Поднялся лорд Харрикрафт, сидевший под самым микрофоном.

— Я не могу сделать официального заявления, пока не проконсультируюсь со своим правительством, но меня интересует вот что: чем конкретно грозит нам перемена греффов и… как бишь их… Габонов? Что мы приобретем и что утратим?

— Габоны Картисийские, ваши прежние правители, — отозвался печально грефф, — предпочитали, чтобы подчиненные им миры развивались самостоятельно, однако нынешний Габон Вариса придерживается иного мнения. Впрочем, подождите несколько недель, и Белд Келден 48–Л разъяснит вам все подробно.

— Но вам наверняка известно, что нужно от Земли новому Габону, — не отступался лорд Харрикрафт.

— Отнюдь не секрет, — ответил грефф с некоторой запинкой, — что Габону Варисийскому отчаянно не хватает урана и прочих редкоземельных элементов, которые имеются в наличии на вашей планете. Тот факт, что он назначил своим наместником Белда Келдена сорок–восьмого–л, тоже говорит о многом, ибо тот славится успехами в покорении диких миров.

Ларри Кинкед криво усмехнулся.

— Продали ни за понюшку табаку, — сообщил он коллегам–репортерам.

— Значит, — воскликнул мсье Пьер Барт, — грефф Белд Келден 48–Л начнет переправлять ресурсы нашей планеты в другие провинции Варисийской империи?

— Боюсь, что так.

— Но разве не следовало узнать наше мнение? — справился президент Хэндорф. — В конце концов…

— Даже по картисианским законам, установленным прогрессивнейшим из Габонов Модреном, планета при определении ее судьбы не имеет права голоса, пока не достигнет уровня развития Х–сорок. Видите ли, Габон обязан заботиться о благосостоянии империи в целом. Он не может сообразовывать свои поступки с желаниями и потребностями жителей множества отсталых планет. Увы…

Лорд Харрикрафт побагровел от возмущения.

— Но это нелепо! — вскричал он. — Неслыханно!

— Я не собираюсь спорить с вами, — холодно заявил грефф. — Как я уже сказал, меня отзывают. Но все же хочу привести вам кое–какие примеры, которые, возможно, уймут ваше негодование. Хотя моя резиденция находилась на Марсе, я посвятил некоторое время изучению истории Земли. Поправьте меня, если в чем–то ошибусь.

Государство, на территории которого проходит наша встреча, — Соединенные Штаты Америки. Разве не правда, что в 1803 году они купили у фрацузского императора Наполеона участок площадью около миллиона квадратных миль за пятнадцать миллионов долларов? По–моему, это событие назвали впоследствии Луизианс–кой сделкой. В ту пору Луизиану населяли племена индейцев, которые слыхом не слыхивали ни про Наполеона, ни про Соединенные Штаты. Что случилось с ними, когда они задумали воспротивиться белым? — Марин Сидон указал на лорда Харрикрафта. — Вы я полагаю, являетесь представителем могущественной Британской империи. Скажите, каким образом были приобретены Канада, Южная Африка, Индия? — он повернулся к Пьеру Барту. — А вы, очевидно, представляете Францию. Поясните, как достались вашей стране ее североафриканские колонии? Вы советовались с кочевниками, которые там обитали?

— Они были варварами! — заявил француз. — Мы управляли ими для их же пользы и на благо миру!

Грефф пожал плечами.

— У меня существуют определенные опасения, что Белд Келден сорок–восьмой–Л ответит вам то же самое.

Делегаты повскакивали с мест, забрались на столы и стулья. Раздались крики, посыпались угрозы, послышались истерические вопли:

— Мы будем сражаться! Лучше смерть, чем рабство! Объединимся против инопланетян! Долой угнетателей! Мы будем сражаться!

Грефф дождался, пока люди немного успокоятся, потом поднял руку, призывая к тишине.

— Я настоятельно рекомендую не злить Белда Кел–дена. Он жесток и слепо повинуется Габону Варисийскому, который, как правило, после подавления восстания приказывает переселить уцелевших аборигенов на другие планеты с гораздо менее благоприятными для жизни условиями. На некоторых из них упомянутые условия вообще отсутствуют, — в зале снова зашумели. Грефф передернул плечами и повернулся к президенту Хэнфорду. — Мне пора. Больше говорить не о чем, — он сделал знак Траннону Тайру 1852–К и охранникам.

