— Ничьей ноги больше не будет в этой комнате, — заявляет Элина Леву. — Во всяком случае, пока я жива.

Все начинают готовиться ко сну, а Лев идёт на поиски Пивани. Между Левом и охотником образовалась самая большая пропасть неловкости, гораздо шире, чем между Левом и всеми остальными, и юноша надеется навести через неё мост. Он рассчитывает найти Пивани в мастерской внизу, на первом этаже, находящемся на уровне пересохшего речного русла, за каким-нибудь нехитрым занятием типа подготовки кож к дублению. Вместо этого он обнаруживает там того, кого совсем не ожидал видеть.

Она сидит на верстаке, волосы стянуты на затылке узорчатой лентой. Она выглядит точно так же, какой её помнит Лев.

Уна.

Уна была помолвлена с Уилом, и когда её жениха забрали орган-пираты, горю девушки не было предела. Она была попросту разбита. После трагедии в лесу всё произошло очень быстро: петицию Лева о принятии в члены племени отклонили, Пивани отвёз мальчика к воротам, и Лева выставили за пределы резервации, так что он даже не успел попрощаться с Уной. В тот момент Лев даже был этому рад — ну что он мог бы ей сказать? Он и сейчас не находит слов, и поэтому растерянно стоит в тени, не решаясь выйти на свет.

Девушка поглощена чисткой оружия — Лев узнаёт винтовку Пивани. Интересно, Уна знает о том, что Лев в резервации? Элина ясно дала понять: распространяться о его пребывании здесь надо как можно меньше. Впрочем, он получает ответ, когда Уна, не поднимая головы, произносит:

— Не умеешь ты прятаться, правда, Лев?

Юноша выступает вперёд, но Уна по-прежнему сосредоточена на своей работе и не смотрит на него.

— Элина рассказала, что ты вернулся, — сообщает она.

— Но ты так и не пришла меня навестить.

— С чего ты взял, что мне этого хотелось? — Она наконец поднимает на него взгляд — бесстрастный, как у игрока в покер. — Тебя когда-нибудь учили чистить винтовку?

— Нет.

— Иди сюда, покажу.

Уна показывает ему, как снять затвор и оптический прицел.

— Пивани научил меня стрелять, и я увлеклась этим делом, — рассказывает Уна. — Когда он приобретёт себе новую винтовку, он отдаст мне эту.

— А гитары? — спрашивает Лев. — Ты решила сменить специальность?

Уна по профессии — гитарный мастер.

— В моей жизни достаточно места и для того, и для другого, — говорит она и велит ему вычистить ствол изнутри медной щёткой со специальным раствором. Девушка ни словом не упоминает о случившейся трагедии, но память о ней маячит между ними, тяжёлая и тёмная, как воронёная сталь винтовки.

— Мне очень жаль, что с Уилом так получилось, — наконец бормочет Лев.

Уна отвечает, помолчав:

— Они вернули его гитару. Не знаю, кто это — «они». Ни обратного адреса, ни объяснения, ничего. Я сожгла её на погребальном костре, потому что больше нечего было сжечь.

Лев не смеет произнести ни звука. Картина обращающейся в пепел гитары Уила так же страшна, как и мысль о его расплетении.

— Это не твоя вина, — говорит Уна. — Но если бы не ты, Уил никогда бы не пошёл в тот поход и тогда его не забрали бы орган-пираты. Нет, ты не виноват в случившемся, маленький братец, но как бы я хотела, чтобы ты вообще никогда не появлялся в нашей резервации!

Лев роняет ствол.

— Я очень сожалею. Я лучше уйду, хорошо?

Но Уна хватает его за руку.

— Дай мне закончить. — Она отпускает его. В глазах девушки блестят слёзы. — Да, я бы хотела, чтобы ты никогда сюда не приходил, но... После твоего ухода я не переставала желать, чтобы ты вернулся. Потому что твоё место здесь, Лев, и неважно, что там говорит Совет!

— Мне нигде нет места.

— Во всяком случае, там, в мире снаружи, действительно нет. И доказательство тому — что ты чуть не взорвал себя.

Леву не хочется разговаривать об этом. Не с Уной. Взамен он решает поделиться с ней кое-чем другим.

— Я никому не говорил об этом, но перед тем как пойти на поправку, я видел сон. Я прыгал по ветвям высоко в кронах деревьев.

