Из Саккырырского района мы вновь выбрались в Верхоянск, а затем перелетели в низовья Яны, чтобы продолжить этнографическую работу среди населения тундры. Здесь начались трудности, едва не опрокинувшие все мои планы. Оленей для выполнения намеченного маршрута достать не удавалось; опытные люди, знатоки тундры, не соглашались сопровождать нас в качестве проводников и каюров, так как не могли надолго оставить песцовый промысел; погода не благоприятствовала, и пурга долго держала нас в Казачьем — центре Усть-Янского района. В конце концов все устроилось. Маршрут пришлось сократить и двигаться от одной оленеводческой бригады в другую, хотя наше громоздкое оборудование — палатка, печка, спальные мешки, запасы одежды и т. д. — доставляло немало хлопот каюрам-оленеводам.
Население отдаленной усть-янской тундры хранило немало древних фольклорных сказаний. Объяснялось это просто. Посторонние лица в прошлом сюда заглядывали редко. Местное полицейское начальство и священники не утруждали себя поездками в тундру, купцы и путешественники держались русла реки Яны. Устьянские якуты и потомки объякутившихся русских крестьян знали предания о юкагирах, видимо первых людях, освоивших этот край, о столкновениях юкагиров с эвенами, о крещении, об оспенных эпидемиях. Здесь еще помнили о Великой Северной экспедиции середины XVIII века, так как для отряда лейтенанта Дмитрия Лаптева, описывавшего берега, население поставляло собак и нарты.
В низовьях Яны рассказывали немало легенд, близких по содержанию к легендам о диких людях. В ожидании транспорта в Казачьем мы записали несколько преданий о таинственном исчезновении юкагиров, о загадочных волосатых людях и чудаках-хоролорах, засыпающих на зиму. Исчезновение юкагиров передавалось следующим образом: спасаясь от оспы, янские юкагиры собрали своих оленей и по льду перешли на морские острова. Караваны их тянулись один за другим на протяжении нескольких дней. Затем юкагиры пропали. Остатки каких-то жилищ на Новосибирских островах рассматривались якутами как следы юкагирских стоянок, а экспедиции, описывавшие берега этих островков, — как попытки разыскать беглецов. Легенду о переселении юкагиров на острова в начале XIX века во время путешествия по северо-востоку Сибири слышал Ф.Врангель. Следовательно, предание возникло давно.
В одной из записанных легенд о юкагирах говорилось, что как-то один из них явился в янскую тундру на рослых оленях навестить своих знакомых. От него узнали, что юкагиры приспособились к жизни на островах и даже научились кормить своих оленей рыбой и медвежьим салом. Однако встреча с земляками закончилась ссорой.
Может быть, предание о юкагирах, бежавших на острова, и породило легенду о чучуне? Я попытался выяснить, не отождествляет ли население диких людей, беспокоящих охотников, с юкагирами. Мне возражали, уверяя, что юкагиры, знающие обычаи тундры, не станут попусту пугать людей, воровать оленей и юколу.
Значительной популярностью в усть-янской тундре пользовалась и легенда о волосатых людях, будто бы обитающих на Новосибирских островах. Сюжет легенды не отличался сложностью. Охотник, объезжавший песцовые пасти, встретил около своего зимовья высокого бородатого человека (длинные бороды не характерны для якутов и эвенов). Незнакомец угостил охотника мясом убитого оленя. На прощание богатырь предупредил промышленника, чтобы он не вздумал следовать за ним. Однако охотник нарушил запрет. По следам нарты незнакомца он добрался до жилья этих людей. Воспользовавшись тем, что все спали, он тихо вошел в дом. В мерцающем свете догорающего костра увидел одиноко лежавшую женщину и лег в ее постель., Оказалось, что тело женщины сплошь покрыто волосами. Женщина, узнав, что он обычный человек, посоветовала ему бежать, сообщив, что он попал в поселок особых людей, не общающихся с посторонними. На прощание она подарила охотнику мешок с пушниной. Хотя брат женщины преследовал охотника, ему удалось скрыться.
