«Действительно, не будем торопиться», — согласился про себя Данька. Стараясь не шевелиться, он скосил глаза в противоположный угол: там рослый дружинник едва сдерживал в холодных кольчужных объятьях визжащую от злости Бустю: мотая зареванным красным личиком, девчонка царапалась и кусалась как звереныш. «У ребенка сильный характер», — Данька даже улыбнулся треснувшими кровоточащими губами.

— Что ж… рад видеть тебя в наших краях, любезный Колокир! — донесся слегка раздраженный голос Белой Палицы. Дворянин поднялся с лавки — теперь он был обнажен по пояс, с мокрых штанов на пол стекала озерная влага. Сделав шаг в направлении неподвижного странника, он картинно поклонился ему в землю, брякнув по полу костяшками пальцев на руке.

Горбатая фигура карлика в дорожном плаще у дальней стены даже не шевельнулась в ответ.

— Пришло время посмотреть, что за гостинцы ты принес из Царьграда… — усмехнулся Палица и, нагнувшись, поднял с пола узелок со Статями. — Царский Жезл имперского Орла и Держава Креста… Весьма прелюбопытно взглянуть на ваши заморские сокровища. Мы, лесные варвары, очень любим подобные погремушки!

Небольшие пальцы дворянина вцепились в узел на драгоценной торбе, мгновенно распутали завязь, и — Данька не сразу понял, что произошло. Палица дернул широким плечом и замер, глядя в темное нутро переметной сумы. Данила увидел, как быстро краснеют у него уши и темнеет от сильного чувства толстая бугристая шея.

— Проклятие! — взревел Палица, с размаху расшибая об пол берестяной кузовок с земляникой: алые брызги сока тучей ударили Даньке в лицо! Крупные, отборные ягоды покатились по дощатому полу под ноги оцепеневшим дружинникам! Рыжая лазутчица от неожиданности подскочила на лавке — совсем рядом ударился о стену поддетый сапогом туесок с потемневшим от душистого сока донцем — единственное, что Белой Палице удалось обнаружить в страннической торбе.

— Разрази Перун! Подделка, ловушка… ах, твари греческие! — простонал Палица, отчетливо скрипнув белыми зубами. — Всех передавлю… гады!

— Эк ведь бежображники! Всю жемлянику по полу рашшыпали! — вдруг прозвучало у дальней стены, и Данька не поверил своим ушам. — Я тут с утречка раннего на коленках ползаю, по ягодке шобираю — лишь бы шобы людям приятное шделать… а они ея об пол швыряють, говнюки-гумноеды!

Выпростав из непомерного страннического капюшона лысую плешь, дед Посух неодобрительно покачал головой, пожевал губами и добавил еще что-то — на этот раз лично в адрес дворянина Белой Палицы. Данька уже не слышал. Он не мог. Впервые с начала русской игры Каширин расхохотался; точнее — заржал как большой и мохнатый жеребец. Так, что стало больно в животе — в голос, весело и совершенно невоздержанно.

XVII

Его смех был прерван еще более жестоким ударом — тупым концом копья по затылку. Контуженый череп, казалось, расседался от боли — Данила открыл мутные глаза в темноту… Сверху сквозь щели в потолке пробивался свет и приглушенный шум: кто-то вполголоса переговаривался, изредка постукивал по доскам каблуками сапог.

— Бустя?! — шепотом позвал Данила, пытаясь различить невнятные контуры неподвижной тени в двух шагах.

— Тут я… — пробормотала тень и шмыгнула носом.

— С пробужденьицем! — в тот же миг почти весело прошепелявили сбоку: дедушка Посух заелозил задом по земляному полу, перебираясь к Даньке поближе: — Не скоро же ты очухался, добрый молодец! Мы с Буштенькой тута уже недобитый час сидим… Бежображие! Пожилого, штарого человека веревками запутали, руки-ноги повяжали! Ни шрама, ни шовешти, а ишшо дворяне! Я им жемлянику принес, а оне — в подвал кинули, охальники!

— Да, дедушка… не вовремя ты со своей клубникой! — Данила ухмыльнулся в темноте. — Видишь, какие страсти кипят. Обманул ты все ожидания. Белая Палица тебя аж за самого греческого посланника принял, думал, ты ему Стати императоров принес — а тут земляника! Обидно получилось.

