Несмотря на то, что рюкзак заполнился весь и стал очень тяжелым, все вещи в него не поместились. Пришлось сделать еще два места: одно место — весла, рея, мачта и руль, и другое место — парус, надувной матрац, плавучий якорь, рубашка, маска, трубка.

Убедившись, что соседей дома нет, я вызвал такси. Согнувшись в три погибели, я дотащил свои вещи до такси, но сразу понял, что в Крыму таскать такую тяжесть я не смогу. Поэтому, приехав в аэропорт, я развязал рюкзак и незаметно вылил из мешочков всю пресную воду. Стало немного легче.

В Симферополе мне повезло: сразу подвернулось такси. Повезло и дальше: таксист знал адреса в Коктебеле, где можно было снять комнату ненадолго, и привез меня прямо к такому дому.

— Я на пять дней, — сказал я вышедшей навстречу хозяйке. — Через пять дней приедут мои друзья и мы полезем в горы. Вот и палатка со мной! — ударил я рукой по рюкзаку.

Оставив вещи в комнате, я пошел к морю. Вроде бы с прошлого года ничего не изменилось: с наступлением темноты я увидел три известных мне пограничных прожектора. Один из них был в поселке Орджоникидзе, другой — в Коктебеле, и третий — в Крымском Приморье. «Если я буду стартовать из Ревущего грота, — подумал я, — то буду находиться на равном расстоянии от всех трех прожекторов».

Вода в море оказалась достаточно теплой и потому, посчитав все условия благоприятными, я мысленно назначил старт на 11 июля.

Ночью с 10 на 11 июля мне снился шум мотора катера. Было ли это предчувствие или на самом деле с моря доносился шум и трансформировался потом в сон, я не знаю. Утром 11 июля я позавтракал в столовой, набрал в резиновые мешочки пресной воды, и снова лег в постель. В 12 часов я опять сходил в столовую и снова лег на кровать. В 15 часов 30 минут я встал с кровати, собрал свои вещи, которые, в основном, так и оставались запакованными, и, рассчитавшись с хозяйкой, пошел к морю. На берегу моря мужчина и мальчик ловили рыбу. Я остановился около них и заговорил о рыбной ловле, чтобы создать впечатление, что мы — из одной компании. Постояв и поговорив минут пять, я вынул из упаковки матрац и надул его. Потом я перенес матрац на воду и погрузил на него остальные вещи. Раздевшись и привязав матрац веревкой к поясу, я поплыл вдоль Кара-Дага.

Отплыв от рыболова метров 300, я подплыл к уединенному месту между скал и там надел на себя шерстяную рубашку, в карманы которой были вложены некоторые документы, компас, свисток, нож и часть шоколада. Пока я завязывал шнуры на рубашке, по берегу подошел мальчик-подросток и с любопытством уставился на меня. «Такой вот „хун-вей-бин“ вполне способен донести! Их в школе этому учат!»— подумал я и, надев маску и трубку, как мог быстро поплыл дальше, вдоль берега.

Курортный сезон в Коктебеле еще только начинался и я встретил по пути всего несколько человек. Проплывая Лягушачью бухту, бухту Ливадию, Змеиную бухту, Сердоликовую бухту и бухту — Барахту, я старался держаться мористее, чтобы меньше привлекать к себе внимание тех немногих людей, что там находились.

Наконец, все доступные для туристов бухты были позади. Я поплыл вдоль цельной скалы, вертикально поднимающейся из воды. Морской путь вокруг Кара-Дага был знаком мне до мельчайших подробностей. Я знал, что вертикально спускающаяся в море скала — застывшая лава, имеет протяженностью около 3-х километров. За ней будет бухта Разбойник, в которую невозможно попасть по берегу, а дальше пойдет хотя уже и изрезанная, но все еще трудно доступная береговая черта еще на 3 километра, вплоть до Крымского Приморья. У меня не была намечена конкретная исходная точка для старта. Я знал лишь, что старт будет сделан из этого безлюдного района Кара-Дага, а там — по обстоятельствам.

Когда я доплыл до Ревущего грота, стало смеркаться. На море был штиль и грот в этот вечер свое название не оправдывал. У его жуткого входа-зева, из воды выступили небольшие камни, на которые можно было встать. Я подумал, что это было неплохим местом для старта и остановился. Камни заросли водорослями и были скользкие. Хорошо, что я оставил на ногах носки. Я вылез на камень, подтянул к себе матрац с вещами и, наклонившись к воде, сперва крепко привязал поклажу к матрацу, а потом опрокинул ее в воду.

