука-икрянка зашевелилась, молочники отошли — щука раскинула руки! И вдруг мощный удар пятнистым хвостом: рыбы рванулись, как стремительные торпеды, рассекая воду и волоча за собой водяные буруны! Ещё всплеск — и всё исчезло; лениво распрямлялась примятая осока, да мелкая волна бормотала у берега.

«Русалка» опустилась в свой тёмный омут.

Спортсмен

У сойки язык без костей и клюв закрывается редко. Любит похрипеть, поорать. И любопытная до смерти. Суёт нос даже в охотничий шалаш, ну и попадает под выстрел.

Я соек за любопытство не убивал. Охотнику её любопытство на пользу.

Если кричит, — значит, кого-то видит. Может, волка, может, лису или хоть зайца.

Шёл я с фоторужьём и услышал соечий крик.

Сердце не камень — полез я в чапыгу. Порвал рукав, оцарапал колено, угораздил в крапиву.

Перетерплю: вдруг и на самом деле волк, лиса или хоть заяц!

Сойка орёт — я лезу. Уже оба колена оцарапал, на сучок напоролся — наконец выдрался.

На полянке ни волка, ни лисы, ни зайца. Растёт посредине сыроежка; в сыроежке дождевая вода. А на краю сидит лягушонок! Выкупался в сыроежке, как в ванне, и на краешек загорать выкарабкался. Сидит, на меня смотрит. Слушает, как сойка орёт. Отдыхает после водных процедур. Свежим воздухом дышит, принимает воздушные ванны.

Будьте знакомы

Птиц надо знать. Что за охотник, если он не знает, за кем охотится!

Лучше всего различать птиц по окраске. Но это тогда, когда видишь их близко. А если они летят высоко над головой? Когда никакой окраски не разберёшь, когда виден один силуэт, когда даже белая чайка кажется чёрной? Тогда по силуэту нужно и опознавать. У птиц не только окраска разная, разный и силуэт.

Силуэт надо запомнить, а лучше зарисовать. И если он окажется точно такой, то это чёрный коршун.

Не разглядишь окраску птицы и в темноте. Тут тоже может выручить её силуэт.

Вот вальдшнеп.

Он в сумерках летает над лесом. То цвиркает, как сверчок, то урчит, как лягушка.

А это вот козодой. Он сидит всегда вдоль сучка и трещит. Или летит, звонко крича: «Уик! Уик!» — и хлопает крыльями, как в ладоши.

Как медведь сам себя напугал

Вошёл в тёмный лес медведь — хрустнула под тяжёлой лапой валежина… Испугалась белка на ёлке — выронила из лапок шишку.

Упала шишка — угодила зайцу в лоб.

Сорвался заяц с лёжки — помчался в гущину.

На тетеревиный выводок наскочил — переполошил всех до смерти. Сойку из-под кустов выпугнул. Сороке на глаза попался — та крик подняла на весь лес.

У лосей уши чуткие, слышат: сорока стрекочет! Не иначе — охотников видит.

Пошли лоси по лесу кусты ломать!

Журавлей на болоте вспугнули — те закурлыкали. Кроншнепы закружили, засвистели уныло.

Остановился медведь, насторожил уши.

Недоброе творится в лесу: белка стрекочет, сорока и сойка трещат, лоси кусты ломают, болотные птицы кричат тревожно. И позади кто-то топочет!

Не уйти ли подобру-поздорову?

Рявкнул медведь, уши прижал да как даст стрекача!

Эх, знать бы ему, что позади-то заяц топотал, тот самый, которому белка шишкой в лоб угодила.

Так сам себя медведь напугал, сам себя из тёмного леса выгнал.

Одни следы на грязи остались.

Скатерть-самобранка

По лесу идёшь — под ноги смотришь. Лес не тротуар, — можно и споткнуться.

Я ногу занёс, а под ногой живой ручеёк. Широкое шоссе.

Вперёд и назад торопятся муравьи: вперёд налегке — назад с добычей. Я посмотрел назад и увидел большой муравейник. Там, у самой муравьиной тропы, птичка — лесной конёк. Она нагибается и хватает муравьев одного за другим.

Не везёт муравьям: их все любят. Любят дрозды и зарянки, дятлы и вертишейки. Любят синицы, сороки и сойки. Любят хватать и глотать. Вот ещё один любитель — лесной конёк.

Только вижу, любитель это особый: не ест муравьев, а грабит! Отнимает от муравьев гусениц, мух и жучков. Высматривает, что повкусней, и, как увидит, — отнимет.

Тянется живой конвейер. На нём чего твоя птичья душа желает. Клюй — не хочу! Молочная река, кисельные берега. Скатертью муравьиная дорожка. Всё на ней припасено. Сам выбирай, сам бери. Скатерть-самобранка.

О лешем

Забрался я как-то под свою ШАПКУ ночью. Приплёлся ко мне и Лесовичок. До рассвета было не близко, и мы, слово за слово, разговорились.

— Скажи мне, Лесовичок, а лешего ты в лесу встречал?

Лесовичок хитренько усмехнулся, зыркнул на меня зелёными глазками и стал что-то шептать.

— Чего ты там шепчешь? — не удержался я.

— Да так, по привычке: сам с собой разговариваю. Да и нельзя про лешего-то громко говорить. Да ещё ночью.

— А ты шепни: встречал или не встречал?

— Как не встречать? Встречал, конечно. Вот только что встретил, как к тебе шёл. Во-он в той лядине.

— Ну и какой же он, леший-то? Говорят, что у него на одной ноге копыто, а на другой лапоть?

— И так бывает, — усмехнулся Лесовичок.

— А верно, что он людей по лесу водит?

— Ещё и как! Потеха: кружат, как зайцы, по одному месту, а он знай хохочет.

— Ну вот что, Лесовичок, меня ты не проведёшь, не на простачка напал. Никаких леших в лесу нет.

Вот тут леший огород копал.

Тут леший дрова рубил.

— Так уж и нет! Поменьше, правда, стало, но ещё порядочно. Ишь ты, прыткий какой — нету! А кто деревья зимой в дугу сгибает? Кто зимой стучит по ночам палкой по стволам? Кто в чащобе голосом дурным кличет? Вот тебе и нету.

— Погоди, погоди! Деревья снег сырой гнёт, по ночам стволы от мороза потрескивают, а голосом дурным сова или филин кричит.

Лесовичок захихикал.

— Гляди, знайка какой! А кто не знает — те всё на лешего валят. Особенно — кто один в лесу ночь проведёт. С вечера ещё хорохорится: никаких леших нет, всё суеверия, бабушкины сказки! А к утру, смотришь, глазки испуганные, ушки торчком, как у зайца, и от всякого шороха дёргается.

— Так что же, Лесовичок, получается?

— А то получается, что леший — это ваше незнание. Я в лесу каждый шорох, каждый запах, каждую тень могу объяснить. А незнайке всё то послышится, то покажется, то причудится.

— Ну, а всё-таки: есть леший в лесу или нет?

— А вот мы сейчас проверим. Ну-ка, приложи ладонь к уху.

Я прислушался. Кто-то возился в болоте и тихонько икал. Икнёт и губами мокрыми пошлёпает. Никогда раньше я такого не слышал.

— Слышишь? — шепчет Лесовичок, и глазки его зелёные светятся.

— Слышу, — шепчу и я. — Кто это?

— Он это, леший… Огород в лесу копал, на болото мыться пришёл.