По вопросу о происхождении и сущности этой легенды высказывалось уже не мало гипотез. Предполагали, что волосатые и бородатые люди — старообрядцы, проникшие на Север. По мнению некоторых этнографов, легенда о волосатых людях занесена в высокие широты казаками, встречавшимися с «мохнатыми курильцами» — айнами. Меня интересовало, не связана ли она с легендой о чучуне. Знатоки усть-янской старины не усмотрели здесь связи. По их мнению, волосатые люди были наполовину сказочные персонажи, тогда как чучуна — вполне реальный дикий обитатель тундры. Рассказы о чучуне, услышанные в Казачьем и Усть-Янске, в общем повторяли то, что уже было записано в низовьях Лены. Но здесь чучуну иногда называли диким чукчей. По-видимому, сказывалось созвучие и то, что многие жители низовий Яны бывали в колымской тундре и встречались с чукчами. Кроме того, среди усть-янских якутов существовали рассказы о столкновениях с ними. Широкую известность приобрело предание о неком охотнике Мордьо, сражавшемся в одиночку с чукчами.
Однажды ночью дверь тордоха, где жил Мордьо с женой и детьми, приоткрылась. Жена, кормившая ребенка, заметила просунувшееся копье. Она толкнула мужа. Мордьо, схватив лук со стрелами, быстро выскочил и вступил в бой. Утром жена нашла раненого Мордьо. Около озера лежало семь трупов врагов-чукчей. Жене удалось выходить мужа. На следующий год, когда Мордьо вместе с братом Ньичаабылом собирали мамонтовые клыки, какой-то человек начал обстреливать их. Ньичаабыл укрылся за своим ездовым оленем. Мордьо отвлек нападавшего, а потом выстрелил ему под ноги. Чукча подскочил. В тот момент, когда он уже касался земли, Мордью выстрелил вторично и убил его.
Однако рассказчики, не отождествляли врагов Мордьо с чучуной и даже с дикими чукчами.
Объезд Усть-Янского района затянулся, так как связь между наслегами, колхозами и бригадами была не регулярна. Когда очередь дошла до отдаленного Омолоя, зимние дни в виде серых унылых сумерек сменились светлыми днями. На час-два солнечный свет заливал скованные морозом болота и заболоченную кустарниковую тундру — океан снега. На Омолой мы выехали при ясной морозной погоде. Ночью полыхало северное сияние. По небу разливались разноцветные огни. Все предвещало хорошую дорогу.
Не доезжая поселка Хайыр, пришлось задержаться в оленеводческом стойбище. Как правило, свои дохи мы оставляли на нартах. Так же поступили и на этот раз. Утром они оказались около нарт, изжеванные и смерз-шиеся. Нас не предупредили, что изголодавшиеся по соли домашние олени жуют все, что может оказаться соленым. Дохи пришлось размораживать, сушить, чинить. Выезд отложили на сутки. Затем началась метель, она сменилась пургой. Однако задержка оказалась весьма полезной.
В оленеводческой бригаде нашлись бывалые люди и среди них Христофор Алексеевич Слепцов — по спискам наслежного Совета ему было уже восемьдесят пять лет. Это не мешало ему охотиться, рыбачить, помогать своим сыновьям выпасать оленей. Такой возраст не редкость в Якутии. К Слепцову мне советовали обратиться, так как он имел какое-то отношение к экспедиции Э. В. Толля, погибшей в 1902 г. во льдах где-то около устья Яны. Говорили также, что он знает историю происхождения отдельных янских родов.
Слепцов действительно сопровождал Толля и его спутников в качестве каюра, был на шхуне «Заря», но в походе на острова не участвовал. Он охотно поведал о своих встречах с Толлем. В усть-янской тундре ходило много легенд об этой экспедиции и ее начальнике. Однако в рассказе Слепцова ничего такого не было. Христофор Алексеевич долго делился со мной своими сведениями о том, кто, когда, откуда прибыл в низовья Яны, как заселилась якутами эта область. Между прочим, разговор зашел о чучуне.
— Дикий чукча — некоторые его называют чучуна — не показывается людям. Свистит, когда близко к человеку подходит, прячется. Оленей крадет и съедает, а иногда и стада уводит. Очень быстро бегает — оленя догоняет. Когда его увидят, он хватается за стрелы и лук. Кончаются у него стрелы, берется за копье. Вот тогда в него стреляют. С тех пор как распространились берданки, диких совсем мало стало. Меня дикий чукча чуть не убил — полу у дошки прострелил. Однажды только пришел домой, услышал свист. Потом в тордох полетели камни, земля. Из тордоха выскочил, схватил ружье. Оно около входа стояло. Рядом со мной в землю воткнулась стрела, другая задела доху. Я заметил, откуда летят стрелы, и спрятался за тордох. Как увидел врага — выстрелил. Убил. Оказалось; это человек. Одет в летние шкуры, ноги босые колчан за спиной. Волосы черные, щеки белые.