Зашел в кусты ежевики, свистнул. Друг и отозвался. Пискнул в ответ. Пошарил Федя в кустах, нашел друга — птенчика в гнезде. Сидит и пищит, рот шире ворот разевает. Есть просит. Поймал Федя муху. Только хотел птенчику в ротик сунуть, вдруг что-то как налетит — шило в перьях! — и хвать Федю по лбу! Федя как закричит:

— Мама!

А тут Митя. Он тоже возле лагеря прогуливается.

— Ага, и ты свою маму зовешь, испугался, да?

Рассердился Федя:

— Ничего я не испугался. Тебя увидел и передразнил.

Прогнал Митю. А птице, которая его клюнула, кулаком погрозил: своих не узнала!

Дальше пошел настоящих друзей искать. Вдруг слышит, зовет кто-то:

«Квэй!»

К озеру вышел. На кочке жаба сидит. Страшная — ужас! Вся в бородавках, а красивая.

— Ты меня зовешь? — спросил Федя.

«Квэй! — ответила жаба и “ласточкой” с кочки в воду. — Квэй!» — за мной, мол.

Вздохнул Федя и дальше отправился. Где ему с жабой дружить! Он еще с кочки в воду сигать не научился. Ему сухопутный друг нужен. Вот он, его друг, — курица в кустах бродит.

— Цып, цып, цып, — поманил Федя.

Курица подошла. Черная, а глаза красные. Огоньки в углях. Как цапнет Федю за ногу.

«Ма…» — хотел крикнуть Федя, и не крикнул: Митю вспомнил. Услышит Митя, подумает: испугался. А курицу увидит — засмеет.

Рассердился на курицу — не курица, а зверь кровожадный, тигр. Но посмотрел, куда клюнула, и все понял. У Феди на ноге родинка. Курица за зернышко приняла и клюнула. Не от жадности, а от голода. Хорошо, что у Феди в кармане всегда крошки. Покормил курицу и за собой поманил. Хотел в лагерь вести, а потом подумал: лучше он один с черной курицей будет дружить. Увидел сарай: стар, без крыши, зато бочка есть, на боку лежит. Бочка ему и нужна. Он в бочке курицу поселит и кормить будет.

Вот так Федя друга нашел и всю смену за курицей ухаживал: кормил, поил, а раз даже в засаде сидел: лису подкарауливал. Да зря только. Дядя Петя, сторож, сказал:

— У нас лисы сто лет как перевелись. Самый сердитый зверь в лесу — воробей.

Пришла пора Феде уезжать. А курица как? Ее он на кого бросит? На Лену. Лена на вторую смену остается. Она девчонка верная. Про то, как Федя в колодец лазал, никому не сказала.

Из колодца, слышала Лена, звезды видны. Федя полез и, недовольный, вылез.

— Ну что, видел звезды? — спросила Лена.

— Видел, — сказав Федя.

— На что они днем похожи?

— На твою голову! — рассердился Федя. — Твоя голова над колодцем торчала и звезды мешала видеть.

Федя тогда хоть и рассердился на Лену, по потом убедился, что она верная, никому про колодец не рассказала. Ей, Лене, и передал Федя шефство над черной курицей.

Стала Лена потихоньку от всех за курицей ухаживать. Раз приходит, а в гостях у курицы Петр Петрович, из соседней деревни петух. Она его видела, когда с отрядом в колхоз ходила. Ишь, на даровой корм пожаловал. Турнула петуха. Одна с черной курицей осталась. И задумалась. Почему она одна должна, может, другие тоже хотят? Но курица — Федина тайна. Он эту тайну только ей открыл. Разве можно чужую тайну выдавать?

Чужую — нельзя. Но ведь черная курица теперь ее, Ленина. Федя насовсем уехал. И она, Лена, что хочет, то и сделает. Черную курицу в лагерь приведет, и пусть за ней все октябрята второй смены ухаживают. Вторая уедет — третья будет шефствовать. А зимой… Впрочем, что будет зимой, Лене не хотелось думать. До зимы было так далеко. Много раз навещала Лена курицу.

Однажды вошла Лена в сарай и ахнула.

А потом и весь лагерь ахнул, когда Лену и черную курицу увидел. Да не потому ахнул, что их увидел, а потому, что вслед за Леной и черной курицей — шумные и веселые — катились восемь желтых шариков. Черная курица вела в лагерь свое потомство.

Щекотно

В спальне покрасили пол, и он стал как веселая лужа. А чтобы никто не запачкал ног, положили доски. По одной — папе с мамой ходить, по другой — Зойке: от постели к дверям.

