Поначалу Мэри казалось, что судьба им улыбается. Чем иным, нежели милостью фортуны, можно было объяснить то, что Джереми за полтора месяца получил один за другим сразу пять выгоднейших заказов? Трудилась она как пчелка, выполняя на съемке обязанности не только визажиста, но и парикмахера, и ассистента фотографа. А порой, когда требовался особенно сложный свет, держала на вытянутой руке увесистый софит. Под конец дня у нее просто отваливались руки, ломило поясницу, перед глазами плясали разноцветные искорки…
— Если так дальше пойдет, скоро на нас с тобой прольется золотой дождь, — смеялся Джереми, вдохновленный успехом.
Мэри лишь устало кивала и опрометью бежала на кухню готовить ужин, а Джереми растягивался во весь рост прямо на полу…
Однако идиллия длилась недолго. Вскоре стало ясно, что Джереми при всем своем очевидном таланте просто не способен сдать в срок ни единого заказа. Мотивировал он это чем угодно: стремлением к высочайшему качеству, неспособностью халтурить… Отдуваться приходилось Мэри: она носилась по заказчикам, уламывая, умоляя. Однако все было тщетно: из пяти заказов они получили деньги лишь за два. Золотой дождь явно проходил стороной.
Очень скоро молодая парочка вновь оказалась на мели. Джереми в кратчайшие сроки стяжал репутацию отъявленного лодыря, хотя талант его признавали даже те, кому он изрядно потрепал нервы. И Мэри решилась. С молчаливого согласия мужа стала сотрудничать с другими фотографами.
Ранним утром, подхватив чемоданчик с косметикой, отправлялась она на съемки и возвращалась иногда поздней ночью. В квартире ее ждал полнейший кавардак, а на диване — голодный Джереми, который просто понятия не имел, как обращаться с микроволновкой… Но картина эта вызывала у нее лишь улыбку: беспомощность мужа в области банального быта казалась Мэри ужасно трогательной и милой.
Теперь телефон в их квартире звонил, не умолкая, а Мэри лишь успевала делать в органайзере очередную пометку, куда и в котором часу ей явиться. Вскоре пришлось обзавестись пейджером, но беспрестанный писк неописуемо раздражал Джереми. По его выражению, эта «гадость» визжала как мышь, которой прищемили хвост мышеловкой. Нервы мужа были на пределе. Понимая это, Мэри умудрялась всеми правдами и неправдами добывать для Джереми выгодные заказы, всюду таская с собой портфолио из лучших работ мужа.
Вскоре она свела знакомство почти со всеми известными фотографами Лос-Анджелеса, которые прозвали ее эльфом — так легка была Мэри на подъем. Она дико выматывалась, поэтому нисколько не удивилась, когда все наперебой стали твердить ей, что она неважно выглядит… Приползая домой, она кормила мужа, маленьким вихрем проносилась по квартире с пылесосом, а потом садилась прямо на пол в комнате, служившей съемочным павильоном, и глядела на стену, где в узенькой рамке висел тот самый дымчатый пейзаж с веткой вишни. Мэри любовалась им подолгу, не отрывая взгляда, — и вот по морю пробегала легчайшая рябь, а веточка начинала покачиваться от дуновения свежего утреннего ветерка…
Иногда она засыпала прямо на японской циновке-татами, покрывавшей пол, и Джереми относил ее, сонную, в постель. Там все проблемы, не исключая самых серьезных, вроде очередной деловой неудачи Джереми или отсутствия денег на оплату жилья, казались сущей чепухой. Джереми по-прежнему был в прекрасной физической форме, и, позабыв о смертельной усталости, Мэри страстно отвечала на супружеские ласки.
Однако силы ее мало-помалу таяли. Из-за непрекращающейся дурноты ей приходилось отказываться от выгодных заказов. Глядя по утрам в зеркало, Мэри приходила в отчаяние — уже ничем нельзя было скрыть черные тени под глазами, ввалившиеся щеки… Неужели она заболела?
Все разъяснилось после первого же визита к врачу. Отвез ее туда прямо из своей студии, где Мэри грохнулась-таки в обморок, фотограф-авангардист Джефферсон Линтон, иссиня-черный негр с небесно-голубыми волосами и серьгами во всех местах, для этого мало-мальски пригодных. Осмотрев Мэри, врач торжественно объявил Джефу, которого принял за ее мужа, что тот через полгода станет отцом, и посоветовал беречь жену.
