— О да. Бедняга Гэри мне все время об этом твердит. Улаживать все это приходится ему, и я представляю, как это ему надоело.

— Скажи, эти ссоры достаточно серьезны, для того чтобы мешать работе над Проектом?

— Да нет, не так уж серьезны.

— Скажи, есть сотрудники, которые скандалят больше других? То есть я хочу спросить, можно ли, к примеру, избавиться от девяноста процентов этих внутренних трений ценой увольнения пяти-шести процентов персонала?

— Неплохая идея, — кивнул Амариль, — но только я не знаю, от кого нужно избавиться. Я ведь в нашу «внутреннюю политику» фактически не вмешиваюсь. Избежать всех этих мелочей невозможно, вот я и стараюсь попросту держаться подальше от всяких дрязг.

— Странно… — покачала головой Дорс. — Получается, что ты, таким образом, отрицаешь надежность психоистории.

— Как это?

— Но как же можно утверждать, что вы добрались до стадии, когда можно предсказывать будущее и управлять им, если вы не можете справиться с такими досадными мелочами внутри самого проекта, от которого это будущее напрямую зависит?

Амариль хихикнул. Это было совсем не похоже на него, ведь с юмором у него, как правило, было туговато, и он почти никогда не смеялся.

— Извини, Дорс. Видишь ли, ты зацепила проблему, которую мы разрешили. Мы об этом тоже думали. Сам Гэри разработал уравнения, описывающие вот эти самые межличностные трения, а в прошлом году я их довел до ума. Я обнаружил, что существуют способы видоизменения этих уравнений таким образом, чтобы свести трения к минимуму. Но в каждом конкретном случае выходит так, что за счет нивелирования трения в одном месте оно неизбежно усиливается в другом. Совершенно ликвидировать подобные неурядицы невозможно в условиях работы и общения людей в замкнутом коллективе — кто-то уходит, кто-то приходит — ну, вроде того как притираются новые детали, пока не встанут на место. Мне с помощью ахаотичных уравнений Элара удалось доказать, что тут ничего поделать нельзя, какие бы усилия ни предпринимались. Гэри называет это «законом консервации личных проблем».

В итоге возникло такое мнение, что у социальной динамики существуют такие же законы консервации или, лучше сказать, торможения, как в физике, и на самом деле именно эти законы могут стать для нас наилучшим руководством для решения самых затруднительных проблем психоистории.

— Впечатляюще, — усмехнулась Дорс, — но какой толк из всего этого, если в конце концов окажется, что абсолютно ничего изменить нельзя, что все плохое накапливается и что для того, чтобы уберечь Империю от разрушения, нужно разрушить еще что-нибудь?

— Некоторые именно так и думают, но я — нет.

— Хорошо. Вернемся к реальности. Скажи, есть что-нибудь такое во всех этих внутренних трениях, что угрожало бы Гэри. Физически угрожало, я имею в виду.

— Угрожало Гэри? Нет, конечно же, нет. Как тебе такое в голову пришло?

— Может быть, есть кто-то, кто хотел бы занять его место — какой-нибудь сверхамбициозный, агрессивный человек, жаждущий пожать все лавры? Может быть, кто-то думает, что Селдон засиделся на должности руководителя Проекта?

— Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал подобное о Гэри.

Похоже, Дорс не удовлетворил его ответ.

— Нечего ждать, что кто-нибудь скажет такое вслух, это понятно. Ну, спасибо тебе, Юго, ты мне все-таки помог. Извини, что оторвала тебя на столько времени от работы.

Амариль долго смотрел ей вслед. Он немного встревожился, но окунувшись в работу, быстро позабыл о разговоре с Дорс.

20

Одной из причин время от времени отрываться от работы (а причин таких было крайне мало) были визиты к Рейчу, семейство которого обитало неподалеку от университетского кампуса. Когда Селдон шел туда, сердце его всякий раз наполнялось любовью к приемному сыну. Рейча нельзя было не любить — доброго, веселого, преданного, смышленого Рейча, обладающего удивительной способностью вселять любовь к себе в души людей, с которыми встречался.