Для Зойки лужа — праздник. Жаль, ноги искупать нельзя. Мама не разрешает. А если потихоньку?

Под утро, когда все еще спят, Зойка сползает с кровати и наступает ногами на лужу. У-у, какая холодная! Зойка ежится и, как мышь, ныряет под одеяло.

Утром мама говорит:

— Признавайтесь, товарищи, кто из вас ходил по полу?

Папа пожимает плечами и смотрит на Зойку. Зойка оттопыривает нижнюю губу и смотрит на папу. Разве их можно в чем-нибудь заподозрить?

Увы, на маму эти ужимки не производят никакого впечатления. Она стоит на своем:

— Кто ходил по полу?

— Успокойся, — говорит папа, — ноги сами в этом признаются.

Когда пьют чай, Зойка исподтишка поглядывает на двои ноги. Пошутил папа или правду сказал? Неужели они могут ее выдать?

И вдруг ни с того ни с сего Зойка начинает смеяться.

— Что с тобой? — спрашивает мама.

— Секотно.

— Где щекотно?

— Тут! — кричит Зойка. Сбрасывает сандалетки и протягивает маме крашеные ноги.

Вот оно что! Краска подсохла и заставила Зойку смеяться.

Сырые ёжики

Приехал Федя к дедушке в деревню. Сам Федя с папой и мамой в степи живут, а у дедушки — кругом леса.

Раз утром собрался папа уходить.

— Ты куда? — спросил Федя.

— В лес, — сказал папа, — за сыроежками.

Ушел, а Федя задумался: за какими такими сыроежками? Полдня думал: «Ежки… ежки… ежки… Что за ежки? И вдруг его осенило: — Не ежки — ёжки. Оговорился папа. Не за ежками он пошел, а за ёжками, то есть за ёжиками, вот как».

Оттого, что разгадку нашел, Федя рассмеялся даже. Дело на улице было. Ребята к Феде с вопросом:

— Чему радуешься?

— Ёжикам, — сказал Федя.

— Каким ёжикам? — удивились ребята.

— Папиным, — сказал Федя. — Папа сказал, что принесет мне из лесу сырых ёжиков.

Ребята Федю на смех: сырых ёжиков нет.

Нахмурился Федя: много они понимают! Раз папа сказал, значит, есть. Глядь, папа идет. С корзиной. Сверху листья, а под листьями что? Ну ясно, сырые ёжики. Кинулся за папой в дом. Стал в корзине рыться, а там одни грибы. Надул Федя губы. Заревел. От стыда, что ребят обманул. Небось стоят возле дома и ждут, когда он им сырых ёжиков вынесет.

Узнал папа, в чем дело, обнял Федю и к ребятам вывел. И так ребятам сказал:

— Федя в степи вырос и никогда про сыроежки не слыхал. Вот и спутал сыроежки с сырыми ёжиками. Кто хочет, пусть смеется, а кто поймет, смеяться не будет.

Никто и не смеялся, потому что Федя не нарочно солгал, а по незнанию. А ложь по незнанию прощается.

Добрая душа

Добрая душа — это Федя Синичкин. Купит Федя мороженого — один ни за что лакомиться не станет, с кем-нибудь да поделится. Выкатит на улицу велосипед, сам в последнюю очередь катается, а перед ним все кому не лень.

Перед школой Федя в детский сад ходил. И не было в саду мальчика добрее Феди Синичкина. Бывало, принесут на третье виноград, ребята наперебой: «Дай мне…», «Дай мне…» А Федя — нет, получит молча и, если кому невзначай не достанется, тут же свой раздаст: «На тебе… На тебе…»

Наступил Федин год в школу идти. Купили Феде форму, ранец, учебники, карандаши и все прочее. Проводили на первый урок с букетом.

— Придешь в школу — учительнице подаришь, — сказала мама.

Сказать сказала, да, видно, множественное число с единственным перепутала. Пришел Федя в школу, а в школе учительниц видимо-невидимо. Возле каждого класса стоят и все ему, Феде Синичкину, улыбаются. Иной бы растерялся, кому букет цветов подарить? А Федя — добрая душа — нет, не растерялся. Развязал букет и — «На тебе… На тебе… На тебе…». Всех учительниц одарил, а заодно и учителей, хотя и удивился, увидев их в школе. Феде почему-то казалось, что учителей-мужчин на свете вовсе не бывает.

…Эх, ну почему так устроено, что все хорошее в жизни такое маленькое и короткое! Не успел Федя нарадоваться ученью, как «дз-з-з-з…» — и конец урокам. Нахлобучивай фуражку с козырьком, как у скворечника, и шагай домой.