Я засмеялся, вытирая слезы тыльной стороной руки.

– Не знаю, Белла. Будет нелегко, – проговорил я. – Дерьмо, мне придется делиться твоими сиськами.

– Извращенец, – проворчала она, снова толкая меня.

Глубоко внутри я знал, что она права, мы пройдем через это. В будущем нас ждет хаос, много бессонных ночей и беспокойных дней, но оно того стоило. Я буду выполнять свои обязанности, чтобы возвращаться к ней домой каждую ночь, в наш дом посреди гребаной неизвестности, и однажды у нас будет семья. Будут дети, красивые девочки, похожие на Изабеллу, и, может, несколько рыжеволосых сорванцов, похожих на меня, и мы дадим им самое лучшее в жизни… лучшее детство, чем то, которое было у нас. Будут дни рождения и годовщины, и годы будут пролетать, а мы будем принимать все, что пошлет нам судьба. И будут драки и сломанные кости, и исключения из школы, – этого не избежать с моими генами – но хорошее от Изабеллы перевесит все плохое.

А она будет моим убежищем, моим спасением в кровавой бойне… и мы будем чертовски счастливы. Потому что, когда мы вместе, иначе и быть не может.

ДН. Эпилог. Часть 1:

Эпилог ДН

«Я думала, что самое сложное – это конец.

Неважно, что ты говоришь или кому говоришь.

Или даже не так – лишь когда ты произносишь последнее слово,

история по-настоящему приобретает смысл»

Сара Дессен

Изабелла Мари Свон Каллен

Жертвенность.

Все мы приносим жертвы. Иногда приходится проигрывать и отдавать что-то ради спасения других, отдавать то, что нам дорого, если это необходимо, пусть даже больше всего на свете хочется это сохранить. Это напоминает мне о словах Джаспера, которые он произнес в моей комнате в Вашингтоне – Nella vita – chi non risica, non rosica – кто не рискует, тот не пьет шампанского. Он говорил, что я могу думать в первую очередь о собственном спокойствии, продолжать жить так, как живу, но он не верил, что выжить – это единственное, что меня интересует. Он предложил мне сделать ставку и рискнуть, взять от жизни то, о чем я мечтала, пока есть шанс. Он повторял, что нет никаких гарантий, но есть возможности, и хотя не может обещать мне успех, он заверил, что если я не попытаюсь, ничто не изменится.

Он говорил это, чтобы воссоединить меня с Эдвардом, но его слова запали мне глубоко в душу.

В мире более двадцати семи миллионов людей живут в рабстве, попавшие в ловушку, используемые для физического труда или сексуальных утех. Половина из них – дети. Только в Соединенных Штатах около трехсот тысяч детей находятся под угрозой порабощения, около трех миллионов уже живут на улицах, треть из которых уже через сорок восемь часов такой жизни уходит в проституцию. Средний возраст тех, кто работает в порноиндустрии и проституции в Америке – от двенадцати до четырнадцати лет, и хотя их рассматривают как преступников, на деле это жертвы. Их жизни им не принадлежат, у них нет права прекратить это, они не хозяева своих тел.

Работорговля – один из наиболее прибыльных видов криминальной деятельности, она приносит тридцать два миллиарда долларов дохода в год. Это больше, чем прибыль «Найка», «Гугла» и «Старбакса» за все последние годы, вместе взятая. В тысяча восемьсот пятидесятом году, за десять лет до того, как рабство в Америке было запрещено, средняя стоимость раба была сорок тысяч долларов, сегодня можно купить человека за девяносто. Девяносто долларов. У большинства людей обувь стоит дороже, они не знают, что могут купить за эту цену живого, дышащего человека. Доктор Каллен заплатил за меня намного больше, около миллиона долларов, но даже этого мало.

Человеческая жизнь не имеет цены. Людей нельзя продавать… ни при каких обстоятельствах.

Нет возможности посчитать число всех жертв, ибо правда в том, что большинство из них никто не знает. Это фантомы, скрытые от общества, без личности, их никто не замечает. Но я вижу их, я знаю, что они есть, потому что я была одной из них.

