— Что вы там написали, сэр? Впрочем, предупреждаю вас заранее, это все бесполезно.

Покопавшись в карманах, мой престарелый друг извлек на свет до невозможного измятый листок и протянул мне для того, очевидно, чтобы я его прочитал вслух. Я заметил, что текст письма напечатан на моей пишущей машинке.

Меня снедало любопытство. Вот что я прочел:

Глубокоуважаемый сэр Александр! Позвольте сообщить вам следующее: ваши предположения оказались обоснованными. Гипотеза о возможности существования жизни на других планетах подтвердилась. Данные, которые мне удалось добыть, свидетельствуют о том, что дальнейшие исследования, ваши и той группы людей, с которой вы связаны, не окажутся напрасными.

Ниже стояла подпись Холмса. Честно говоря, я не ожидал от него такой ясности стиля, хотя содержание письма было, разумеется, смехотворным.

Питер Норвуд еле сдерживался. Заикаясь от гнева, он произнес:

— Вы считаете, вам удалось расстроить мои планы при помощи этой… этой паршивой бумажонки?

Мой друг утвердительно хохотнул, явно довольный собой.

— Неужели вы не понимаете, старый вы идиот, — закричал Норвуд, — что ни один суд не откажется признать…

Холмс помахал узловатым пальцем; водянистые глаза его слегка посверкивали.

— Дело не дойдет до суда, молодой человек. Как по–вашему, на что я потратил целую неделю? Смею вас уверить, что я не только гонялся за всякими там инопланетянами. Предупреждаю вас, молодой человек: если сэра Александра вызовут в суд для оформления передачи наследства, я обнародую факты, которые вы, без сомнения, хотели бы сохранить в тайне.

И сыщик по–стариковски захихикал.

Впечатление было такое, словно Питера Норвуда ударили по лицу. Побледнев, он отступил на шаг. По всей видимости, он не ожидал такого поворота дел.

Холмс фыркнул.

— Именно так, юноша. Я не люблю тратить время впустую. Врочем, я не собираюсь ставить сэра Александра в известность о добытых мною сведениях, которые имеют отношение к вам. Ни его, ни, скажем так, других. Впредь прошу вас быть осторожней. А теперь, — он глупо ухмыльнулся, — вам пора.

И снова хохотнул.

Не говоря ни слова, молодой человек на негнущихся ногах вышел из нашей комнаты.

— Черт побери, — воскликнул я, — ничего не понимаю! Что вы такое раскопали про этого юнца?

Холмс хихикал так долго, что начали было возрождаться мои опасения насчет старческого слабоумия. Наконец он успокоился.

— Элементарно, мой милый доктор. Как вы, несомненно, успели заметить, наш приятель — человек, охочий до радостей жизни. Он стал их жертвой, несмотря на все свои автомобили и модную одежду.

Затем он прибавил, словно вспомнив наши прежние разговоры:

— Вы знакомы с моим методом. Попробуйте применить его.

И опять зашелся идиотским смехом.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что не имею ни малейшего представления, в чем заключается тайна нашего молодца. Это может быть что угодно: карточный долг, женщина и так далее. Однако я был уверен, что ему есть что скрывать!

Я рассмеялся, поняв комичность ситуации.

— Но, дорогой мой друг, письмо, которое вы отправили сэру Александру… Я разделяю ваши чувства, мне тоже жаль старика, однако…

Холмс достал трубку и теперь набивал ее, полагая, очевидно, что я, будучи поглощен разговором, не замечу столь вопиющего нарушения режима.

— Во–первых, доктор, — проговори он, — для старого человека с еще острым умом у него совершенно безобидное хобби.

— А во–вторых? — не выдержал я.

— А во–вторых, в письме нет ни слова лжи, — он хихикнул, я решил, что он забыл, о чем речь, но ошибся. — Вы, вероятно, помните мои слова о человеке, которого я отыскал в Британском музее? Тот, который фотографировал книги?

Я утвердительно кивнул.

— С помощью нерегулярных полицейских частей с Бейкер–стрит я выяснил, где он живет, — Холмс искоса поглядел на меня. — Позднее я изыскал возможность проникнуть в его квартиру.

