Природная гордость Анны Болейн быстро переросла в заносчивость. Острый язык и частые вспышки гнева восстановили против этой «выскочки» многих придворных, в первую очередь дам (что неудивительно), а также сановников, членов Тайного совета и самого Уолси. Их настораживало то, что эта молодая женщина претендовала на необычную роль при дворе: она не только привела за собой целый клан родственников — это было в порядке вещей, но и стала всерьез вмешиваться в политику, посягнув на исконную прерогативу государственных мужей, и самое невыносимое — преуспела в этом, вскоре заменив королю его прежних советников.

Даже враги признавали за ней недюжинный ум. Придя к власти чисто женским путем, она удерживала эту власть и распоряжалась ею как сильный и искушенный политик, формируя свою партию при дворе, заботясь о должностях для своих приверженцев, выдвигая преданных людей, таких как теологи и будущие реформаторы Томас Кранмер и Хью Латимер или беспринципный, но безусловно талантливый администратор Томас Кромвель. Она интриговала и сталкивала между собой фракции, натравливая сторонников Екатерины Арагонской на приверженцев кардинала Уолси, тем временем все больше монополизируя внимание короля. Кто бы мог подумать, что с появлением в королевских покоях этой хрупкой женщины начнется закат карьеры Уолси, считавшегося в течение двадцати лет «вторым королем» в Англии. Анна уступала роль первого лица Генриху, но вторым не желала видеть никого, кроме себя.

Между тем дело о разводе сдвинулось с мертвой точки. Генрих, сам теолог по образованию, при помощи других теоретиков начал искать исходный тезис, который помог бы объявить его брак недействительным (католическая церковь не признавала развода, и, чтобы аннулировать брак, заключенный перед лицом Господа и считавшийся таинством, требовались очень серьезные основания и санкция высшего духовенства). Наконец зацепка нашлась в виде цитаты из Ветхого Завета: «Если кто возьмет жену брата своего: это гнусно, он открыл наготу брата своего, бездетны будут они» (Левит, XX, 21). Поскольку Екатерина Арагонская в течение определенного времени числилась, а по утверждению Генриха и в действительности являлась женой его покойного брата Артура, их последующий брак с Генрихом был недопустим как кровосмешение и подлежал расторжению. Подготовка к бракоразводному процессу велась втайне от королевы. Однако дело получило широкую огласку, когда заседание церковного суда, на котором высшие иерархи английской церкви под председательством Уолси должны были вынести свой вердикт, закончилось безрезультатно. По их мнению, вопрос оказался настолько сложным, что разрешить его мог лишь сам глава вселенской католической церкви — папа римский. Генрих немедленно поручил Уолси вступить с ним в переговоры и добиться от него согласия на развод. Дипломатические круги пришли в лихорадочное движение, предвкушая громкий международный скандал. Испанский посол забросал английского короля протестами по поводу попрания законных прав королевы Екатерины и принцессы Марии. Король Испании, он же император Германской империи Карл V Габсбург, племянник Екатерины, в руках которого находились все рычаги политического и финансового давления на папу, немедленно дал понять последнему, что не потерпит развода Генриха со своей родственницей. Несмотря на все усилия Уолси склонить его на свою сторону, папа почел за благо отказать королю Англии.

Последствия этого отказа оказались гораздо глубже причин, породивших размолвку между примасом церкви и королем Англии. Как всегда, встретив противодействие своей воле, Генрих яростно и безоглядно устремился вперед, сметая все преграды. Папа не хочет развести его с женой? Хорошо, но тогда он больше не получит ни пенни из тех денег, что ежегодно притекают к нему из Англии. Эти деньги — плата за церковные земли и должности, полученные духовенством от папы? Значит, отныне он не будет распоряжаться землями и должностями в стране, где правит Генрих. Папа — глава вселенской церкви, и светский владыка не должен отказывать ему в его законных правах? Надо еще разобраться, на каком основании он ставит себя выше светских государей. Разве не доказал ученый муж из Оксфорда Джон Уиклиф, что власть светского владыки — кесаря дарована самим Богом Отцом, чтобы на земле водворился порядок, в то время как папа получил свою власть от Бога Сына, следовательно, она вторична по отношению к авторитету светских государей? И не стоит ли прислушаться к немецкому последователю Уиклифа, доктору Мартину Лютеру из Виттенберга, заявившему, что папа и католическая церковь присвоили себе те права, которыми Господь не наделял их вовсе? Церковники утверждают, что верующий христианин может спастись, лишь свято следуя их предписаниям: соблюдая семь католических таинств, почитая священников, исправно уплачивая десятину и поклоняясь иконам, изображениям святых и их мощам, — как будто для спасения души недостаточно одной только искренней веры. Лютер явил всему миру несостоятельность этой доктрины, приведя в движение всю Германию. Его правоту признали многие, и среди них князья Германской империи. Разумеется, Лютер прав, бичуя надменных прелатов.