— Минуточку, — остановил его президент. — Помогите же нам хоть чем–нибудь!

— Сожалею, но от меня теперь ничего не зависит, — грефф вздохнул и вдруг задумался. — Хотя… Я могу вам кое–что предложить, вот только боюсь, не оскорблю ли ваши чувства.

— Ни в коем случае! — уверил президент. — Решается судьба всего мира, тут уж не до чувств.

— Хорошо. Я считаю, что лишен предрассудков. Мне все равно, какого цвета кожа у собеседника — зеленого, желтого, белого, коричневого, черного или красного. Мои лучшие друзья отличаются самой разнообразной расцветкой. Однако нет ли на вашей планете существ с зеленой кожей? Грефф Белд Келден 48–Л не выносит «цветных». Если бы его, когда он прибудет сюда, встретили зеленокожие люди…

Президент глядел на Марина Сидона, разинув рот.

— Вы хотите сказать, что на Земле нет никого с зеленой кожей? — поразился грефф. — И даже с голубой?

ОБМАН ЗРЕНИЯ[45]

Молли принесла мою серебряную тарелку, блюдца и поставила их передо мной без лишней суеты и комментариев. Я был завсегдатаем этого ресторана, и мне всегда нравилось в Молли то, что она никогда не суетилась вокруг меня.

Я взял себе за привычку обедать после часа пик, но в тот день пришел рано, и ресторан был заполнен. Если бы кто–то захотел сесть за мой столик, я не смог бы возразить.

Я не поднял головы, когда он спросил:

— Это место занято? — Голос у него был высокий, почти на грани срыва, несмотря на все попытки это предотвратить.

— Нет, — сказал я ему, — садитесь.

Он повесил свою трость или зонт — что–то в этом роде — на спинку стула и уронил под стул шляпу, взбираясь на сидение. Затем взял меню, стоявшее между кетчупом и салфетками.

— Паршивый выбор, — наконец пробормотал он.

— Мясной пирог сегодня вовсе не плох, — сказал я. Подошла Молли, и я сделал заказ:

— Пожалуйста, мисс, шведскую отбивную. Зеленый горошек, французское жаркое. О десерте я еще подумаю.

— Кофе?

— Молоко.

Не знаю, что натолкнуло меня на мысль о том, что человек, сидевший напротив, не был карликом. Ни карликом, ни горбуном, а, скорее, ребенком, который из кожи вон лезет, чтобы казаться взрослым. Опять же говорю, не знаю, какой я уловил намек, — возможно, я просто больше полагаюсь на интуицию, чем многие другие.

Как бы то ни было, но он сразу понял, что я его раскусил.

Меня это почему–то испугало. Ситуация была просто дикой: ребенок, которому еще и десяти не исполнилось, с каким–то умыслом разыгрывает из себя взрослого, хоть и недоростка.

— Итак, — сказал он, положив вилку, и переходя с визга почти на шипение, — итак…

Как же мне описать этот пронизывающий голос? Голос ребенка… нет, не ребенка. Мы таких детей не знаем.

Я потянулся за сахарницей, которая стояла, как всегда, на краю стола рядом с солью, перцем и горчицей. Я отмерил ровно чайную ложку, не поднимая на него глаз. Как я уже сказал, что–то меня пугало.

Все так же приглушенно, он сказал:

— Наконец–то хоть один человек смог разгадать мой маскарад.

Человек — сказал он.

У него был голос ребенка, но злоба, прозвучавшая в его словах, меня поразила.

— Я вижу, вы удивлены, мой любопытный друг. Я вас озадачил, не так ли?

В его голосе появилась дразнящая, презрительная нотка.

Я откашлялся и постарался скрыть свое смущение, отхлебнув кофе.

— Не понимаю, о чем вы говорите… сэр.

Он хмыкнул и передразнил:

— Не понимаю, о чем вы говорите… сэр.

И снова его голос пронзил меня, хоть и был уже почти шепотом.

— Почему вы не сразу сказали «сэр», а? Почему?

Он не стал дожидаться ответа:

— Я скажу вам, почему. Потому что каким–то образом вы догадались, что я намного младше, чем хотел бы считаться.