К середине ноября 1, 2 и 3-й эскадроны Текинского полка, а также пулеметная команда были расквартированы в Быхове, а полковой штаб и 4-й эскадрон находились в Могилеве. Помимо этого всадники 4-го эскадрона стояли на постах летучей почты между Могилевом и Быховом. Около восьми часов вечера 19 ноября 1917 года в штаб полка из Быхова прибыл поручик Захаров, который сообщил о том, что в час ночи Корнилов покидает Быхов вместе с охранявшими тюрьму эскадронами текинцев и приказывает 4-му эскадрону присоединиться к ним. Соединение должно было произойти на переправе через реку Сож. За три дня до этого переправа была уже обследована специально посланными разведчиками. Это еще раз подтверждает то обстоятельство, что бегство тщательно готовилось заранее.
В Быхове же тем временем происходили следующие события. Около полуночи в помещение, где находился караул от 3-й роты Георгиевского батальона, вошел прапорщик Гришин и сообщил о том, что Корнилов освобождается по предписанию Чрезвычайной следственной комиссии. Солдаты ответили, что хорошо бы проверить бумаги. Гришин сказал, что бумаги он всегда просматривает и за правильность их отвечает головой. Корнилов, одетый в обычную форму, спустился с верхнего этажа. Проходя мимо караульного помещения, он сказал: «Прощайте, георгиевцы, я уезжаю»{472}.
Текинский полк был поднят по тревоге. Большая часть русских обозных отказалась выходить. В конечном итоге их силой заставили запрячь повозки. Полк направился по Банной улице к мосту через Днепр. Здесь к нему присоединились Корнилов, прапорщик Гришин и еще один караульный офицер, капитан Попов. Корнилов вскочил на лошадь, и эскадроны стали вытягиваться через мост.
На следующий день после полудня на переправе через Сож полк соединился с 4-м эскадроном. Переправлялись на пароме, вмещавшем не более 12 лошадей, и потому это заняло немало времени. На ночевку встали у деревни Струмень в пяти-шести верстах от переправы. В эту ночь бежали почти все русские обозные. Большую часть повозок после этого пришлось бросить. На следующее утро выступили еще затемно. За день проделали 35—40 верст. Стоял мороз, дул сильный ветер. Ночью вновь бежали русские денщики. Во всем полку, исключая офицеров, остались один русский писарь Морозов и армянин-обозный.
23 ноября переправились через реку Бесеть у села Попова Гора. Для того чтобы запустить паром, пришлось взламывать лед на реке. Для этого были согнаны местные крестьяне, но они работали плохо да к тому же сумели повредить и сам паром. Удалось переправить только 40 лошадей 1-го эскадрона, и паром затонул. Тогда на лед стали накладывать доски, ломая для этого заборы. Первый настил проломился, пришлось переносить его в другое место. К темноте едва закончили переправу 1-го эскадрона. Корнилов перешел на другой берег пешком по льду и заночевал в Поповой Горе в доме священника. Всадники же продолжали переправу всю ночь при свете костров.
Почти весь следующий день отряд отдыхал и вновь выступил в путь лишь около восьми вечера. Температура воздуха опустилась до пятнадцати градусов ниже нуля. Непривычные к холоду и плохо одетые всадники обмораживали руки и ноги. Но страшнее холода была атмосфера вражды и ненависти, с которой текинцам приходилось сталкиваться в каждой деревне. Адъютант Корнилова корнет Хаджиев вспоминал: «Чем дальше мы ехали, тем больше встречали недружелюбие со стороны жителей деревень, через которые приходилось проезжать. Все жители шарахались от нас, не желая давать ничего, даже за деньги. Как только мы выезжали из какой-нибудь деревни, так из нее сразу же передавали в другие деревни о том, что едет шайка Корнилова, которой не надо ничего давать, а всячески ей препятствовать во всем. При въезде в деревню мужики безмолвно и злобно исподлобья смотрели на нас, толпясь по обеим сторонам улицы, а большинство из них даже не здоровалось с нами»{473}.
На рассвете 25 ноября полк вступил в городок Сураж. Улицы города были безлюдны, окна домов плотно закрыты ставнями или занавесками. Не останавливаясь, текинцы дошли до моста и переправились на другой берег реки Ипуть. Лишь отойдя от Суража на восемь верст, остановились в какой-то деревне. Командир полка полковник Н.П. фон Клюгельген отправил вперед квартирьеров под началом прапорщика Ранненкампфа, а всадникам дал несколько часов отдыха. Во время этой стоянки из случайно найденной газеты стало известно о гибели Духонина.
