Как хороши были незабываемые вечера, вернее ночные часы, в киевском «коктейль-холле» (там потом был ресторан «Лейпциг»). Мы часто посещали это заведение после окончания работы. Заканчивалась работа после часа или того позже. Встречались на углу у Золотоворотского сквера, внимательно просматривали улицу Владимирскую со стороны служебного здания и уже тогда, убедившись в полной безопасности не быть «засеченными», бегом пересекали перекресток и входили в «коктейль-холл». Заведующая баром Галя Демьяненко была влюблена в Вадима и встречалась с ним на правах любимой девушки, почти невесты, официанты знали каждого из нас лично, а ресторанный оркестрик –  труба, саксофон, виолончель и аккордеон, – находившийся в нише, как раз напротив входа, мгновенно по незаметному для постороннего взгляда указанию руководителя Мони прекращал даже заказанную музыку и проигрывал широко известную в те годы мелодию «Гольфстрим» из кинофильма «Подвиг разведчика». Еще бы! В зал входили разведчики! Моня, с большим носом и зачесанными назад светлыми вьющимися от природы длинными волосами, известный в Киеве любовник и покоритель женских сердец, широко улыбаясь белозубым ртом и заговорщически подмигивая каждому из нас по очереди, лихо растягивал аккордеон, переходя сразу же после «Гольфстрима» на любимую Вадимом мелодию «А парень с милой девушкой на лавочке прощается». Заказывалась каждому через Галю яичница (другой пищи в ресторане в это время уже не было) из трех яиц и водка. На посошок шел обязательно коктейль под мудрым названием «Маяк» –  спирт, свежий яичный желток и ликер Шартрёз» –  все в три слоя. Моне и его команде обязательно жаловалось по стакану. В ресторанчике наша троица находилась не больше часа. И по домам. Вадим часто оставался, ждал Галю, провожал ее домой. Красивая и хорошая дивчина была эта Галя. Под нашим влиянием окончила 10-й класс школы рабочей молодежи, поступила во Всесоюзный заочный институт торговли и впоследствии долгие годы работала директором образцового винного магазина, что находился в известном всем киевлянам «Пассаже». Но не судьба была соединиться этой красивой паре –  Вадиму и Галине…

Иногда по субботним или воскресным дням, в дни работы Гали в ресторанчик ходили вместе со своими «гражданскими» друзьями –  Юрой Калиновским и Сергеем Криштапом. Дружили крепко. Никогда не было между нами служебных разговоров. И Юра, и Сергей были такими же преданными своему социалистическому Отечеству молодыми людьми, как и мы. Однако именно тогда были сказаны однажды Сергеем Криштапом запомнившиеся мне слова: «Это хорошо, что умер мой отец. А то не бывать мне в партии, никогда не приняли бы в аспирантуру, и не быть мне кандидатом сельскохозяйственных наук. Вы ведь знаете, отец дважды был в окружении, дважды бежал из немецкого плена. В партии его не восстановили, так и умер, дал мне своей смертью дорогу в жизнь». Со слов отца Сергея мы знали, что был он комсомольцем в гражданскую войну, долго работал вместе с Николаем Островским, автором романа «Как закалялась сталь», в киевских железнодорожных мастерских и, будучи крепким хлопцем, пару раз колотил комсомольца Колю Островского из-за девчат, за которыми оба ухаживали, и были на равных, ибо старший Криштап тоже был на «той далекой, на гражданской»… Не думал и не гадал Криштап-отец, что станет Николай Островский известнейшим комсомольским писателем и имя его будет знать каждый молодой коммунист планеты. Страшные слова сказал тогда Сергей об отце, смысл их дойдет до меня позже.

Крепко мы дружили. Казалось, случись самое ужасное, на что только способна судьба, мы останемся навечно при своих идеалах, сохранив самые лучшие и сокровенные человеческие ценности: порядочность, принципиальность, честность и искренность по отношению друг к другу, любовь к ближнему своему и ненависть ко всему враждебному, чужому. Жизнь не раз проверяла нас, не раз ставила перед дилеммой: сохранить себя за счет другого. И всегда каждый из друзей старался пожертвовать собой во имя другого. Пусть это были мелкие случаи, но и они являлись проверкой наших отношений к самой высокой человеческой ценности –  любви и преданности. В те политически жестокие далекие годы кажущиеся сегодня мелкими и незначительными события могли приобрести трагический характер.

