В те же годы группа оуновцев в составе трех человек благополучно перешла границу между ФРГ и Чехословакией, дважды выходила в эфир в районе советской границы, что не было зафиксировано ни чехословацкой, ни советской радиослужбами. Уже на территории Украины, в районе Ужгорода, они еще два раза связывались со своим центром по рации, и одна из этих передач была зафиксирована нашей спецрадиослужбой в районе Свердловска, которая установила: вражеский передатчик работает где-то в районе Западной Украины. Вот такой широкий диапазон. Находясь на территории Чехословакии, группа была обнаружена местными жителями, когда нарушители спали в стоге сена. Сообщили в органы госбезопасности. Двое из них, оставив одного в стоге сена, отошли к реке в поисках лодки, когда сзади раздались выстрелы. Чехословацкие пограничники окружили стог сена и предложили сдаться. То ли оставшийся оуновец хотел предупредить об опасности своих товарищей, то ли у него сдали нервы, но он выстрелил из пистолета в сторону пограничников, которые ответили огнем, и оуновец был убит. Сводка об этом событии позже была направлена чехами в Киев. Из материалов следовало, что убитый оуновец мог быть и один, а если верить местному населению, их было трое. Вся экипировка убитого была итальянского происхождения –  личные вещи, нательное белье, обувь, часы, компас, карты, предметы личного обихода, вещмешок, продукты питания, сигареты, спички и т.д., даже пистолет был системы «Беретта». Чехи провели поиск с собаками, устроили тщательную проверку местности –  никаких следов. Позже, уже будучи задержанными на территории Закарпатья, они дали в Киеве очень любопытные показания. Советско-чехословацкую границу они перешли через несколько часов после того, как услыхали выстрелы и поняли, что их обнаружили. Вплавь преодолели реку. Одежду держали в руке. Прошли несколько километров и оказались у границы. Вот она, граница, перед ними. По идее граница должна была быть уже перекрытой, хотя бы с чехословацкой стороны. Но все было тихо и спокойно. Давно не обрабатывавшаяся с обеих сторон КСП позволяла, не оставляя следов преодолеть ее. Посередине КСП лежала старая и ржавая спираль Бруно1 , которую они без труда перешагнули и оказались на советской стороне, в Закарпатье. Оба арестованных оуновца добровольно и охотно дали развернутые показания. Назвали полученные ими в Мюнхене от ЗП УГВР конспиративные связи в Украине, рассказали, как их готовили английские специалисты-разведчики…

## 1 - Спираль Бруно – специальная, свернутая в спираль колючая проволока.

В начале 50-х в Костопольском районе Ровенской области практически полностью сгорело село, что-то около 100 –  110 дворов. Сухо было, подхватило с края подветренного, и пошел гулять огонь. На пожарище позже обнаружили около трехсот стволов длинноствольного, в подавляющем большинстве, и короткоствольного оружия, три ручных пулемета. Вот тебе и мирное население!..

Историю сгоревшего села мне рассказывал тогда начальник следственного отделения УКГБ Ровенской области майор Лезин на совещании, где чекисты обсуждали варианты и планы по уничтожению оуновской бандгруппы районного провидныка Моряка, действовавшего на территории Костопольского района.

Судьбе было угодно распорядиться так, что именно с этим симпатичным, рано поседевшим майором мне пришлось вместе учиться в разведшколе в Москве, работать в Германии и вообще прожить бок о бок долгие годы, вплоть до смерти Олега в 1999 году в госпитале КГБ на Пехотной…

Выпускные экзамены в музыкальном училище им. Гнесиных, которое заканчивал 18-летний Олег по классу виолончели, совпали с началом Великой Отечественной. Тонкие и сильные пальцы, прижимавшие к грифу струны и державшие смычок, крепко сжимали теперь черенок тяжелой лопаты на строительстве оборонительных рубежей под Москвой. Олег копал противотанковые рвы, преграждая дорогу к столице стальной немецкой технике. Навсегда ушли в прошлое виолончель и вся его московская музыкальная жизнь.

В октябре 1941 года красноармеец Лезин в ботинках не по размеру и в неумело навернутых обмотках вместе с восемью сотнями мальчишек-добровольцев, в основном из Замоскворечья, ушел по шоссе Энтузиастов. Потом их погрузили в эшелон, выдали новенькие автоматы ППД и лыжи без креплений. К утру из теплушек сняли несколько убитых и раненых парней от неумелого обращения с пока неизвестным им оружием. Их никто не учил, как пользоваться автоматом.

