— Как здорово, Коленька, что покупать ничего не надо, — восхищенно блестя глазами, говорила Инна. — А не отнимут у нас всю эту красоту?

— Пока не отнимут, хотя все это принадлежит государству, — спокойно объяснил Горбак. — Сейчас просто девать некуда конфискованное. А со временем постараюсь выкупить многое, хотя боюсь, Инночка, что это окажется нам не по карману.

— А как же это оказалось по карману директору завода? Он ведь наверняка был коммунистом и получал партмаксимум, — удивилась Инна. — На такие гроши много не купишь, а обстановка — сплошь антиквариат.

— За это, думаю, его и расстреляли, что жил двойной жизнью, — недобро усмехнулся Горбак. — Хотя знаю лишь, что тот, кому принадлежала квартира, был инженер-путеец и арестовали его за вредительство. Может быть, он все это получил по наследству. Не знаю. Я к его делу даже не прикасался, — объяснил Николай Петрович, — чтобы не сказали, что у меня к нему шкурный интерес.

Николай Петрович и Инна еще больше часа провели в своей будущей квартире, рассматривая и обсуждая предметы обстановки, а также решая, куда и что надо переставить. Им очень понравилось, что большой дубовый стол широко раздвигается и, чтобы разместить всех гостей, приглашенных на свадьбу, достаточно будет приставить к нему маленький из кухни. Наверное, таким же образом поступали в торжественных случаях и прежние хозяева.

Если бы они только могли знать, что капризная, непредсказуемая фортуна от них уже отвернулась и ничему из этого произойти было не суждено!

За окнами уже начинало темнеть, когда Анна Михеевна, придя с работы, застала дома плачущую Инну. Лицо сестры опухло от слез, и было видно, что она близка к истерике.

— Что случилось, родненькая? Неужто поссорилась с Николаем? — испуганно спросила, опуская на пол тяжелые сумки с продуктами. — Перед самой свадьбой?

В ответ Инна разразилась рыданиями.

— Мы даже… не думали… ссориться. Но его… Анечка, — с трудом произнесла она сквозь слезы и, не в силах вымолвить страшное слово, взвыла: — Арестова-али!

— Не может быть! — упавшим голосом пробормотала Анна Михеевна и, сразу ослабев в коленках от страха, плюхнулась рядом с сестрой на диван. — Когда его взяли? Сегодня? — еле слышно спросила она.

— Не зна-аю… со вчера-ашнего дня… его… не видела, — продолжала рыдать Инна. — Он… позвони-ил… сегодня. Очень… спеши-ил.

Анна Михеевна, очень любившая младшую сестру, не пыталась ее больше расспрашивать и, лишь приобняв, молча гладила по голове, чтобы хоть немного успокоить. Выплакавшись, Инна судорожно вздохнула:

— Ну что теперь делать, Анечка? Как жить дальше? Я без Коли не смогу!

— Ты мне скажи, как все случилось? — потребовала Анна Михеевна. — Ведь нас всех это касается!

Видно, Инна и сама понимала, в какое тяжелое положение их всех поставит арест Горбака, ибо перестала стенать и скорбным голосом сообщила:

— Я сегодня не пошла на лекции: прихворнула мама. Только взяла в руки конспекты, позвонил Коля. Наверное, тайком, потому что спешил. Всего несколько слов сказал. Что вызван на комиссию по делам, о которых я знаю, и, похоже, ему их не простят. Тогда это — конец!

— А еще… он… сказал, что, если… нам… не суждено… больше… свидеться, чтобы знала, — Инна захлебнулась слезами, — в его жизни самым лучшим… была я. Анечка! Сердце мне подсказывает, что я потеряла его навсегда, — она снова впала в отчаяние. — Я больше никого не смогу полюбить!

Внезапно она, видно, вспомнила что-то очень важное:

— Коля велел еще передать вам с Сережей, чтобы побереглись. Если он не вернется, то Мамеда с Бахрамом непременно арестуют. И эта старая связь может вас погубить!

— Ты не сказала мне, в чем обвиняют Николая? — настойчиво спросила Анна Михеевна. — Значит, у него уже были неприятности по службе? Он тебе о них говорил?

— Совсем немного, и просил не распространяться, — неохотно ответила Инна. — Да что уж теперь скрывать, — всхлипнула, вытирая платочком мокрые глаза. — Злились на него, что все время заступается за бывших боевых друзей, арестованных по делу о военной оппозиции. А они обвиняются облыжно. Он-то это хорошо знает. Потому и пытался спасти тех, с кем на фронте из одного котелка кашу ел.

