Когда у границ Франции укреплялся нацизм, Антуан захотел собственными глазами взглянуть на то, во что в самой стране этот режим «превращает людей». При каждом абстрактном споре о качествах и недостатках того или иного строя Сент-Экс возражал: «Плевать я хотел на режим, важно знать, какой тип человека создается этим строем!» В начале лета 1937 года, возвратившись из последней поездки в Испанию, на Мадридский фронт, он отправляется на своем «Симуне» в Германию. Из Бурже он вылетел в Амстердам, а оттуда в Берлин. К его большому удивлению, французский военно-воздушный атташе Стелла поджидал его на авиационном поле в Темпельгофе. В то время в Германии существовало столько запретных зон, что маршрут воздушной прогулки над страной должен был быть тщательно подготовлен летчиком. Сент-Экс пренебрег этим или забыл это сделать. Власти взяли его на заметку и сообщили во французское посольство.

Комфортабельный отель «Эден» с его интернациональной клиентурой показался Антуану малоподходящим для ознакомления с людьми страны. Погода стояла хорошая, и Сент-Экс, забыв уже о предупреждении, решил прогуляться куда глаза глядят в немецком небе. Антуан взял курс на Висбаден, откуда хотел поехать к друзьям в Рудесхейм. Друзья эти, сами недавно прибывшие из Канады, сообщили ему по телефону в Берлин, что авиационное поле в Висбадене пожалуй, лучше, чем во Франкфурте.

Пролетая над Касселем на высоте двух тысяч метров, Сент-Экс внезапно услышал какой-то странный запах, который явно шел от его «Симуна». Горела не то краска, не то какая-то прокладка. Авиационное поле в Касселе давало возможность немедленно совершить посадку. Но вместо того чтобы так и поступить, Антуан начал кружить, пытаясь в воздухе устранить неполадку. Не обнаружив ничего и несмотря на то, что запах не прекращался, Сент-Экс взял курс на Рейн. Пролетев над лесным массивом, возвышавшимся над рекой, он заметил большое поле. Видно было, что за покрывающим его газоном тщательно ухаживают, но нигде ни одного уродливого ангара, ни контрольной вышли. Только ветровой флажок слегка надувался, указывая на то, что это посадочная площадка. «Странно, — подумал Сент-Экс, пролетая на бреющем полете над полем, — ни самолета, ни души. Ладно, приземлюсь, видно будет», — оптимистически решил он.

Как только колеса коснулись земли, из-за деревьев выскочило около пятидесяти мальчишек в черных трусах, голых по пояс, и окружило самолет. Они были очень взволнованы, говорили все сразу и наперебой, обсуждая что-то. Самолет находился в самом центре авиационного поля, стояла неимоверная жара, рубашка Сент-Экса прилипла к спине, и он все время утирал пот с лица. Антуан сделал попытку выйти из кабины. Но ребята воспротивились этому. Внезапно они расступились и пропустили какого-то офицера, который попытался объясниться с летчиком. Сценка, носившая комический характер, грозила принять трагический оборот: собеседники не понимали друг друга и начинали выходить из себя, каждый обвиняя другого в нежелании его понять. Сент-Экзюпери побивал все рекорды по неспособности к иностранным языкам. Когда он пытался объясниться по-немецки, неизвестно было, говорит ли он на провансальском наречии или по-арабски. Так или иначе, никто бы не обнаружил в его речи и намека на немецкий язык. Тем не менее в результате долгого обмена слов Антуан сообразил, что он приземлился на военном, аэродроме. На своем ломаном языке он дал понять офицеру, что сейчас же снимется и приземлится во Франкфурте.

Не тут-то было! Офицер категорически возражал: «Нет, нет, невозможно. Вы останетесь здесь!» Затем, полагая, что так будет яснее, добавил: «Кассель... шпион... телефон... Берлин...»

Сент-Экса начинало это забавлять. Он снова попытался вылезти из душной кабины, но опять натолкнулся на сопротивление. Все же офицер смилостивился, велел откатить самолет на самый край поля и разрешил летчику в ожидании дальнейших указаний вылезти на крыло. Время подходило к полудню. В течение всего этого прекрасного летнего дня продолжалась все та же комедия. Солнце пекло немилосердно. Сент-Эксу, наконец, удалось слезть и растянуться на траве под крылом. Лежа здесь, он то смеялся, то озабоченно курил и потягивал пиво, которое ему принесли ученики-летчики. Около шести часов вечера к самолету подъехал на машине какой-то пожилой офицер. Путаясь и запинаясь во французской речи; он объяснил Сент-Экзюпери, что тот обвиняется в шпионаже: он де кружил над Касселем, а затем обнаружил военный объект под Висбаденом. В результате многочисленных телефонных переговоров с французским посольством и под его гарантию власти разрешили летчику вылететь во Франкфурт, но только в сопровождении офицера.