Противодействуя переходу моему в другое подразделение, полковник Сухонин рекомендовал направить меня начальником отделения в управление КГБ вновь созданной Черкасской области. Я встречался с любимой девушкой, считал ее своей невестой, поэтому заявил начальству, что, конечно же, как офицер подчинюсь любому приказу и поеду, куда направят, но при условии, если будущей жене будет там обеспечена работа по ее специальности. Алла Колгина заканчивала геологический факультет университета, по специальности геолог-геофизик, была готова и согласна вместе со мной поехать в любую, самую далекую точку Советского Союза, но туда, где ей найдется работа по специальности. Между мной и одним из руководителей отдела кадров состоялся примерно такой диалог:

– Я не видел вашего рапорта на женитьбу. Не исключено, что ваша невеста может не подойти вам по своим анкетным данным.

– Я знаю семью невесты много лет, встречаюсь с ней четыре года. Ее политическое лицо не вызывает никаких сомнений, а самое главное –  я ее люблю, мы с ней уже договорились о совместной жизни.

– А если все же выявится что-либо не позволяющее совмещать вашу дальнейшую службу в системе госбезопасности, вы что же, выберете эту женщину?

– Да, я люблю ее и в случае чего останусь с ней. А что касается ее работы, то уверен, что любой сотрудник из Магадана, Колымы, Кушки и других мест, где есть геологические экспедиции, сразу даст согласие на работу в Киеве или Черкассах. Я же с ней готов выехать в любую точку.

– Вы меня удивили. Еще не жена, а вы в ней уже уверены. Вы работаете в политическом органе, здесь особая дисциплина и порядок. Пишите рапорт на женитьбу.

Я посоветовался с Аллой, рапорт был написан. Она стала моей женой. В Черкассы мы не поехали, геологической экспедиции там не было…

Позже я узнал от Володи Мазура, какие трудности были и у него в кадрах по поводу его жены Жени Волковой. Дед Жени, сам из крестьян, перед революцией был заместителем управляющего Волго-Камским пароходством, имел свою усадьбу и владел несколькими домами. В 20-е годы, как тогда было положено, он, как «контра», с подушечкой и маленьким чемоданчиком на все пролетарские праздники, то есть 1 –  2 мая и 7 –  8 ноября, должен был добровольно являться по имевшемуся в органах ВЧК–ГПУ–ОГПУ списку и пребывать под арестом несколько дней как «ненадежный политический элемент». В личном деле В. И. Мазура, наверное, до сих дней в архиве в Омске хранится фотография могилы деда его жены. Так, на всякий случай.

Все же уговорил меня дружок Володя Мазур проверить по учетам семью Аллы Колгиной. Мы были уже достаточно опытными. Все провели гладко и конспиративно. Картина выявилась не совсем приятная. Во-первых, из материалов КНД1 на мать моей будущей жены –  Антонины Григорьевны Колгиной, работавшей тогда секретарем-машинисткой в приемной одного из зам. Председателя Совмина Украины, следовало, что ее муж –  полковник Николай Иванович Умеренко, в 1939 году, будучи начальником отдела Киевского Особого Военного Округа, арестовывался по статье 54.1а (измена Родине) как участник военно-фашистского заговора Тухачевского. Семья была объявлена семьей «врага народа». От мужа Антонина Григорьевна не отказалась, была уволена с работы и выселена из квартиры в доме военного ведомства. Боролась за освобождение мужа, и благодаря ее усилиям он был из-под стражи освобожден за отсутствием состава преступления. От дальнейшей службы в Красной Армии отказался, ушел на фронт с началом Великой Отечественной войны. Во-вторых, Алла не была его родной дочерью. Узнала об этом позже, уже взрослым человеком, при разводе родителей. Настоящий отец Аллы –  тоже Николай Иванович, Андреев, оставил жену на четвертом месяце беременности и ушел к другой женщине.