Шрусбери сравнительно мягко произнес:

— Ваше величество должно понять, что вы подвергаете себя смертельной опасности.

Мария нетерпеливо ответила:

— Я находилась в смертельной опасности с того момента, как попросила убежища у вашей повелительницы.

— Но, — предупредил Шрусбери, — никогда не были в такой опасности, как сейчас.

— Пошли, пошли, — сказала Бесс. — Бесполезно выражать соболезнования ее величеству. Если она участвовала в заговорах против нашей королевы, то она прекрасно понимает, какому риску себя подвергала. Будет лучше, ваше величество, если вы сами сделаете выбор… и поскорее; я вас вновь предупреждаю, что если вы не сделаете выбор, то он будет сделан за вас.

Она сделала знак графу, и они вместе покинули королеву. Мария тотчас позвала Сетон: которая слышала все, стоя в передней. Сетон ничего не сказала. Слова были не нужны. Еще никогда в жизни Сетон не испытывала такого страха за свою госпожу.

В апартаментах королевы воцарилась глубокая меланхолия.

— Как я могу выбирать из всех, кого я так люблю? — вновь и вновь спрашивала Мария. — Как я смогу обойтись хоть без одного из них!

Вошла Бесс. Она с неодобрением обращалась с Марией в присутствии посторонних, но когда они оставались наедине, она позволяла себе проявить немного симпатии. В душе она считала Марию дурой… окруженной дураками. Так много попыток и ни одной удачной! Бесс благодарила Бога, что они не удались. Ее волновало, чтобы никто не мог сказать, что она оказала какую-то помощь королеве Скоттов. Неудивительно, что здоровье графа Шрусбери пострадало из-за этой миссии. Ничто в королевстве не может быть опаснее, чем охранять королеву Скоттов.

— Ваше величество, — холодно произнесла она, — если вы не решите, кто из ваших слуг должен уехать, а кто останется, то нам с графом не останется другого выхода, как решить это за вас.

Мария отвернулась со слезами отчаяния на глазах; но она все еще не могла заставить себя сделать выбор.

Перед ней стоял подавленный Вилли Дуглас. Он был одним из тех, кому предстояло покинуть ее.

Вилли выглядел загнанным в тупик; он не мог поверить, что должен уехать. Мария крепко обняла его и поцеловала.

— О, Вилли, я никогда не забуду…

— Ваше величество, — прервал ее Вилли, — мы должны вырвать вас из рук этой жестокой женщины. Мы должны вернуть вас обратно в Шотландию; там ваше место.

— Ты поедешь в Шотландию, Вилли?

Тень усмешки скользнула по лицу Вилли.

— Там явно помнят Лохлевен, ваше величество. Они разрежут меня на куски, если поймают.

— Этого никогда не должно произойти. Поезжай во Францию с Джорджем, Вилли.

— Я не позволю им поймать себя, ваше величество. Я собираюсь вернуть вас на ваш трон, помните это.

— О, Вилли, как я смогу вынести это! Как! Тебя и многих из тех, кого я люблю, отрывают от меня! Но будь уверен, что никогда не будет забыто, что ты рисковал своей жизнью ради меня, пока у меня есть хоть один живой друг…

Когда Вилли ушел от нее, Сетон подвела ее к постели, и они легли рядом, тихо плача. Мария думала обо всех тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы быть с ней; Сетон думала о том, что сулит им будущее.

Когда Марию лишили возможности покидать свои комнаты в замке, предоставив право заботиться о ней только одной или двум из ее дам, ее меланхолия переросла в болезнь, и снова те, кто любил ее, стали бояться за ее жизнь.

Ее врач-француз в отчаянии умолял Сесила, недавно пожалованного титулом лорда Берли, отменить запрещение лечить королеву. Берли, шокированный тем, что заговор Ридольфи медленно раскрывался, несмотря на применение пыток к слугам Норфолка и другим участникам заговора, не ответил на просьбу врача. А когда Мария написала французскому послу, прося о помощи, письмо было перехвачено шпионами Берли и тоже не принесло никакого облегчения.

— Если они не пришлют мазь, которая поможет вашему величеству от судорожных болей, то я не знаю, что будет, — горевала Сетон. — Достать бы хоть немного коричной воды и варенья из черного винограда!