Это его обаяние поразило Селдона еще тогда, когда Рейчу было всего двенадцать — тогда он был биллиботтонским беспризорником, грязным бродяжкой, но ухитрился-таки тронуть сердца Гэри и Дорс. Не забыл Селдон и о том, каким искренним чувством к Рейчу прониклась когда-то Рейчел, тогдашняя мэр Сэтчема.

Помнил он и то, как Рейч втерся в доверие к Джорануму, что в итоге привело Джоранума к гибели. Как его пасынок сумел завоевать сердце красавицы Манеллы. Гэри не мог дать себе отчет в том, как именно удается Рейчу быть таким обаятельным, но не вдаваясь в размышления, он попросту наслаждался всяким случаем, когда ему удавалось встретиться с сыном.

— Все хорошо? — по обыкновению поинтересовался Селдон, войдя в дом Рейча.

Рейч отложил в сторону голографические материалы, с которыми работал, и улыбнулся.

— Все хорошо, па.

— Что-то не слышно Ванды.

— Ясное дело. Они с Манеллой отправились за покупками.

Селдон уселся в кресло и с веселой усмешкой посмотрел на рабочий беспорядок на столе Рейча.

— Ну, как поживает книга?

— Она-то замечательно. Я похуже, — вздохнул Рейч. — Но когда я ее закончу, это будет прямо сенсация. Представь себе, про Даль до сих пор еще никто не писал книг, вот дела! — Селдон давно заметил — стоило Рейчу заговорить о родине, как он тут же сбивался на далийский жаргон. — Ну а ты как, па? — спросил Рейч. — Небось рад до смерти, что праздники закончились?

— Не то слово. Я их с трудом пережил.

— Да? По тебе заметно не было.

— Ну, я старался… Не хотелось другим настроение портить.

— Ну а как тебе мамино вторжение на дворцовую территорию? Сейчас все только про это и болтают.

— Рейч, конечно, я не в восторге, мягко выражаясь. Твоя мама — замечательный, удивительный человек, но с ней порой очень трудно. Похоже, она нарушила мои планы.

— Что за планы, па?

Селдон откинулся на спинку кресла. Ему было приятно разговаривать с Рейчем — всегда приятно поговорить с человеком, который тебя понимает и которому полностью доверяешь, но особенно Селдона в разговорах с Рейчем привлекало то, что тот ничего не смыслил в психоистории. Поговорив с сыном, он порой думал о его словах, прикидывал так и этак, и в итоге мысли эти приобретали такую форму, как если бы пришли в голову самому Селдону.

— Мы экранированы? — негромко спросил он.

— Всегда, — ответил Рейч.

— Отлично. Я сделал то, что намеревался сделать — натолкнул генерала Теннара на кое-какие любопытные мысли.

— Какие же?

— Ну, я кое-что рассказал ему о системе налогообложения и особо подчеркнул тот факт, что попытки равномерного сбора налогов с населения неизбежно приводят к тому, что система становится избыточно сложной, непродуктивной и дорогостоящей. Отсюда вполне естественно следует вывод о том, что система налогообложения должна быть упрощена.

— Да, пожалуй, это имеет смысл.

— До определенной степени — да, но очень может быть, что после нашей беседы генерал Теннар может переборщить и скатиться к избыточному упрощению. Видишь ли, налогообложение при обеих крайностях порочно. Стоит чересчур усложнить систему — люди перестанут ее понимать и будут отказываться платить налоги. Стоит ее наоборот, упростить — люди сочтут такую систему несправедливой и будут протестовать. Самый простой налог — подушный, при котором все платят поровну, но нельзя с бедного и богатого брать поровну, это очевидно.

— А ты это генералу объяснил?

— Не получилось.

— И ты думаешь, что генерал введет подушный налог?

— Думаю, он склонится к этому. Если у него возникнут подобные намерения, информация непременно просочится, и этого одного будет достаточно, чтобы народ разбушевался и правительство почувствовало себя не слишком уютно.

— Значит, ты намеренно подкинул ему эту информацию, па?

— Естественно.

Рейч покачал головой.

— Не понимаю я тебя, па. В личной жизни ты человек мягкий, добрый — самый обычный. И вдруг затеваешь дело, из-за которого могут начаться волнения, восстания — ведь их будут подавлять, и кто-то может даже погибнуть. Это не безболезненно, папа. Ты об этом подумал?