— Ваше сиятельство! — пропищала она.
Княгиня грозно взглянула на нее и вдруг бессознательно крикнула:
— Брысь!..
И притопнула ногой.
Девочка изумленно раскрыла глаза и мгновенно скрылась. Княгиня, сейчас же и позабыв об ее появлении, продолжала шагать по комнате, потрясая половицы и производя вокруг себя целый вихрь.
«Нет, тут опять он! — уже начиная задыхаться, думала она. — Все он же — дядюшка! Недаром шушукаются!.. Тут есть связь, между этими шушуканьями и этими ночными поездками… наверное! Делать нечего, надо проследить, надо узнать… Не давать же ей, в самом деле, топиться!.. Да и я хороша!..»
Она вдруг остановилась и стукнула себя по лбу кулаком.
«Бить меня мало! О чем я думала все время, из-за чего я ей волю такую дала?! Ведь давно замечаю, что неладно, ну давно бы и следить… Времени вот нет у вас, матушка княгиня, (она сделала себе даже книксен перед зеркалом) — с балами, со спектаклями и с визитами нет времени!.. А девочка погибнет — что тогда?!»
Дверь опять приотворилась, и опять в нее высунулась голова. Но это была уже не маленькая русая девочка с косичкой, а сморщенное существо с бегающими глазками, с ротиком, сложенным сердечком, — одним словом, Пелагея Петровна.
— Чего вам? — очень нелюбезно обратилась к ней княгиня.
Пелагея Петровна вошла, поджимаясь, помаргивая и совсем всасывая свои бледные, тонкие губы.
— Маменька-с вас очень спрашивают-с! Матрешку посылать изволили, да та прибежала: говорит, вы ее прогнали, сердиться изволили…
— Какая Матрешка, что такое?!
Княгиня взглянула на часы.
— Да ведь еще всего первый час в начале — разве что случилось?
— Ничего не случилось, ваше сиятельство…
— Маменька здорова?
— Слава Богу-с, здоровы, как всегда… А только очень вас спрашивают! — вбирая в себя воздух, тянула Пелагея Петровна.
— Иду сейчас!
И она отправилась к матери.
— Ах, ma chère, — говорила генеральша, протягивая ей для поцелуя руку. — Что это ты, право, — зову, зову, не дозовусь! Кажется, я тебя, мой ангел, не часто тревожу…
— Извините, maman…
Она хотела объяснить, что если бы Матрешка толком сказала, в чем дело, то она бы давно пришла. Но, несмотря на свое волнение, она сообразила, что может подвести девчонку под наказание, а потому только еще раз повторила:
— Извините, maman!
И опять поцеловала руку у генеральши.
— Что вам угодно?
— А вот что, мой ангел… Видишь, моя родная, пока никого нет, я хотела поговорить с тобою…
— Я слушаю, maman!
— Скажи мне… Ты довольна своей Ниной?
— Ниной?!
Если бы в комнате было хоть немного посветлее, генеральша могла бы заметить, как изменилось лицо княгини, но вследствие окружавшей их полутьмы она ничего не заметила.
— Да… Ни-ной! — протянула она.
— Какой странный вопрос, maman! Нина не ребенок, и я не со вчерашнего дня знаю ее… Конечно, я довольна ею. Чем же я могу быть недовольна?
— А то, что ведет себя нехорошо дочка твоя названая…
— Как нехорошо?.. Что вы знаете? Кто вам сказал?
— Да вот ты-то, видно, ничего не знаешь, а я хотя и сижу здесь, в четырех стенах, а знаю больше твоего. Скажи на милость, ma chère, куда это она по ночам разъезжает?
«Боже мой, — с тоскою подумала княгиня, — уже донесли, уже протрубили!.. Какая неосторожность, что она с собою делает!..»
— По ночам, maman, я думаю, она никуда не ездит. По ночам, если мы с нею не на балу где-нибудь, так она спит.
— А вот ты ее одну без себя пускаешь.
— Так что же, она не маленькая…
— Где она вчера была?
— У Ручинских… Это почтенное семейство, там у нее подруга — хорошая девушка!
— Полно, хорошая ли? Я тебе, ma chère, должна сказать, что есть вещи, которых я ни для кого на свете не потерплю в своем доме.
— Да что же такое, maman? Кто вам насплетничал?.. Все это пустое!..