Несколько часов спустя Антуан уже сидел за столиком кафе на берегу Рейна и, потягивая из стакана «Иоганнесберг», пытался завести беседу с молодой немкой на тему о национализме. Молодая женщина, говорившая немного по-французски, рассказала ему о лагерях гитлеровской молодежи, где обучался ее брат. Но на фоне мягкого рейнского пейзажа черты нацизма как-то скрадывались и сильнее выступали черты замечательной крестьянской цивилизации. На всем лежал отпечаток мягкости...

И все же это не обмануло внутреннего чутья Антуана. В 1938 году, проводя курс лечения в Виши, он только и говорил о драме, которая вот-вот разразится в ближайшие годы. В феврале 1939 года он вновь совершает поездку по Германии.

На этот раз Антуан отправился в свою поездку на машине. Ночью, где бы он ни находился, его будил лязг железа, скрип гусеничных передач, топот тысяч ног, сотрясавших землю. Везде и всюду гитлеровская военная машина пришла в движение. Женщины, к которым он обращался с вопросами, только вздымали руки к небу и, вздыхая, говорили: «Разве поймешь! Война всегда война». Как только они замечали поблизости какого-нибудь мальчика или юношу, они тотчас же замолкали. Попадались, однако, и более смелые. Однажды, в то время как Сент-Экс пил кофе в одном кафе в Нюрнберге, он услышал размеренный топот ног и гортанные крики, которыми сопровождались военные учения. Двенадцатилетние мальчуганы в полном военном обмундировании гордо маршировали по улице, чеканя шаг. Должно быть, вопрошающий взгляд Сент-Экзюпери был очень выразителен, потому что обслуживающая официантка, подойдя к его столику, прошептала: «Вот видите, мой сын тоже среди них. Они забирают их от нас совсем еще детьми! И потом они уже больше не ваши дети. И не на что больше надеяться!»

В Берлине Сент-Экс попросил разрешения: посетить школу командного состава. Сопровождал его при этом посещении Отто Абец, будущий немецкий представитель при правительстве Петэна, то есть фактический гаулейтер оккупированной Франции. Абец любезно предложил ему посетить ряд заводов, центров профессионального обучения и т. д. «Удивительно, — говорил Антуан, — как в тоталитарных странах пропагандируют посещения в сопровождении гида!»

Из школы фюреров в Крессинзее Сент-Экс вернулся полный отвращения: «Ну и хороши же их начальнички! Вот он, их порядок! Ну и культура!»

Действительно, в этой школе развивали все качества, кроме умственных. Когда Антуан осматривал школьную библиотеку, его поразил весьма разнообразный состав книг. Но на вопрос: «Разрешается ли учащимся читать Карла Маркса, Огюста Конта?» — ему ответили, что юные «фюреры» свободны читать все, но не делать самостоятельных выводов из прочитанного. Безусловное превосходство принципов немецкого национал социализма должно быть сохранено...

За этим последовало «Хайль Гитлер!», щелкание каблуками и возвращение к машине. В машине Антуан все же не удержался и сказал Абецу: «Создаваемый вами тип человека меня не интересует».

Вероятно, в этот день он и записал в свой блокнот крылатую фразу, вошедшую потом в «Послание заложнику»:

«Порядок ради порядка оскопляет человека, лишает его основной силы, заключающейся в том, чтобы преображать мир и самого себя».

Абец всячески пытался сгладить плохое впечатление писателя о «великом рейхе», но безуспешно.

Берлин задыхался от тягостной атмосферы. Во французском посольстве царила тишина, насыщенная нервозностью. Господин Кулондр, француз-Берлин задыхался от тягостной атмосферы. Во французском посольстве царила тишина, насыщенная нервозностью. Господин Кулондр, французский посол, казалось, был совершенно убежден в бесполезности каких-либо демаршей перед диктатором, «чьи армии уже завоевывали страны на благо всем...». Утром 15 марта из уст в уста стали передаваться подробности о той ночи, которую чехословацкий президент Гаха провел на Вильгельмштрассе.