Рюкзак не тонул. Я надавил его сверху ногой, пробуя какова его плавучесть. Оказалось, что мне его не утопить даже ногой. Значит, воздух, имевшийся в слегка надутой лодке, а также в многочисленных резиновых мешках и презервативах, создал большую положительную плавучесть. Мне ничего не оставалось, как буксировать рюкзак на виду. Чтобы он все же осел пониже в воду, я вынул из под него матрац и выпустил из матраца воздух. Потом хотел выбросить матрац, но почему-то вместо этого швырнул его на буксирную веревку, где он и повис, опустив оба конца в воду.

Я засунул в рюкзак сумку с провизией и водой и после этого у меня осталось два места: рюкзак и тяжелый рангоут и такелаж лодки, связанный вместе и висящий под рюкзаком в глубине на веревке, как отвес. Все это было необтекаемым и очень тормозило мое плавание. Но непотопляемость рюкзака оказалась непредвиденной и теперь уже я ничего не мог сделать. Оставить все на матраце я тоже боялся: очень высоко над водой, а, следовательно, заметно. Я выбрал меньшее из двух зол.

«Ну, пора!» — решил я, когда груз был готов для буксировки. Я снова надел маску и трубку и, соскользнув с камня, поплыл в сторону открытого моря. Оглянувшись назад, я хорошо разглядел и мой рюкзак и Ревущий грот и подумал: «Еще светло! Меня могут увидеть!»

Я повернул обратно, снова доплыл до грота и, взобравшись на камень, стал ждать полной темноты. Прошло еще минут пятнадцать. За это время тени сгустились, ближайшие выступы скал исчезли из поля зрения. «Ну, теперь совсем пора!»

Я снова поплыл. Едва я преодолел расстояние метров 500, как на меня внезапно ударил сноп света, откуда-то сверху. «Неужели прожектор о котором я не знал?!» Я поднял голову из воды и увидел над Кара-Дагом… полную луну! Она светила так ярко, что было полное сходство с прожектором. Раньше луну закрывала громада Кара-Дага. Я поплыл дальше.

Луна погасила многие звезды, но яркая красная звезда «Глаз Скорпиона» из созвездия Скорпиона, находившаяся у самого горизонта, точно на юге, была видна. Я поплыл прямо на нее и плыл так всю ночь.

Плыть было тяжело. Я чувствовал себя лошадью, запряженной в тяжелую и неудобную повозку. Каждый мой рывок вперед натягивал буксирную веревку и дергал привязанный к ней рюкзак, с висящим глубоко в воде противовесом. Инерция толчка скоро гасла, не в силах заметно ускорить движение неудобного груза. Я продвигался вперед с черепашьей скоростью.

Зажглись прожектора и начали прощупывать море. Прожекторов оказалось множество: в центре Коктебеля, где-то в поселке Орджоникидзе, в Крымском Приморье, где-то в районе Солнечной Долины. Были видны и более дальние щупальца прожекторов — из Феодосии. Однако, они не вызывали у меня большой тревоги. Я сообразил, что мой наполовину притопленный рюкзак нельзя увидеть с большого расстояния, а близко расположенных прожекторов и пограничных постов не было.

Опасность быть обнаруженным появилась позднее, когда к Кара-Дагу подошла группа пограничных катеров. Они приблизились к берегу, недалеко от которого все еще находился я, и стали курсировать совершенно беззвучно взад-вперед. Некоторые из них шли задним ходом и я сперва удивился этому, а потом понял, что это была уловка, хитрость. Потом катера также беззвучно и очень медленно поплыли цепочкой вдоль Кара-Дага и мне предстояло перерезать их курс.

Луна к этому времени куда-то исчезла, прожектора тоже перестали шнырять в этих местах, передоверив охрану границы катерам. А на катерах люди и приборы слушали шумы ночи. Было так тихо, что я отчетливо слышал подаваемые шепотом команды. Вот, когда я порадовался, что на мне одеты маска и трубка! Если бы на мне не было маски, я мог бы невольно сделать громкий вдох или всплеск рукой и чуткие уши или приборы уловили бы эти звуки. Но теперь я плыл совершенно беззвучно. Я не люблю плавать с ластами и как эта нелюбовь оказалась теперь кстати! Работу ластов уж наверняка бы засекли на катерах, которые теперь находились от меня не дальше десяти метров. Мелькнула мысль: «Меня могут обнаружить по фосфоресцирующему следу!» Действительно, от каждого гребка рукой в воде оставался яркий, фосфоресцирующий след. Но особенно размышлять было некогда. Теперь остановиться или уменьшить скорость, — значит столкнуться с катером. «А не могут на катере услышать звуки, которые доносятся из моей дыхательной трубки?» — пришла новая тревожная мысль. Я стал дышать аккуратнее. В маску набралась вода. Она перекатывалась по маске и немного мешала смотреть, но снять маску и вылить воду — об этом нечего было и думать!