Она откинула волосы со лба.

— Мне хочется помогать людям, в особенности — детям.

— А вы представляете себе, сколько детей появляется на свет наркоманами? Уже от рождения?

— Великое множество. А в нашем городе — самый высокий процент во всей стране.

Тихим голосом и уже совершенно серьезно он спросил:

— А вам хотелось бы каким-нибудь образом помочь этим еще не родившимся детям?

— Разумеется. Но разве я смогу?

Он закрыл досье с таким видом, словно принял окончательное решение.

— Хотите пойти на войну против наркобизнеса?

Хитрая улыбка, саркастический ответ:

— Эта война уже поиграна.

— Фиона… настоящая война только начинается.

Они проговорили еще три часа. А когда закончили, он был убежден в том, что сделал правильный выбор. У нее было (или отсутствовало, это как посмотреть) все необходимое: она не была замужем и у нее не было дорогого ее сердцу друга.

Посмотрев на Верзилу Паули, она кротко спросила:

— Ну, с чего начнем?

Бурке улыбнулся:

— С каникул.

Первый заместитель начальника полиции Фрэнк Нэйджел посыпал противогрибковым порошком розы у себя на заднем дворе в Маспете, Куинс, когда возле его дома остановилась машина Верзилы Паули. Из отдела по борьбе с наркотиками первому заместителю позвонили домой, как только Фиона Ли вышла из кабинета на пятом этаже в западном крыле здания Академии. Бурке извинился, что ему приходится тревожить комиссара в выходной, и сказал:

— Мне необходимо, начальник, увидеться с вами немедленно.

Первый заместитель начальника полиции ведет оперативную работу и отвечает за менее значительные текущие организационные вопросы. Но одной из его нигде не зафиксированных обязанностей является надзор за всей разведывательной и контрразведывательной деятельностью, осуществляемой в рамках департамента полиции.

Нэйджел прослужил сорок лет и уже был готов в шестьдесят два удалиться на пенсию, когда начальник полиции внезапно попросил его занять вакантный пост своего первого заместителя.

На бледном лице Нэйджела уже пестрели бурые пятна, говорящие о старости, а его маленькие зеленые глазки были посажены слишком близко друг к другу. Он был в штанах цвета хаки, заляпанных краской и смазочным маслом, домашних шлепанцах и поношенной рубашке для игры в поло команды 79-го округа со спортивным амплуа «четвертый дом», прописанным спереди, во всю ширину груди.

Шагая по лужайке, Бурке издали поздоровался:

— Добрый день, комиссар.

Нэйджел отставил в сторонку распылитель и встал руки в боки, глядя на приближающегося визитера.

Верзила Паули начал было говорить что-то, Нэйджел сразу же остановил его, поднеся палец ко рту. Он подошел к газонокосилке и включил ее. Мотор затарахтел, а Нэйджел поворотом рукоятки все наращивал обороты, пока шум не превратился в громкий равномерный рев. Подойдя с газонокосилкой к тому месту, где стоял Бурке, Нэйджел пояснил:

— В наши дни нельзя ни при каких обстоятельствах проявлять малейшую непредусмотрительность, утрачивать бдительность. Особенно имея в виду все эти умопомрачительные штучки, которые имеются на вооружении у противника.

Бурке окинул взглядом безмятежный пейзаж и вздохнул не без грусти.

— Так в чем дело? — спросил комиссар, подойдя вплотную к своему начальнику и продолжая одной рукой управляться с газонокосилкой.

— В Академии три недели назад состоялся новый набор. Сколько проходит времени, прежде чем во все городские службы поступят списки новобранцев?

Нэйджел пристально посмотрел на посетителя:

— Месяц примерно. Плюс-минус неделя.

— А отдел кадров оповещает об этом все соответствующие службы?

— Именно так. Бумаги пересылаются в отдел кадров муниципалитета, в страховые компании, в городской архив и в службу здравоохранения.

— А когда отдается приказ о зачислении слушателей Академии?

Нэйджел с откровенным нетерпением посмотрел на Бурке; ему надо было поскорее управиться с розами, потому что вечером он с женой идет в гости.

— Приказ отдается после того, как будут завершены все необходимые формальности. Мы датируем его задним числом, чтобы он соответствовал фактической дате назначения на должность или, как в данном случае, зачислению в Академию. — Он улыбнулся Верзиле Паули. — Судя по всему, мой друг, вы наших бумаг просто не читаете, верно?

