— Не роботехник ли это в таком случае?

— В былые времена — да, роботехник. Но роботехники занимались металлическими телами. А я буду изучать органическое, гуманоидное тело, каковым, насколько мне известно, обладаю только я. Как оно действует, как оно копирует человеческое тело — вот предмет моего исследования. Я хочу больше знать об искусственно созданном теле, чем знают об этом сами создатели андроидов.

— Ты сужаешь таким образом поле своей деятельности, — сказал Пол. — Как художник ты мог выразить все что угодно. Став историком, ты посвятил себя главным образом роботам. А в качестве робобиолога ты будешь занят только самим собой.

Эндрю кивнул:

— Вероятнее всего.

— Так ты собираешься полностью погрузиться в себя?

— Проникновение в самого себя означает начало проникновения в суть самой Вселенной, — ответил Эндрю. — Я верю в это. Новорожденное дитя думает, что оно и есть вся Вселенная, но скоро оно начинает понимать, что это не так. И ему приходится изучать окружающий его мир, искать границы, отделяющие его самого от остального мира, чтобы прийти к пониманию того, кто он и как ему вести себя в этой жизни. До сих пор я был чем-то иным, чем-то механическим и легко поддающимся осмыслению, но теперь я — позитронный мозг, заключенный в почти человеческое тело, и я с трудом постигаю себя. Поэтому я должен учиться. Если это то, что вы, Пол, называете «погружением в себя», пусть будет так. Но я должен это сделать.

Эндрю пришлось начинать с самых азов, потому что он ничего не смыслил в обычной биологии, да и вообще в любой науке, кроме роботехники. Загадкой для него было все: и природа органической жизни, и ее химические и электрические основы. Раньше ему ни к чему были все эти науки. Но теперь, когда он сам стал органическим — ну, хотя бы его тело, — он испытывал огромное желание расширить свои познания о живых существах. Чтобы понять, как дизайнеры, создавшие его андроидное тело, смогли потягаться с природой, придав ему столь человеческие формы, ему сначала нужно было изучить подлинно человеческое тело, его функционирование.

Его теперь постоянно видели в библиотеках университетов и медицинских колледжей, где он, не вставая с места, часами просиживал над электронными справочниками. Он выглядел вполне прилично в своей одежде, и его присутствие ни у кого не вызывало любопытства. Те немногие, кто знали о том, что он робот, не вмешивались в его дела.

Он пристроил к своему коттеджу просторное помещение — лабораторию и оборудовал ее всем необходимым для научных исследований инструментарием. Расширилась и его библиотека. Он поставил перед собой исследовательские проблемы, которыми по целым неделям занимался не отрываясь — его рабочий день составлял двадцать четыре часа, поскольку он по-прежнему не нуждался в сне. Будучи внешне почти человеком, для восстановления и пополнения сил он использовал источники куда более эффективные, чем те, которые были необходимы существам, по образу и подобию которых он был сконструирован.

Секреты дыхания, пищеварения, обмена веществ, деления клеток, кровообращения, температуры тела — словом, весь сложный гомеостаз организма, который обеспечивает жизнь человека на срок в восемьдесят — девяносто, а то и все сто лет, перестали быть загадкой для него. Эндрю глубоко изучил механизмы человеческого тела — поскольку было ясно, что это именно механизмы: совершенно такие же, как продукция «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен». Это был органический механизм, и тем не менее он оставался механизмом, прекрасно устроенным, со своими непререкаемыми законами, ритмами биологического обмена веществ, равновесия и разлада, упадка сил и их восстановления.

Проходили годы, годы, спокойные не только для отшельника Эндрю в его убежище в поместье Мартинов, но и вообще во всем мире. Население Земли стабилизировалось не из-за одного лишь низкого уровня рождаемости, но и в связи с эмиграцией людей в растущие поселения в космосе. Гигантские компьютеры контролировали большую часть экономических процессов на Земле, поддерживая устойчивое равновесие между предложением и спросом в разных регионах планеты, так что прежние циклы взлетов и падений в бизнесе сменились небольшими отклонениями от нормы. Это не была эра динамичного взрыва, но не была она и опасной, беспокойной эрой.

Эндрю едва ли обращал внимание на те изменения, которые происходили за порогом его дома. Для него существовали лишь фундаментальные явления, которые нужно было и которые он хотел изучить, и он их изучал. В те дни только это и имело для него значение. Ему хватало его состояния, сложившегося из доходов от теперь заброшенной им деятельности краснодеревщика, и денег, полученных в наследство от Маленькой Мисс, для поддержания в порядке его тела и для проведения научных исследований.

