Аземар опустил руки — до сих пор он закрывал ими голову, словно ребенок, который ожидает, что отец ударит его.

— Ты убил всех.

Он говорил без всякого выражения, как будто сообщая товарищу, что сегодня тот хорошо выглядит.

Може выпустил мертвое тело и поднялся, ничего не ответив.

— Четверо — это впечатляет. — Аземар подошел к ближайшему телу, чтобы осмотреть. Он пощупал пульс, но пульса не было.

— Они были не бойцы, кроме того, не ожидали получить отпор. Любой воин герцога Ричарда справился бы с ними, — сказал Може.

— Лично мне они показались самыми что ни на есть громилами. — Молодой человек переходил от тела к телу, проверяя, не живы ли разбойники.

— Легко казаться бойцом, — сказал Може, — однако надо потрудиться, чтобы стать им. Настоящему воину в руку вкладывают меч еще в день его рождения. Таких, как мы, не одолеть каким-то жуликам.

Вокруг уже собирались любопытные, взрослые опасались подойти ближе, но дети подбежали посмотреть на убитых.

— И ты сделал это без меча.

Аземар осмотрел последнее тело. Беглец не подавал признаков жизни. Он опустился на колени и помолился за души усопших.

Може пожал плечами. Затем опустился рядом с Аземаром и заговорил тихонько, стараясь, чтобы их никто не услышал:

— Если по городу пойдут слухи, пусть лучше рассказывают, что приехали два могучих монаха, а не воина. У этих греков, которые называют себя ромеями, повсюду шпионы, и чем меньше народу будет знать о цели нашего появления, тем лучше для нас. — Он поднял с земли скатанное одеяло и забросил на плечо. — Меч мы прибережем на крайний случай.

— Разве стычка с четырьмя разбойниками не крайний случай?

Воин — а Може был воин — придвинулся к монаху и зашептал на ухо:

— Нам поручено отрубить голову этому Луису.

Аземар поднялся.

— В тебя же ткнули ножом. Я думал, ты уже покойник.

Може похлопал себя по боку, раздался звон, как будто у него был карман, полный монет.

— Человек мудрый отправляется в незнакомое место в кольчуге, — сказал он. — Так научил меня отец.

Молодой монах окинул взглядом тела. Тот, кого Може ударил первым, был изуродован до неузнаваемости. Рот и нос слились, превратившись в кровавое месиво.

— Ты знал, что так будет?

— В этих краях все возможно.

— Кажется, тебе нравится бить людей. Неужели у тебя на родине все такие?

— Моя родина — это твоя родина. Я теперь нормандец. Я распрощался с прежней жизнью, взял себе новое имя, научился вашему языку.

— Ты сошел с корабля полгода назад. Ты викинг до мозга костей. Они любят убивать и грабить.

— Что я люблю, не имеет никакого значения. Я обязан давать отпор своим врагам и врагам моего господина.

— Неужели Луис заслужил такую участь?

— Исход все равно один, заслужил он или нет. Герцог Ричард приказал вернуть его дочь, а монаха — убить.

— Если мы найдем его.

— Мы найдем его. Точнее, ты найдешь, магистр Аземар. Если хочешь, чтобы твоя семья жила долго и счастливо.

Молодой человек пожал плечами и развел руками.

— Ты и сам мог бы справиться.

— Нет. Ты должен указать мне его. Я не имею права на ошибку.

— Ты толкаешь меня на злодейство.

— Ничего подобного. Этот монах взбунтовался против своего господина, а значит, и против Господа. Ты поступаешь так во славу Христа.

— Или Иуды. Луис был моим другом.

— Я бы не стал проливать по нему слезы. Неужели дружба важнее долга перед господином? Или перед собственной семьей? Ведь здоровье и благополучие твоих родных зависят от твоих успехов здесь.

Аземар вспомнил, как переполошились в монастыре, поняв, что Беатрис и Луис сбежали вместе, вспомнил, как воины герцога обшаривали кельи, как клокотал яростью Ричард и говорил аббату: пусть радуется, что его монастырь не сожгли дотла.