— Тьху ты, а я думаю: чегой-то за мной какие-то мужуки по куштам ползают, лажутчики подглядывают да провожают? А енто оне меня за иножемца приняли, дурашки! Хе-хе. Хреново получается. Теперича однако в подвал посадили. Ох, горюшко… аль моя плешь — наковальня, што всяк по ней вдарить норовит?

— А Потап где? — вздрогнул Данька.

— Да уж небось дома сидит — или у дядьки Сильвестра! — вздохнула Бустя. — Они его отпустили. Потому как боязно медведя убивать — Велес осерчает, да все лесные хозяева нипочем не простят, начнут на дорогах подстерегать…

— Уф-ф. Я уж испугался: думал. Палица будет мстить Потапу за бросок в озеро. Слава Богу.

— Это ж какому богу-то? — живо переспросил Посух, поворачиваясь во мраке на бок.

— Да уж небось не Стрибогу! В избушке видал образок на стене? Вот Ему и слава.

— Так, слушай сюда, — после минутного молчания изменившимся голосом произнес дед, почти перестав шепелявить. — Ты извини, добрый молодец. Я по дряхлости ума не сразу разобрал, кто будешь таков. Тебя, что ли, Михайло оставил Стати принимать?

— К сожалению, да. Я предпочел бы… не оставаться, а поехать с ним в Калин.

— Это зачем же?

— Над Михайлой какое-то заклятие сгустилось — из-за меня. Словно черти душу крутят — заставляют его с погибшей женой заживо в могилу лечь.

— Да неужто?! — Старик вдруг охнул каким-то молодым голосом. — Неужто случилось-таки? Обручи эти поганые, волшебные… и что, Михайло тебя в избушке оставил, а сам — с мертвым телом в Калин, в ханскую гробницу? Ох, беда…

Он снова затих. Стало слышно, как негромко захлюпала носом Бустя — вспомнила про бедного дядьку Потыка. Сверху сквозь потолок донеслись обрывки разговора — кажется, звонкий смех рыжей лазутчицы прозвенел среди низкого рокота мужских голосов.

— Надо выручать Михайлу, — сказал Посух.

— А есть надежда? Есть способы? — Данила повернул голову и тут же почувствовал, как горлом пошла кровь — закашлялся, сплевывая солоноватую слюну.

— А то нет! — Старик тоже молодецки сплюнул. — А Стати на что?! Колокир-то их не зазря привез! В них же вся сила крестовой Империи! Они любое поганое волшебство как огнем выжигают — нужно только догнать Михайлу и коснуться его царским жезлом… Авось и нашенские чудеса на свете бывают — отхлынет от него проклятие.

— Где теперь Колокир? — шепотом спросил Данька, чувствуя, как гулко забилось и мешает дышать сердце.

— Да где-то рядом бродит… С ним уговор был такой: сперва я в избушку зайду — проведаю, что и как. Ежли все тихо, без засады — тогда и он опосля пожалует. Ну так видишь — без засады не обошлось.

— Этот Белая Палица… чего он хочет?

— Верный служка Стрибожки да Мокошки. Многобожник закоснелый, хоть с огурцами соли. У него приказ имеется из Престола: выследить коганую заразу и на корню выжечь. Не первый год и за Смеяной, и за Свищом охотился, да и тебя почему-то за коганого воина принял. Кто знает — а ну как он давно уж следил за тобой? Вот и вышел по кровавому следу к самому Малкову починку. А тут и Стати царские прямо в руки плывут — ну, Палица и решил облаву устроить. Авось хозяйка Мокошь похвалит.

— А ведь и верно похвалит… — Данила покачал головой. — Регалии христианских царей — да прямо в руки языческой богине…

— Ага… только и мы не лыком шиты, не на болоте выросли. Что, разве взяли они Колокира? Мудрый человек, осторожный. Долго им ждать, пока грек помрет — у него пока и голова-то не болела, хе-хе.

— Надо выбираться отсюда и искать Колокира. У меня всего три дня, прежде чем Михайло прибудет в Калин.

— Да, надо бы выбраться, отчего ж нет? Вот жаль, на шее веревка, а порезать нечем, хе-хе, — сострил старик.

— Ай! — вдруг пискнула Бустя.

— Что? — Данила рывком поднял голову.

— Укололась я… Тут острое чего-то лежит, как будто железки. Бо-ольно порезалась, до крови!

Только теперь Данила осознал, в подвале какогодома он находится.