Радость наполнила меня всего. Эти его слова давали мне снова жизнь, снова свободу, снова возможность действовать. «Моя тактика оказалась успешной! Слава Тебе, Господи!» — пронеслось у меня в голове. А вслух я спросил:

— А можно будет ходить обедать в ресторан «Интурист»?

— Можно. Ходите, куда вам хочется, но только в пределах города.

На письменном столе офицера уже стоял мой чемодан, в который снова были уложены мои вещи. По жесту начальника я взял его и мы вышли. КГБ-шная машина довезла нас до гостиницы, где никогда, ни при какой погоде, «свободных номеров нет». Офицер зашел к директору, переговорил с ним и, выйдя из кабинета, сказал мне:

Одноместных номеров нет. Вы не будете возражать если вас поселят в двухместный? Номер хороший: на втором этаже, с балконом.

«Буду ли я возражать? Это после КПЗ-то?»

— Нет, я не возражаю.

— Тогда, пожалуйста, оформляйтесь. Я — поехал. Зайдите к нам через три дня, в 11 часов.

— Хорошо, спасибо, до свидания.

Номер оказался действительно хороший, старинный: высокие потолки, много воздуха и света, посредине — две великолепные кровати, у стены — большое трюмо. Я подошел к этому трюмо… На меня смотрел какой-то хиппи. За 10 дней, что я не брился, моя борода отросла на палец. Мои волосы всклокочены, а рубашка — грязная выше всякой меры.

«Администратор гостиницы, конечно, уже знает, что я сидел, потому и не выразил никакого удивления моим видом» — подумал я.

После бритья и бани я выстирал и развесил на балконе сушиться свои вещи, и вспомнив об одном сомнении, которое точило меня, полез в чемодан. Я достал из него все пакеты с шоколадом, с пробирками, — и внимательно осмотрел их. Ни один пакет не был вскрыт. Что это? Необыкновенное доверие ко мне или — халатность чекистов? А вдруг там у меня не коньяк, а — яд, или какая-нибудь проба радиоактивной воды?

«Нет, все-таки, советские чекисты — не очень хорошие детективы», — подумал я.

Потом я купил несколько пакетов сахара и несколько пачек папирос, и понес все это старику, с которым сидел в одной камере. Надзиратель очень удивился, когда увидел меня:

— Вас выпустили?

— Да.

— А как же ваш побег в Турцию?

— Никакого побега не было. Просто, я — спортсмен.

— Вот оно что! А передачу взять я не могу. Принесите в воскресенье.

— Да в воскресенье меня здесь не будет! — соврал я. — Завтра я уже уезжаю. И вот вам за работу! — я отделил надзирателю две пачки папирос.

После этого он согласился передать остальное деду.

Вечером я гулял по городу и остро наслаждался свободой. У меня было такое ощущение, что кроме моря, воздуха, цветов и нарядных женщин больше ничего нет, — никаких проблем. Я нашел старинную кофейную, где раньше никогда не бывал, и выпил такого превосходного кофе, какого никогда больше мне пить не приходилось. Вернувшись домой, я увидел соседа. Им оказался молодой грузин, колхозник, «приехавший в Батуми отдохнуть». Совершенно невероятный пассаж для России! Этого и представить себе невозможно, чтобы колхозник откуда-нибудь из Ленинградской или Рязанской области летом поехал на море отдыхать, но в Грузии — все возможно. Хотя я не исключаю, что этот «колхозник» работал в «колхозе» под названием «КГБ» и был поселен со мною специально. Однако, внешне это был очень приятный молодой человек и, расставаясь с ним через несколько дней, мы даже обменялись адресами. Правда, впоследствии мне не приходила идея — побывать у него в гостях.

Мой сосед спас меня от штрафа на следующий день. Мы вместе пошли на пляж. Опять был шторм и милиционер купаться не разрешал. Я хотел было уйти на какой-нибудь дикий пляж, но молодой человек отговорил меня. Тогда я разделся и нырнул в море. Через несколько минут я был уже далеко от опасного берегового наката. Некоторое время я наслаждался вернувшейся возможностью плавать в море, а потом взглянул на берег. На берегу я увидел милиционера, который пытался забрать мою одежду, в то время, как мой товарищ не давал ему это сделать. Пришлось возвращаться. Когда я вышел на берег, то услышал как сперва они ругались по грузински, а потом по-русски. Между прочим, этот переход на русский показался мне подозрительным:

— Этот человек— мастер спорта по плаванию! — кричал мой сосед по гостиничному номеру. — Вы нэ имеете права запрещать ему купаться в любую погоду!