К счастью для монахов, Беатрис призналась сестре, что отправляется в Константинополь. Девушка молчала несколько дней, но в итоге рассказала все, что знала. Надежда вернуть дочь остудила гнев Ричарда, и он принялся строить планы, как ее найти. Потребовал монаха, который смог бы безошибочно опознать беглеца. Аземар не знал, как спасти Луиса, поэтому вызвался ехать добровольно. Если Луиса будет искать он, то он хотя бы попытается предостеречь друга, потянет время, чтобы тот успел скрыться.

Он думал, что они поедут с целым отрядом, и спросил Може, почему герцог Ричард не послал больше воинов.

— Это просто убийство, а не вторжение, — пояснил Може. — Константинополем правит могущественный царь, он, как Бог, видит все. Чем меньше внимания мы привлечем, тем лучше.

Аземар размышлял, не убить ли ему Може во сне, чтобы ехать дальше самому. Только он ведь не убийца. Он христианин, который не может решиться на смертный грех. Даже сбежать было невозможно. Все их деньги Може держал при себе. А без денег Аземар недалеко бы ушел, рыцарь запросто догнал бы его.

Конечно же, он пытался переубедить Може. На корабле он предлагал ему множество других выходов.

— А нельзя просто сказать, что ты его убил, а его дочь, скажем, покончила с собой от горя? Он тогда успокоится.

— Герцог хочет получить голову монаха. Я поклялся ее принести. И не о чем тут больше говорить.

Поэтому прочие доводы Аземар высказывал чайкам и волнам. Он понимал, что их убедить легче. Его отец был точно таким же — викинг и язычник в душе, несмотря на свою новую религию и совсем уж новые франкские манеры.

Когда Аземар понял, что никакие уговоры не помогут переубедить Може, он решил, что лучше всего дождаться момента, когда они действительно найдут Луиса. Вот тогда он сбежит от Може и предупредит друга.

Аземар поглядел на небо. Синева была подернута сероватой дымкой. Он перекрестился, молясь о том, чтобы тучи не оказались предвестником еще одного ливня, какой застиг их в пути. Капитан корабля приказал растянуть над палубой парус, чтобы хоть как-то защитить пассажиров, и они почти двое суток шли под доводящим до исступления, монотонным дождем.

Друга он не выдаст, Аземар твердо это знал. Если они с Може вовсе не вернутся, Ричард, наверное, освободит родных Аземара. Може верный, как пес, он ни за что не предаст господина. Только настоящая катастрофа помешает ему исполнить приказ. Значит, Аземару необходимо устроить эту катастрофу.

— Что ж, надо значит надо. Но сначала найдем место для ночлега. Из-за этих штормов, когда тебя то и дело выбрасывает из постели, я просто валюсь с ног.

— Согласен, — сказал Може. — Давай вернемся в порт. Воры ленивы, теперь там остались одни лишь честные люди. Мы отоспимся, а с утра начнем искать твоего друга.

Он одернул рясу и пошел прочь из темного переулка, возвращаясь на широкие, светлые улицы.

Глава пятая

Начальник священных покоев

Луис отправился в долгий путь в Магнавру. Как и многие из приезжих, они с Беатрис поселились рядом с тем местом, где сошли на берег, — в квартале у маяка, чуть севернее канала, ведущего к бухте Золотой Рог. Десятки людей, предлагавших жилье, встречали суда с чужеземцами, и выбрать, кто из них лучше, было невозможно. Молодые люди пошли за первым, кто подошел к ним, и им еще повезло, что он не ограбил их и даже почти не обманул.

В это время суток в лабиринте переулков было неопасно, однако Луис обрадовался, когда вышел на главную улицу, широкую, светлую, с великолепными гранитными портиками, которые опирались на изящные колонны, иногда выгоревшие на солнце до белизны, иногда сохранившие тот цвет, который придали им строители. Здесь не было никаких лачуг, никаких гнилых деревянных домишек, никакой тесноты и скученности. Луис вырос во вполне благополучной семье в Руане, городе с большим собором. Однако, шагая по здешним улицам, он как никогда широко раскрывал глаза, отчего смахивал на деревенского простофилю, — настоящий варвар, как называли таких ромеи, жители города. Но ему даже нравилось это ощущение. Всю свою жизнь он был самым умным, лучше всех читал, непринужденно держался в любом обществе. Придется постараться, чтобы его заметили в таком городе.