Ближе к вечеру отряд снова двинулся в путь. Шли на деревню Писаревка, но по дороге заблудились. Дело в том, что единственную карту-двухверстку увез с собой Ранненкампф. Долго блуждали по замерзшим болотам и лишь после полуночи остановились в деревне Красновичи. Здесь квартирьеры должны были оставить связных, но почему-то их не оказалось. Позже выяснилось, что их выдали красным местные мужики, хотя опрошенные жители деревни и утверждали, что знать об этом ничего не знают.
Следующий день, 26 ноября, был днем Георгиевского праздника, всегда особо отмечавшегося в русской армии. Утром Корнилов поздравил офицеров и всадников, подчеркнув, что впереди еще долгий и трудный путь. Накануне к командиру полка подошел местный крестьянин и предложил показать короткую дорогу на Писаревку. Колонна всадников стала вытягиваться за околицу. Впереди ехал Корнилов вместе с командиром полка и подполковником Эргардом. Дорога шла по застывшему кочковатому лугу, копыта лошадей скользили по ледяной корке. Верстах в двух от деревни дорога вступала в лес и именно здесь полк наткнулся на засаду.
Когда авангард колонны приблизился к лесу, скрывавшиеся за деревьями красные открыли огонь в упор из пулеметов. При первых же выстрелах проводник скрылся. Полк в беспорядке стал отходить к реке. Корнилов, взявший на себя командование, приказал отступать к Красновичам. Здесь полк оставил раненых и, почти не останавливаясь, продолжил путь в юго-западном направлении. В Писаревке ждали квартирьеры, но полк уходил в противоположную сторону, даже не пытаясь связаться с ними.
Корнилов решил перейти железную дорогу у деревни Старая Гута недалеко от разъезда Песчаники. Начинался вечер. Головной отряд был уже возле железнодорожной насыпи, как вдруг из-за леса со стороны станции Унечи показался бронепоезд. Пушки ударили в упор. Один из участников похода вспоминал: «Все это было так неожиданно, что полк в полном беспорядке бросился назад, расстреливаемый сильным огнем бронепоезда. Всадников охватила паника; к тому же на обледенелом поле лошади скользили и падали, и все поле было покрыто всадниками без лошадей и лошадьми без всадников»{474}. Остановить бегущих удалось только у деревни Старая Гута. Когда остатки полка собрались под прикрытием домов, выяснилось, что среди спасшихся нет ни командира полка, ни подполковника Эргарда, ни, главное, Корнилова.
Понемногу стали собираться отставшие. Корнилова случайно нашли на опушке леса. Выяснилось, что его лошадь, та самая буланая кобыла Фатима, которая верно служила ему в бытность его главковерхом, убита. Полк же понес страшные потери. В поход выступило около 400 всадников, 24 офицера плюс два офицера Георгиевского батальона. Теперь осталось не больше 150 человек. Всадники стояли беспорядочной толпой, тут же прямо на земле сидели и лежали раненые. С разъезда продолжала слышаться ружейная и пулеметная стрельба. Автор уже цитировавшихся нами воспоминаний (штаб-ротмистр Текинского полка, не указавший в рукописи свою фамилию) писал: «Было видно, что всадники страшно пали духом и некоторые из них уговаривали других пойти сдаваться большевикам, говоря, что все равно мы окружены, что и половины полка нет налицо и что нельзя драться, когда вся Россия против нас»{475}.
Офицеры сочли необходимым предупредить Корнилова о настроении всадников. Тот выслушал и сказал: «Господа, быть может, будет лучше, если я пойду и сам сдамся большевикам. Я не хочу, чтобы вы погибли из-за меня». В эту минуту вся история нарождавшегося Белого движения могла пойти другим путем. В походе Корнилов носил простой крестьянский полушубок без погон. Сейчас он специально надел генеральское пальто и, сев верхом на коня, обратился к текинцам с речью. Он сказал, что по приказу генерала Духонина полк должен сопровождать его на Дон на поруки юго-восточного правительства. Он, Корнилов, не хочет верить в то, что текинцы собираются его предать. Из толпы всадников раздались крики о том, что надо сдаваться. Корнилов ответил: «Я даю вам пять минут на размышление, после чего, если вы все-таки решите сдаваться, вы расстреляйте сначала меня. Я предпочитаю быть расстрелянным вами, чем сдаться большевикам». Эти слова не слишком изменили настроение толпы. Положение спас ротмистр Натансон. Он выехал вперед, без папахи, в расстегнутом мундире, и, приподнявшись на стременах, закричал: «Текинцы! Неужели вы предадите своего генерала! Не будет этого! Не будет!» В толпе подхватили: «Не будет!» Не давая всадникам опомниться, Натансон скомандовал: «По коням! Садись!»