— Не читаю с тех пор, как меня произвели в сержанты. Но до той поры я тщательнейшим образом изучал все подобные приказы, обращая особое внимание на те случаи, когда открывалась сержантская вакансия. Умер кто-нибудь, погиб, ушел в отставку или получил повышение — это не имело для меня значения.

— Что ж, тогда мы все рьяно «охотились за талантами». — Он запустил газонокосилку еще громче. — А к чему все эти вопросы, Паули?

— Я хочу сделать из одного новобранца внедренного агента, и мне не хотелось бы оставлять за ним бюрократический хвост.

— А как насчет жалованья и медицинского страхования?

— Относительно жалованья, у нас есть фонд наличных средств. А насчет медицины, попрошу какую-нибудь из дружественных полиции гигантских корпораций включить это имя в свой фонд страхования.

Нэйджел бросил взгляд на свежую траву и задумчиво подергал себя за мочку уха.

— И вы хотите, чтобы от этого человека не осталось никаких следов.

— В точности так. Включая отпечатки пальцев в нашей картотеке, а также в Вашингтоне и в Олбани.

Нэйджел внезапно насупился:

— Должно быть, речь идет о важном деле.

— Леви и Дилео.

Нэйджел положил руку ему на плечо.

— Я лично начал с этой истории свой понедельник. И обо всем позаботился.

— Благодарю вас.

Верзила Паули достал авторучку и одну из визиток на фальшивое имя, которые всегда носил при себе, и написал на обороте визитки имя и номер социального страхования Фионы Ли.

Первый заместитель взял карточку и сунул ее в карман брюк, даже не поинтересовавшись именем агента. Верзила Паули потянулся к ручке газонокосилки, еще прибавил оборотов и спросил:

— А кто руководит глубоко внедренными агентами?

На лице у первого заместителя появилось и вовсе уж озадаченное выражение.

— Честное слово, не знаю. Я даже не уверен в том, что у нас таковые имеются.

— Что ж, приятного вам уик-энда, комиссар.

Верзила Паули зашагал прочь по хорошо ухоженному газону, мрачно думая: «Служба превратила нас всех в лжецов».

Сгущающиеся тучи плыли над грядой гор Блю-Ридж ближе к вечеру в воскресенье, когда «Цессна-101» зашла на посадку на частной полосе в восьмидесяти милях к западу от Шарлотсвилла, штат Вирджиния.

Единственным пассажиром на борту была Фиона Ли. Она села в самолет на Морском вокзале аэропорта имени Кеннеди в начале второго. Глядя в иллюминатор на бесконечную панораму то высоких, то низких гор, Фиона с улыбкой вспоминала скандал, который она закатила, по согласованию с Бюро, сержанту Нири. Вышло все просто замечательно. Во второй половине дня в субботу она облачилась в гимнастическое трико и вышла на тренировку в зал. Как и было обговорено заранее, Нири упрекнул ее в том, что она не надела лифчика, и приказал немедленно отправляться домой, чтобы переодеться. Кроме того, на нее было наложено дисциплинарное взыскание за явку на занятия в неуставном виде. Весь класс замер, когда Фиона вдруг отказалась подчиниться приказу. Она, дескать, считает, что такая мелочь, как отсутствие или наличие лифчика, не имеет никакого значения. Они с сержантом сразу же принялись орать друг на друга. Ее отправили к дежурному офицеру, который предложил ей на выбор или подать прошение об увольнении, или быть уволенной за грубое нарушение дисциплины. Она послала их всех подальше, подписала прошение об увольнении и бросилась на улицу, напоследок оскорбив обоих офицеров непристойным жестом.

Самолет побежал по полосе. Пилот вырулил к уже дожидающемуся джипу, возле которого стоял стройный коротко стриженный седой человек с мужественным лицом и с густой сетью морщинок вокруг глаз. Стоял он прислонясь к ограде и скрестив руки на груди. Во всем его облике было нечто юношеское, хотя Фиона сразу же подумала, что ему, должно быть, чуть за пятьдесят. На нем были джинсы, ковбойские сапоги, а на гладкой рубашке блестела серебряная застежка шнурка, какие носят вместо галстука.