— А как же тогда ему квартиру выделили? — удивленно вскинула на нее глаза старшая сестра. — Хотя теперь, — махнула рукой, — об этом уже говорить нечего.

— Коля сумел доказать невиновность друзей. Их единицы, а арестовали уйму народу, — объяснила Инна. — Но некоторые коллеги обиделись и даже угрожали ему, чтобы не совал нос в чужие дела.

— Но как они могли ему отомстить? — поразилась Анна Михеевна. — Николай ведь там большой человек, все их приемы знает.

— Против лома нет приема. Разве не знаешь эту поговорку? Коля говорил, что опасается вот чего. Когда применяют пытки, даже стойкие бойцы ломаются и способны оговорить себя и товарищей. — И оглянувшись, словно опасалась, что их подслушают, шепотом сообщила: — Коля подозревал там одного. Тот вел дело его старого друга и отказал ему, старшему начальнику, в свидании с подследственным, прямо в глаза выразив недоверие. Он опасался, что этот карьерист подаст на него рапорт, как когда-то, после его приказа прекратить дело Мамеда. Тогда начальство их еле помирило.

— Вот оно что! Видно, так и есть. Комиссия, о которой упомянул Николай, наверняка разбирает кляузу этого подонка. Выходит, уже вторую по счету, что усугубляет его положение. И если им сейчас недовольны, — голос у Анны Михеевны дрогнул, — все может закончиться очень трагично!

— А я что тебе говорю! — горестно прильнула к старшей сестре Инна. — Это конец!

— Нет! Я так не считаю, — задумчиво произнесла Анна Михеевна и как будто даже приободрилась. — Конец был бы тебе сестричка, если бы вышла замуж за Николая!

И, поскольку Инна недоумевающе смотрела на нее, широко раскрыв зареванные глаза, пояснила:

— Понимаю, сестренка, тебя вновь постигла личная неудача. Но это все же не смертельно! Вспомни-ка: ведь смогла ты пережить первую любовь? Сможешь пережить и это. А вот если бы успела выйти замуж, — она ласково прижала к себе младшенькую, — то тебя бы арестовали как жену врага народа, и тогда уж точно был бы конец!

— Бедная Инночка, — только и сказал Сергей Ильич Наумов, когда жена, встретив его в дверях, сообщила о постигшей их беде. — Вот уж верно: пришла беда — открывай ворота! Мало мне своих неприятностей, а теперь вот и эта!

— А что, и у тебя неприятности на службе? — всполошилась Анна Михеевна. — Почему же, Сережа, ты мне об этом ничего не говорил?

— Потому, — неожиданно грубо отрезал муж. — Пойдем к себе! Там все и объясню. В пятницу на партбюро будут рассматривать мое персональное дело.

Новая беда, свалившаяся как снег на голову, так потрясла Анну Михеевну, что она едва не лишилась чувств. Но нервы у нее были крепкими, и молодая женщина сумела совладать с собой. «Что же такого мог натворить Сережа, раз хотел от меня скрыть, и за что его будут судить товарищи по партии? Наверное, я сейчас узнаю что-то плохое, — заранее пугалась она, — о чем он мне никогда не говорил». И оказалась права.

Первое, что сказал ей муж, виновато потупив глаза, когда они уселись рядом на своем любимом, покрытым туркменским ковром диване было:

— Мои неприятности связаны с прошлым, о котором я тебе не рассказывал дорожа нашей семейной жизнью, Анечка. — Жена настороженно молчала. — Ничего ужасного и оскорбительного для тебя в нем нет. Но и приятного тоже. Поэтому молчал. А когда оно вдруг неожиданно всплыло и обернулось для меня крупными неприятностями, — на его лице отразилась досада, — мне тем более не хотелось, чтобы ты об этом узнала. Думал, что все обойдется.

— Может еще и обойдется, Сережа? — не глядя на него, выразила надежду Анна Михеевна, уже не слишком желая все знать, так как интуитивно сознавала, что ничего хорошего не услышит.

— Боюсь, что нет! Добром для меня это не кончится, так как я в анкете скрыл такое, чего мне не простят, — уныло произнес муж, и она впервые увидела в его глазах слезы. — Сейчас как раз идет очередная «чистка» партии, и меня непременно выкинут, Анечка!