— Хоть она у вас и крепкая, но таким малышкам зачастую нелегко приходится во время родов. Она должна поднабраться сил, — сказал на прощание врач.
Джеф серьезно кивал, а Мэри опомниться не могла от свалившегося на нее счастья. Она-то, дурища, считала неразбериху со своими «критическими днями» следствием усталости! Джеф, не слушая никаких возражений, подвез ее к дому и, проводив до входной двери, сказал без улыбки:
— Завидую твоему ниндзя, малютка. И передай ему: если он не будет теперь носить тебя на руках даже в сортир, то это стану делать я!
Мэри взлетела по лестнице, как на крыльях, и застала в квартире пятерых незнакомых парней, которым муж показывал какие-то приемы… В последнее время студия частенько превращалась в спортивный зал — Джереми решил, что недурно будет подзаработать в качестве тренера по карате и кикбоксингу. Мэри безропотно согласилась, видя, что любимый вновь падает духом, а вечерами покорно убирала разбросанные по всей квартире пустые банки из-под пива и кока-колы…
Оглушительно хлопнув дверью, Мэри, словно не замечая посторонних, кинулась на шею мужу и, приникнув к его уху, шепотом поведала потрясающую новость.
Джереми и впрямь был потрясен. Косясь на окаменевшее лицо «сенсея», парни один за другим исчезли. Джереми молчал.
— Кроха моя, — произнес он наконец, — ты ведь моя… Только моя! Как же теперь?..
У Мэри похолодело сердце. Жалко улыбаясь, она выдохнула:
— Но разве… Неужели ты думаешь, что я собираюсь с кем-то тебя делить?
Джереми устало опустился на циновку.
— Послушай, детка. Дела мои из рук вон плохи. Обзавестись ребенком мы всегда успеем, а сейчас…
— Но это же наш малыш! — отчаянно закричала Мэри.
Видя, как она стремительно бледнеет, Джереми вскочил, подхватил жену на руки и принялся шептать ей на ухо ласковые слова. И вот Мэри уже не помнила себя, тая от страсти в кольце сильных рук…
Джереми еще несколько раз пытался заговорить о несвоевременности прибавления в их семействе, но Мэри стояла насмерть, уверяя, что все наладится. Послушно принимая витамины, выписанные врачом, она вскоре почувствовала себя лучше, поэтому продолжила ездить на съемки. С той лишь разницей, что теперь фотографы, жалея своего «эльфа», присылали за нею машину.
Поначалу Джереми, казалось, взялся за ум и несколько съемок провел просто блестяще. Довольные заказчики не скупились, выписывая чеки. Но хватило его ненадолго… Лишь позднее Мэри поняла: Джереми просто был не создан для систематического труда ни в какой области. За периодами деловитости у него неизменно следовали приступы глубочайшей депрессии. Единственное, что радовало его, — это тренировки, но их он тоже частенько отменял, пролеживая целыми днями на диване с книгой, вроде «Жизнеописания Лао-цзы»…
Это и печалило Мэри, и одновременно радовало — очень уж несимпатичны были ей хмурые парни, воспитанники мужа. Впрочем, ей было не до того, чтобы доискиваться причин своей антипатии — стояло лето, самая урожайная на натурные съемки пора…
Потом Мэри не раз спрашивала себя, в ее ли власти было остановить тогда приближавшуюся катастрофу. Она чистосердечно полагала, что просто «упустила» Джереми.
Хватит! От этих воспоминаний делается так больно, что хочется выть… Все не раз прокручено в памяти. Не пора ли остановиться?
Светало. Мэри вновь взглянула на часы. Без четверти шесть. Неужели уснуть так и не удастся? Она опустила веки, потом прижала ладони к лицу… Утренний свет все равно сочился сквозь пальцы, от него делалось больно глазам. Неужели ее все-таки контузило? Как же болит голова…
Мэри нехотя встала, поплелась в ванную и стала рыться в аптечке в поисках парацетамола. Взгляд упал на пузырек йода, и она тотчас вспомнила вчерашнего полицейского. По первому впечатлению этот тип прост, как угол дома…
Впрочем, она не намеревалась с ним откровенничать. Ну а если он все же заявится, придется деликатно выставить его за дверь. Это ее право. И тут в гостиной взорвался звоном телефон. Мэри кинулась туда как ошпаренная, боясь, что трезвон разбудит Джея, но, протянув руку к аппарату, вдруг застыла. На лбу выступила испарина. Это еще что за новости, одернула себя Мэри и решительно схватила трубку.