Они натирают полы и готовят еду, которую не смогут поесть. Они собирают хлопок и делают одежду, которую никогда не смогут купить. Она собирают урожаи бобов какао и готовят шоколад, который никогда не попробуют. Семьдесят процентов какао-бобов поступает из Западной Африки, где порабощено около пятнадцати тысяч детей, работающих на полях. Каждый раз, когда Эдвард покупает «Тоблерон» в магазине, я думаю, чьи руки делали его. Может, какому-то ребенку пообещали купить велосипед, и он согласился помочь, только чтобы выбраться из заточения в маленькой комнате с десятками других детей, а потом его заставили работать двенадцать часов в день и избивали до смерти, если он делал ошибки? Такое произошло с одиннадцатилетним мальчиком Али Диабатом… а другие?

Конечно, они есть.

Они стоят на перекрестках и около домов, продавая себя за деньги, которых не получат. Когда-то я ехала по Южной улице Доктора Мартина Лютера Кинга в Чикаго и видела проституток, стоящих вдоль дороги. Я задумалась, сколько из них попали туда по собственной воле, какие у них истории. Возможно, они встретили в интернете мужчину, который убедил их сбежать из дома, обещая такую желанную для подростков свободу, а когда они прихали, то попали в ловушку? Заставляли ли их заниматься сексом и продавать свои тела другим под угрозами побоев, если они попытаются сбежать? Я знала, что такое возможно, учитывая, что случилось не так давно с четырнадцатилетней девочкой из Канзаса, которую завлек в Чикаго мужчина из всемирной паутины. Вопрос в том, сколько таких…

В этом есть своя ирония – видеть проституток на улице Доктора Мартина Лютера Кинга. Я думала, знают ли они, какая судьба была у этого мужчины, была ли у них когда-нибудь возможность ходить в школу и слышать его речь «У меня есть мечта» (1)? Он мечтал о мире, где все будут равны, где никто не обидит слабого и судить будут лишь по характеру. У них самих есть мечты? Хотят ли они жить в лучшем мире, чем тот, который у них есть сейчас? Уверена, что хотят, я помню, как росла в сарае в Финиксе. Даже в минуты самого черного отчаяния, когда надежда умирала, я продолжала мечтать.

Долго время я ощущала вину за смерть матери Эдварда. Элизабет Каллен потеряла свою жизнь, пытаясь спасти мою, пытаясь избавить меня от такого детства, которое было у нее, но, в конце концов, я поняла, что это не моя вина. Не удивительно, что Джаспер вспоминал мать, говоря эти слова. Nella vita – chi non risica – non rosica – именно так она проживала свою жизнь. Просто выжить для нее было недостаточно, как не было достаточно и для меня. Она знала, что в жизни есть намного больше, и ничего не делая, ничего не получишь. Она стремилась сделать мир лучше – если не для себя самой, то для своих детей. Так поступают многие из нас… иногда мы все просто должны.

Жертвенность.

В украденной мной книге Альберта Швейцера я запомнила одну фразу. Четыре простых слова, которые так легко повторить – «моя жизнь – мой пример» – но понять их смысл мне удалось намного позже. Правда в том, что слова не так важны, как действия, только наши деяния говорят громче сказанного. Люди могут сочинять истории, приукрашивать факты, но великие поступки не требуют объяснений. Теперь я это понимаю, потому что моя жизнь – мой пример, как и жизнь Элизабет, и Карлайла, и всех остальных, которые пострадали, пытаясь помочь другим. Тем, кто не мог защитить себя сам. Я могу говорить часами о том, как ужасно рабство, я могу писать на эту тему до тех пор, пока не заболят пальцы, но слова не станут достаточной мерой жизни в безопасности.

Мэгги, рабыня-подросток, приехавшая из Финикса и жившая в доме Аро, сбежала из дома, где с ней дурно обращались, когда ей было десять. Она жила на улице, просила милостыню, спала под мостом, а потом наткнулась на мужчину, который дал ей сэндвич и пообещал помочь. Ее любимой игрой было изображать школу вместе с маленькой сестренкой – она мечтала стать учительницей, но едва она закончила пятый класс, как ее мир обрушился.