Он жил замкнуто, абсолютно одиноко — именно так, как сам хотел. Он давно уже в совершенстве овладел своим андроидным телом и теперь нередко совершал длительные прогулки по лесу среди холмов или вдоль пустынного, продуваемого всеми ветрами побережья, где он когда-то гулял с Маленькой Мисс и ее сестрой. Иногда он плавал, — то, что вода была холодная как лед, не было для него помехой, — и даже рисковал сплавать на одинокую, далекую скалу бакланов, куда его посылала Мисс, когда была совсем ребенком. Даже для него это предприятие оказалось не таким уж легким, а большие бакланы были явно недовольны его обществом; но сам он испытал чувство удовлетворения, испробовав свои силы в деле, непосильном для самых искушенных пловцов-людей. Он благополучно проплыл туда и обратно по холодным бурным волнам океана.

Но свое время Эндрю в основном посвящал научным исследованиям. Бывало так, что он целыми неделями не покидал своего дома.

Но однажды к нему зашел Пол Чарни и сказал:

— Долгонько не видались, Эндрю.

— Действительно.

Они теперь редко виделись, хотя никакого отчуждения между ними не было. Семья Чарни обитала в своем доме недалеко от Эндрю, на берегу океана в Северной Калифорнии, но сам Пол большую часть своего времени проводил в непосредственной близости к Сан-Франциско.

— Ты по-прежнему занят биологическими изысканиями? — спросил Пол.

— Да, главным образом, — ответил Эндрю.

Пол сильно постарел, и это поразило Эндрю. Сам феномен старения человека особенно занимал Эндрю последнее время, и ему казалось, что он понял причины течения процесса старения. И все же, несмотря на то что перед его глазами прошли поколения Мартинов-Чарни: Сэр, затем Маленькая Мисс, Джордж и вот теперь Пол — для него всегда было странным, что люди так быстро седеют, слабеют, сгибаются — словом, стареют. Вот как Пол сейчас. Казалось, его стройная фигура укоротилась, он ссутулился, претерпела изменения и структура его лица: выдался вперед подбородок, а скулы сгладились. Испортилось, по-видимому, и его зрение: вместо глаз у него теперь были блестящие фотооптические камеры, примерно такие же, какими взирал на мир Эндрю. Так что хотя бы в этом они с Полом сблизились.

Пол сказал:

— Очень жаль, что ты теперь не интересуешься историей роботов, как раньше. Нужно было бы дополнить твою книгу еще одной главой.

— Вы о чем, Пол?

— О главе, в которой рассказывалось бы о новой политике, о радикально изменившейся политике «Ю. С. Роботс».

— Я об этом ничего не слыхал. О какой новой политике вы говорите, Пол?

У Пола брови поползли вверх:

— Ты правда ничего не слыхал? Но, Эндрю, они принялись выпускать центральные контрольные установки для своих роботов, гигантские позитронные компьютеры, способные управлять роботами в количестве сразу от двенадцати до тысячи на любом расстоянии с помощью микроволновых передатчиков. Роботы, которых они теперь производят, совсем не имеют мозга.

— Не имеют мозга? Но как же они…

— Все данные для них обрабатывает гигантский центральный мозг. Так что роботы теперь — это как бы подвижные члены главного мыслительного центра.

— Это что — более эффективно?

— «Ю. С. Роботс» уверяет, что да. Насколько это верно в действительности, я не знаю. Но, по моему глубокому убеждению, все это началось давным-давно и главным образом — из-за тебя. Смайт-Робертсон перед самой своей смертью благословил это направление в роботехнике, понимаешь? Он был болен и стар, но сумел протащить свою идею и утвердить ее. Насколько я могу судить, он хотел быть уверенным в том, что никогда больше компании не придется вступать в конфликт с роботом и терпеть от него неприятности, как это было с тобой. И они занялись отделением мозга от тела. Безмозглому, автоматически действующему роботу никогда не придет в голову добиваться гражданских прав или юридической защиты, а огромный мозг, запертый в ящике, — это не более чем компьютер. И этот мозг никогда не сможет обратиться к председателю правления и потребовать переместить его в новое, улучшенное тело. А роботы-тела, лишенные разума, не могут ничего требовать.