Уна раздумывает:

— Какие это были деревья? Сосны или дубы?

— Ни то, ни другое. Это больше напоминало джунгли. Меня вело какое-то животное, пушистое такое.

Уна улыбается, поняв к чему клонит Лев.

— Похоже, что ты нашёл таки своего духа-хранителя. Кто это был — обезьянка?

— Нет. У него был хвост, как у обезьяны, но глаза слишком большие. Кто бы это мог быть?

Уна качает головой.

— Извини, я не очень подкована по части животных из джунглей.

И тут позади Лева раздаётся голос:

— Мне кажется, я знаю.

В дверях комнаты стоит Кили.

— Большие глаза, маленький рот, симпатичный такой зверёк?

— Ну да, вроде...

— Это кинкажу[21].

— В жизни не слыхал про такого.

Уна тонко улыбается:

— Зато оно, похоже, слыхало про тебя.

— Я делал в классе доклад про кинкажу, — поясняет Кили. — Они очень симпотные зверюшки, но если тебе вздумается с ними пошутить — порвут в клочья.

Улыбка не покидает лица Уны.

— Маленький, хорошенький, но если что не так... Хм. Кого это мне напоминает?

Кили хохочет, а Лев строит недовольную мину.

— Я не хорошенький! — ворчит он.

— Дело вкуса, маленький братец. А теперь скажи-ка вот что: твой дух-поводырь дал тебе какое-то задание?

Лев медлит, а потом решает выложить всё начистоту, пусть над ним смеются.

— Думаю, он хотел, чтобы я сорвал с неба луну.

— Ничего себе! — смеётся Уна. — Удачи!

И она щёлкает затвором вычищенной винтовки.

21 • Кэм

В вашингтонский дом Кэма и Роберты так просто не попадёшь — требуется приглашение. На их обедах и приёмах полно мировых знаменитостей, политических деятелей и поп-идолов; и каждому хочется, фигурально выражаясь, урвать себе частичку Камю Компри. Иногда их внимание столь агрессивно, что Кэм пугается, не хотят ли они и в самом деле отщипнуть себе кусок на память. Они обедают с кронпринцем какого-то миниатюрного княжества, о существовании которого Кэм и не подозревал до того момента, когда на их пороге объявилась свита. Он проводит послеобеденный джем-сейшн ни с кем иным, как с самим Бриком Макданиэлом — суперзнаменитостью, имя которого прежде всего всплывает в голове при слове «рок-звезда». Кэм в таком восторге от этого артиста, что становится его ярым приверженцем — но когда они играют вместе, они звёзды одной величины.

Такая бурная жизнь — как наркотик: быстро привыкаешь и забываешь обо всём остальном. Кэму приходится напоминать себе, что он стремится не к этому. Весь этот гламур лишь отвлекает его от истинной цели.

«Но как свергнуть власть людей, обеспечивающих тебе такую экстраординарную жизнь!» — по временам спрашивает он себя в моменты слабости, как, например, тогда, когда Брик Макданиэл — подумать только, сам Брик Макданиэл! — просит у него автограф. Кэм понимает — он пытается оседлать торнадо; но со стихиями не шутят — может и засосать.

Придёт день — и вам выпадет счастье присутствовать на церемонии выпуска вашей пра-пра-пра-правнучки. Придёт время — и вы будете жить в памятнике архитектуры, насчитывающем пятьсот лет... и построенном через три года после вашего рождения. Когда-нибудь древние секвойи позавидуют вашему возрасту. Приостановитесь сегодня на мгновение и поразмыслите обо всех тех чудесах, благодаря которыми ваши жизни стали длиннее и увлекательнее. Мы, «Граждане за прогресс», постоянно заботимся об этом. С нашей помощью «когда-нибудь» превратится в «сегодня»!

Мы, «Граждане за прогресс», знаем: первый человек, которому суждена вечность, живёт уже сейчас. И это вы!»

— Мне нужно съездить на Молокаи, — говорит Роберта как-то вечером, спустившись в подвал их дома, где для Кэма оборудовали тренажёрный зал. Его прежний физиотерапевт, занимавшийся с ним в первое время после его сплетения, говорил, что группы мышц его подопечного в разладе друг с другом. Видел бы он его сейчас!