Справедливости ради следует заметить, что не далее как несколько лет назад Генрих и сам выступил против «неслыханной ереси» Лютера с ученым трактатом в защиту традиционных устоев католической церкви, получив за это от папы почетный титул «Защитник веры». Но то был лишь научный спор, бесстрастное состязание интеллектов. Теперь же, когда были затронуты его личные интересы, обуянный гневом и обидой, король был готов перечеркнуть многое из того, что сам написал против немецкого монаха, и лютеранство больше не казалось ему ересью. В ажиотаже его полемики с папой Генриху не было особого дела до догматов веры и теории таинств; главное, что привлекало его в учении Лютера, рецепт обуздания церковных владык, которые тщатся управлять из Рима всей вселенной. Отнимите у них земли и прочие мирские богатства — и блеск их величия потускнеет, а конфискованное имущество обогатит государственную казну и осчастливит английское дворянство. Заберите церковную десятину, которую платят папе, — пусть она идет на благо родной страны. Пусть национальные синоды решают, как управлять церковью в Германии или Англии, и пусть во главе церкви вместо папы встанет светский государь, подлинный «отец отечества», который и обеспечит своим возлюбленным подданным наилучшие условия для исповедания истинной веры.

Если прежде лютеровские идеи проникали в Англию лишь подпольно, распространяясь преимущественно в бюргерской среде, то теперь они неожиданно быстро захватили элиту общества — самого монарха, его министров, двор, многих аристократов и дворян, в чье быстрое духовное перерождение поверить труднее, чем в их политический нюх. Королевская прореформационная партия быстро набирала силу.

Для Анны Болейн и ее сторонников, симпатизировавших делу Реформации, пришло время действовать. Умная интриганка, она сделала все, чтобы направить гнев Генриха против кардинала Уолси, провалившего переговоры с папой и не добившегося желаемого результата в деле о разводе. Звезда некогда всесильного министра закатилась, и он доживал недолгие отведенные ему судьбой месяцы в опале. На смену Уолси пришли новые люди, такие как Томас Кромвель, новый министр, поддерживаемый Анной и готовый выполнить любую волю своего короля. Он привел за собой будущего архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера, который занялся теоретическим обоснованием правомерности развода с Екатериной Арагонской, а параллельно с этим — и разработкой тезиса о короле Англии как главе национальной церкви.

Кромвель взялся за парламент и за несколько лет, подстегивая нерешительных, заменяя неуступчивых своими креатурами, выжал из палаты общин «инициативы» об отказе от уплаты аннатов[2] Риму и о запрете апеллировать к папе в судебных делах. В Англии началась Реформация. В 1534 году был принят «Акт о супрематии», провозгласивший короля Генриха «верховным главой церкви Англии» и ее протектором. Отныне власть папы упразднялась в пределах его королевства, а все присущие ей «титулы, почести, достоинства, привилегии, юрисдикция и доходы» переходили к торжествующему коронованному толстяку Генриху. За этим последовала изумившая всех череда деяний властного государя, именовавшего теперь свою корону «имперской», — разгон монастырей, погромы в церквах, обезглавливание статуй, осквернение икон и мощей святых и конфискация церковного имущества. То, что не переварила казна, было брошено на свободный рынок, и страну залихорадило. Придворные аристократы получали монастырские земли за преданность, лондонские толстосумы — за большие деньги, в стенах поруганных монастырей водворялись ткацкие станки и начинали работать суконные мануфактуры.