Я подался вперед, заинтересовавшись его рассказом.

— И что вы там нашли?

— Ничего.

— Ничего? Вы, величайший сыщик нашей эпохи, не смогли ничего найти?

Раскурив трубку, Холмс помахал в воздухе спичкой.

— Увы, доктор. Однако отсутствие улик — та же улика. В квартире этого человека — будем пока именовать его так — не было и следа каких–либо записей или личных вещей, которые могли бы поведать нам о нем нечто интересное.

— Шпион! — воскликнул я.

Холмс фыркнул.

— Чей? И потом, даже если и так, все равно уже поздно: птичка улетела.

— Шпион какой–нибудь иностранной державы…

Холмс усмехнулся.

— Вот уж точно.

— Скорее всего, России или Германии. А может, Франции или Соединенных Штатов. В Лондоне шпионов хоть пруд пруди.

В слезящихся глазах Холмса мелькнула насмешка.

— Мой милый доктор, ну посудите сами. Что делать агенту любой из перечисленных вами стран в Британском музее, куда открыт свободный доступ всем желающим, в том числе дипломатам?

Если бы дело на том и закончилось, то, признаюсь вам честно, я вряд ли собрался бы записать это последнее приключение прославленного сыщика. Дело в том, что во мне крепло убеждение, что мой друг окончательно впал в старческое слабоумие, а наблюдать за угасанием великого человека очень и очень тяжело. Однако конец рассяедования поверг меня в полное недоумение, и потому я сообщаю тем, кому небезразлична судьба Шерлока Холмса, только факты безо всяких прикрас.

На следующий вечер после описанного выше разговора в дверь постучали. Я не слышал ни звонка, ни голоса квартирной хозяйки — только стук в нашу дверь.

Мой друг нахмурился; на лице его — что случалось нечасто — появилось выражение недоумения. Я пошел открывать; он пробормотал что–то, вертя в руках свой слуховой аппарат.

Стоящий на пороге человек выглядел лет на тридцать пять; он был безукоризненно одет и держался весьма непринужденно. Все еще находясь под впечатлением нашего с Холмсом последнего разговора, я спросил довольно неприветливо:

— Чем обязаны?

— У меня дело к… — начал было незнакомец.

— Ба! — воскликнул сыщик. — Сеньор Меркадо–Мендес! Или правильнее будет сказать, герр доктор Бехштайн? А может быть, лучше мистер Джеймс Филлимор? Мы снова с вами встретились! Последний раз мы имели честь видеть друг друга на борту катера «Алисия», правильно?

Сказать, что я был удивлен, значит ничего не сказать. В свое время, давным–давно, я описал таинственное происшествие с катером «Алисия», который бесследно пропал, поглощенный завесой тумана. Это был один из немногих случаев, который мой друг, находившийся тогда в полном расцвете сил, не сумел раскрыть. Имя Джеймса Филлимора тоже было мне хорошо знакомо: однажды он вернулся домой за зонтиком, и с тех пор его никто не видел.

Однако незнакомцу, как я уже сказал, было лет тридцать пять, а оба случая, о которых упомянул Холмс, произошли во время войны с бурами.

Посетитель, поклонившись, но не делая попытки войти в комнату, обратился к моему другу, совершенно не обращая внимания на меня:

— У вас удивительная память, сэр. Я не ожидал, что вы меня узнаете; иначе я принял бы необходимые меры.

— Это бы вам не помогло, сеньор, — сумрачно заметил сыщик. — Я ничего не забываю. К примеру, я до сих пор помню случай с Исадором Персано.

Еще одно знакомое имя. Еще один случай, перед которым оказался бессилен величайший мозг нашего времени. Исадор Персано, известный журналист и бретер, был найден однажды в полубезумном состоянии. Рядом с ним лежала спичечная коробка, в которой находился странный червяк, как выяснилось впоследствии, неизвестного науке вида.

Теперь я разглядел, почему сеньор Меркадо–Мендес, если таково было его имя, предпочитает оставаться в тени. Лицо у него было восковое, словно у плохо забальзамированного трупа; мне подумалось, что это, наверно, маска. Однако неестественно яркий блеск глаз говорил скорее об обратном.

Посетитель снова поклонился.