Затем марш-бросок в несколько десятков километров и команда атаковать деревню, где засели немцы. Маскхалатов не было. Серые шинели четко выделялись на снегу. Били немецкие снайперы и минометы. Мальчишки упорно ползли вперед. Кричали умирающие и раненые. Они почти все остались лежать на поле перед этой русской деревушкой, то ли Чернушкой, то ли Чернявкой, так и не взяв ее. Оставшиеся в живых, те, кто еще мог двигаться, помогали друг другу, пытаясь выйти из-под обстрела и отползти к опушке леса. Олегу запомнился случай. Накануне ночью в теплушке замоскворецкий хулиганистый парнишка избил за нежелание отдать проигрыш в карты интеллигентного вида москвича. А здесь, на поле боя, кинулся на помощь к нему, истекавшему кровью. Приподнялся и сделал рывок в сторону кричавшего от боли и тут же получил в лоб пулю немецкого снайпера. Оба так и остались лежать рядом в глубоком снегу. После этого запомнившегося на всю жизнь боя их, выживших, осталось в строю сорок два бойца. Потом было много боев, но этот был самый страшный.

Зимой 1942 года Олега вызвали в особый отдел дивизии. С этого времени еще долгих 40 лет чекист Олег Сергеевич Лезин обеспечивал государственную безопасность социалистического Отечества. После окончания войны его, боевого офицера-чекиста, получившего за войну два тяжелых ранения и контузию, не отпустили домой в Москву, а направили в Ровенскую область для борьбы с вооруженным оуновским подпольем. И снова бои. На этот раз не на занятой немцами территории. Но для него, коммуниста-чекиста, эти люди, взявшие в руки оружие против советской власти, были такими же врагами, как и немцы. Так говорила ему партия. Не случайно оуновцев в те годы в официальных документах называли немецко-украинскими националистами. И все же в понимании Лезина это было не совсем так. Бандеровцы были гражданами Советской Украины. Рядовые оуновцы – вчерашние сельские хлопцы, большая часть их скрывалась от военного призыва в Красную Армию, от трудовой повинности. Подавляющая часть их малограмотные вчерашние крестьяне, ушедшие в повстанцы под воздействием оуновской пропаганды.

В Ровно Олег начал работу следователем. Он был из немногих следователей того времени, который ни разу не ударил арестованного и не применил недозволенных мер при проведении следствия, чем впоследствии обоснованно гордился. Как говорил Олег: «Я был одним из немногих в управлении сотрудником, на кого от бывших арестованных и осужденных не поступило ни одной жалобы. Я старался видеть в своих подследственных прежде всего обычных людей».

Почетный сотрудник КГБ, кавалер боевых орденов полковник Лезин достойно представлял органы госбезопасности и за пределами своей Родины. Его хорошо помнят немецкие чекисты в бывшей ГДР, товарищи по работе в советских посольствах в Болгарии и Швейцарии.

Под стать ему, но совершенно противоположной по характеру и внешнему виду была его жена Люба. Любовь Алексеевна ушла на фронт в свои неполные восемнадцать. Оренбургская черноглазая красавица вынесла с поля боя десятки раненых, спасла жизнь командиру дивизии. Санинструктор роты – это окопы на передовой, кровь, гной, грязь, страдания. Награждена орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны. Однако самой дорогой наградой была для нее медаль «За отвагу», которую лихая казачка получила в начале 1945 года, когда остановила и подняла в атаку дрогнувших и обратившихся в бегство бойцов.

Они познакомились в госпитале в 1944 году. Люба была тяжело ранена в живот. Все-таки сумела родить Олегу двух мальчишек. Она ушла из жизни раньше Олега.

Я запомнил на всю жизнь, как осенью 1953 года с водителем на ГАЗ-69 мы заблудились, ориентируясь по секретным картам 1939 года, и попали на вновь отстроенный хутор. Вижу, дивчина стоит, симпатичная такая, а у ног ее прижался к юбке хлопчик маленький. Игриво смотрит дивчина на меня, молодого хлопца, то ли военного, то ли гражданского, не поймешь, кто. А у меня в машине всегда было два головных убора –  гражданская, в то время модная серая кепка из букле и чекистская фуражка с голубым верхом. Каждый раз в зависимости от ситуации я надевал нужное. В этот раз на мне была чекистско-войсковая. Изменилась дивчина в лице, но продолжала улыбаться мне. Вынес я ногу в начищенном до блеска офицерском хромовом сапоге из машины, спрыгнул на землю, вытащил из кармана бриджей горстку конфет и говорю: «Ходи, хлопчику, до менэ, я тобi цукерок дам.»1 А мальчонка так насупленно посмотрел на меня, потянул дивчину за юбку, сказал ей что-то и побежал к дому.