— Какой толк? — устало отвечала Мария. — Они твердо решили убить меня, а если я умру, то они назовут это естественной смертью, что намного лучше с их точки зрения. Хотя я обращусь еще с одной просьбой, и, возможно, Елизавета откликнется на нее: я попрошу ее прислать мне священника, так как уверена, что мне скоро очень понадобятся его услуги.

Она стала настолько слаба, что с трудом могла писать, и надеялась, что Елизавета поймет это, получив ее письмо, которое тронет ее сердце. Несколькими днями позже она поверила, что так оно и случилось, потому что ее приехал навестить священник от королевского двора.

Когда она услышала о его появлении в замке, то попросила тотчас привести его к ней; и когда он пришел, она протянула ему руку и собралась тепло приветствовать его. Священник холодно кивнул. На его бледном, аскетическом лице не было ни капли жалости, хотя она лежала в постели такая больная, такая беспомощная.

— Я рада, что вы приехали, — сказала она. — Я нуждаюсь в ваших услугах.

— Я приехал от моей повелительницы, королевы Елизаветы, — заявил он ей, — не для того, чтобы действовать в качестве вашего священника и духовника, а чтобы привезти вам это.

Он протянул ей книгу, которую она с готовностью схватила. Священник отошел от ее постели и встал у окна; после она поняла, что его госпожа велела ему понаблюдать за ее реакцией и доложить ей об этом.

Она с тревогой посмотрела на книгу, написанную одним из ее закоренелых врагов, Джорджем Бьюкененом, и в ней в самых грубейших выражениях излагались вымышленные события ее жизни с момента возвращения из Франции в Шотландию. Ее изображали как убийцу и изменницу. И это прислала ей Елизавета, когда она попросила пригласить к ней священника!

Мария вспомнила: Быокенен был назначен воспитателем ее сына. Она знала, что ее жизнь в опасности, но сейчас могла думать только о маленьком Джеймсе, находящемся в руках мерзкого Бьюкенена. Он уже настраивает Джеймса на то, чтобы тот поверил, что его мать — убийца и изменница.

Никогда она еще не чувствовала себя такой несчастной, как сейчас, лежа в постели и в Шеффилдском замке, держа в руках грубо сфабрикованный пасквиль.

Бесс пришла в комнату Марии.

— Как дела, ваше величество? — спросила она.

— Вы видите меня больной и подавленной, — ответила Мария.

Бесс приблизилась к постели и взяла книгу Бьюкенена. Она с отвращением фыркнула.

— Я немедленно сожгу это. Не хочу держать такую мерзость под своей крышей.

Мария улыбнулась. Бывали моменты, когда присутствие Бесс доставляло ей удовольствие.

— Я пришла сообщить вам, что граф уехал в Лондон, — объяснила она. — На его место прислали сэра Ральфа Садлера.

— Но почему? — встревожилась Мария.

Бесс решила пока не отвечать на этот вопрос.

— Вам не стоит беспокоиться. Я не позволю ему тревожить вас, если вы не желаете видеть его.

— Я не испытываю особого желания видеть его. Он мне не друг.

— Я сама буду приходить к вам, когда вы пожелаете, — предложила Бесс.

— Благодарю вас. Надеюсь видеть вас почаще. Но скажите мне, почему граф уехал в Лондон.

Бесс прошла к окну, а заговорив, смотрела за окно, а не на королеву.

— Чтобы исполнять свои обязанности председателя суда пэров на судебном процессе герцога Норфолкского.

В комнате воцарилась тишина. Затем Бесс повернулась и подошла к постели королевы.

— Я молю Бога, — сказала она непривычно мягким тоном, — чтобы вы, ваше величество, не оказались чересчур втянутой в это дело. Они арестовали Лесли, как вам известно, и я слышала, что под пыткой он сознался во всем.

— Во всем!

— Вы, — резко ответила графиня, — должны знать лучше, чем я, что означает «все».

Марию охватила дрожь. Она тихо произнесла:

— Вполне возможно, что пришлют и за мной. Вероятно, моей следующей тюрьмой станет лондонский Тауэр. Вам не стоит печалиться обо мне, поскольку одна тюрьма очень похожа на другую.