Но старуха не унималась. Она даже возвысила голос…
— Если я говорю, значит, не пустое! Будь покойна, даром говорить не стала бы. Ты, я вижу, ничего не знаешь, а вот спроси ты Пелагею Петровну — она тебе и скажет, где твоя Ниночка бывает…
— Пелагею Петровну?
— Да, ma chère, Пелагею Петровну.
В это время из-за драпировки выглянула Пелагея Петровна.
— Да-с, это точно-с, ваше сиятельство, это бы Нине Александровне никак уже не следовало… Я для их же пользы обо всем узнала, чтобы вовремя упредить вас. Давно уже я, сударыня, замечаю, до поры только вот не хотела вас тревожить…
— Ах, да не тяните, Пелагея Петровна, ради Бога! Если знаете что, так говорите! — не утерпев, крикнула княгиня.
Пелагея Петровна совсем поджалась, передернула плечами и вздохнула.
— Да что же так… Я не тяну-с… А то, что они, сговорившись с князем с нашим, в одном месте бывают… И теперь это место мне известно-с через кучера Ивана, который вчера возил их… Он говорит, хоть сами его спросите, приехал, говорит, к Ручинским рано — барышня не выходит. Он и стоит. А затем видит: подъехали извозчичьи сани, вышли две барышни — Нина Александровна и Ручинская… Вошли в дом… Он и спросил извозчика, откуда привез, а тот ему и сказал, из какого дома они вышли… А в том доме, мне известно, князь частенько бывают…
— Да какой же дом, у кого они бывают?
— А у госпожи Татариновой!
Княгиня вскочила с кресла…
— Татариновой? — переспросила она. — Какой Татариновой?
— А такой, ma chère, — сказала генеральша. — Татаринова, полковница, nee Буксгевден… Tu te rappelles… celle histoire… помнишь, как ее, по приказу государя, из Михайловского замка выгнали? Секту она там какую-то богопротивную устроила… Как же, много об этом рассказывали, думали тогда, в Сибирь ее сошлют, со всеми безбожниками, которые там у нее собирались… Так князь Александр Николаевич, в полной он своей силе тогда был и, известно, за всяких еретиков заступался, по его только настоянию и оставили ее на свободе!..
— Пелагея Петровна, теперь вы можете идти — вы мне не нужны больше! — прибавила генеральша.
— Ну что, ma chère, скажешь? — обратилась она к дочери, когда они остались одни. — Хорошо себя ведет твоя Нина? В хорошую компанию попала?!
В это время за портьерой послышался слащавый голос князя Еспера:
— Ma soeur, можно к вам?
— Войдите, mon frère!
Князь Еспер вошел и уже направился к креслу генеральши, когда вдруг, почти над самым его ухом, раздался грозный голос княгини…
— Вот вы у него, maman, потребуйте отчета, он во всем виноват… Он развращает и смущает девушек!..
— Ma chère, ma chère, Бог с тобой… полно! — укоризненно проговорила генеральша.
Князь Еспер даже присел от неожиданности и испуга.
— Я?.. За что же так!.. Что такое?.. — лепетал он. — Я-то что?!
— Я давно прошу вас оставить в покое Нину! — пылала и задыхалась княгиня. — Вам никто не может запретить бывать где вам угодно, но грешно и стыдно сманивать неопытную девочку Бог знает в какие трущобы…
— Ma soeur, за что она меня оскорбляет?! — плаксивым тоном проговорил князь, ударяя себя кулаком в грудь. — Куда я сманиваю ее Нину?
— К вашей приятельнице Татариновой, к женщине, которой давно бы следовало быть в Сибири! — прокричала княгиня.
Князь Еспер ожидал чего угодно, только не этого.
— А!.. А!.. — почти простонал он и окаменел на месте.
Княгиня между тем не унималась.
— Ну, что же вы молчите? Говорите, что я лгу, что никакой Татариновой вы не знаете, что вы не бываете у нее. И Нина не бывает!..
Наконец князь Еспер пришел в себя. Даже в полутьме занавешенного будуара были видны его отчаянные гримасы.
— Вам нужно успокоиться, ma nièce, — начал он, изо всех сил стараясь придать себе вид оскорбленного достоинства. — С вами говорить трудно… Я давно знаю госпожу Татаринову, но только вы изволите очень ошибаться, полагая, что ее место в Сибири… Это почтенная, уважаемая женщина…
— Ах, Боже! Всему Петербургу известна ее почтенность! Кого же выгнали из Михайловского замка?