Поспорив немного, милиционер уступил, отдал мою одежду и ушел.

Глава 8. Очная ставка

Когда через три дня я пришел в КГБ, то дежурный позвонил по внутреннему телефону и ко мне вышел мой следователь.

— Сегодня, в 15 часов, прибывает теплоход «Россия». Приходите к нам в 18 часов. Мы сделаем вам очную ставку с коридорной. Если она подтвердит то, что вы ночевали на теплоходе, тогда вы сможете уехать в Ленинград.

— Хорошо, — ответил я и пошел обедать в «Интурист». Это сообщение сразу испортило мне настроение. «Возможно, в последний раз обедаю на свободе», — думал я и старался изобрести какое-нибудь новое, правдоподобное объяснение. Потом гулял по берегу моря и мысленно просил Бога надоумить меня.

В 18 часов я пришел в КГБ и меня сразу повели в кабинет следователя. В кабинете уже сидела коридорная и какой-то мужчина в морской форме. Коридорная была в слезах.

— Это первый помощник капитана, — представил мне следователь человека. — А женщину вы знаете?

— Знаю.

— Кто она?

— Коридорная.

— Так это она разрешила вам ночевать на теплоходе?

— Нет.

— Как нет? Вы говорили, что она!

— Я сказал неправду, чтобы спасти честь другой женщины.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я ночевал не на теплоходе. Я ночевал у одной замужней женщины, имя которой не могу назвать ни в коем случае, потому что это грозило бы ей развалом семьи.

— Так я и знал! — воскликнул следователь. Первый помощник вскочил со своего стула и стал ругаться:

— Вы не отпускайте его! Он все врет! И эта его басня насчет замужней женщины — тоже просто выдумка! По лицу вижу, что фальшивый человек! Бежать он хотел в Турцию, а теперь изворачивается! Поверьте моему опыту старого большевика!

Следователь поблагодарил «старого большевика» за его визит и отпустил вместе с коридорной.

— Ну что: будем сознаваться? — обратился ко мне, когда они вышли, следователь.

— Мне не в чем сознаваться, я не хотел бежать. И наговаривать на себя я тоже не хочу. Ведь, теперь другое время, правда? Никита Сергеевич разоблачил старые приемы, когда невинных людей принуждали сознаваться в преступлениях, которых они не совершали!

— Это верно, — ответил следователь. — Партия осудила старые методы допросов. Но мы их к вам и не применяем! Разве не так?

— Верно, не применяете. Поэтому я и говорю вам правду: бежать я не хотел.

— Однако, только что, под давлением обстоятельств, вы вынуждены были сознаться во лжи! На этом основании я имею право отдать приказ о вашем аресте и передаче дела в суд. Три года вам обеспечены! Скажите, хотите, чтобы я сейчас вас арестовал?

Я смотрел на него и не знал, как лучше ответить. А следователь вдруг разъярился, вскочил со своего места, обошел свой письменный стол и, подойдя ко мне вплотную, закричал:

— Отвечайте мне! Да или нет? Хотите быть арестованным?

Я нахожусь целиком в вашей власти. Как вы прикажете — так и будет. Если вы прикажете меня арестовать, меня арестуют. Но я бы этого не хотел, — наконец нашел я ответ, который должен был остудить его пыл.

И эти мои слова, несомненно подсказанные мне свыше, действительно его остудили. Следователь вернулся на свое место, сел и уже спокойным голосом продолжил:

— Тогда назовите имя и адрес женщины, у которой вы провели ночь перед вашим марафонским заплывом.

— Вот это я не могу сделать даже перед угрозой попасть в тюрьму, — ответил я. — Если я выдам эту женщину, всю жизнь потом меня будет грызть совесть.

— Совесть! Совесть! — проворчал следователь. Потом помолчал и приказал: