Лялька как из-под земли выросла:

— Стойте… Стойте…

Толстый зло посмотрел на Илью Борисовича: эта еще откуда? А вслух спросил:

— Тебе чего, девочка?

— Сюда нельзя. Здесь наше хозяйство.

— Ваше? — удивился толстый. — Чье — ваше?

— Пионерское.

Толстый сверху вниз посмотрел на девочку.

— Пионерских хозяйств не бывает, девочка. В хозяйства не играют. В хозяйствах хозяйничают.

— Мы не играем, — просвещала Лялька толстого, — мы хозяйничаем.

— Хозяева!.. — встрял Илья Борисович. — Лося заманили, в западне держат…

— Лося нельзя. Не по закону, — сказал толстый.

— А убивать по закону? — крикнула Лялька.

— Что такое? — спросил толстый.

— Мы выпустим, а вы убьете. Это по закону?

— По закону. Видишь, лицензия, — сказал толстый и протянул Ляльке зеленую книжечку. — На отстрел одного лося.

— На убой, — сказала Лялька.

— Пусть так, — сказал толстый. — На убой.

— Глагол прошедшего времени, — сказала Лялька.

— Какой глагол? — опешил толстый.

— Убивать, — сказала Лялька.

— Кому что нравится, — сказал толстый, — по закону.

— Плохой закон, — отчеканила Лялька.

— Что? — Толстый закипел, как самовар. — Как ты смеешь? Чему вас только в школе учат?

И для острастки, в шутку, конечно, навел на Ляльку ружье.

Ни один мускул не дрогнул на лице «железной девчонки». Она, конечно, понимала, что толстый не выстрелит, но тот, в кого хоть раз, пусть в шутку, целились из заряженного ружья, знает, что это такое: душа в пятки уходит. А у Ляльки не ушла, осталась на месте, и Лялька гневно и вызывающе, зрачок в зрачок, смотрела в дуло ружья.

Грянул выстрел…

Потом, когда все успокоились и во всем разобрались, поняли, почему ружье выстрелило. Но в ту минуту, когда это произошло, каждый повел себя так, как ему скомандовал страх и долг: толстый бросил ружье и пустился наутек, не разбирая дороги, Илья Борисович растянулся на земле и замер, втянув голову в плечи, Долгий, подоспевший на выстрел, бросился к Ляльке, а Лялька… Лялька стояла, живая и невредимая, и смотрела на всех смеющимися глазами.

Она-то видела, как из-за спины толстого выскочил Женька Орлов и головой наподдал нацеленное в нее ружье.

Заулыбался, выслушав Ляльку, Долгий, заулыбались, узнав у Долгого, в чем дело, прибежавшие на выстрел ребята, заулыбался, польщенный всеобщим вниманием Орлов-младший. И только Орлову-старшему было не до улыбок: так опозорить себя перед гостем! Он полежал, полежал, встал, постоял, глядя на ребят, и пошел, не поймав на себе ни одного любопытного взгляда. Даже сын и тот на него не посмотрел. Не отец, а пустое место, ноль, невидимка.

— Папа!

Орлов-старший вздрогнул и остановился. Обернулся и увидел Женьку.

— Ну?

— Папа, ты не сердись, ладно? А ружье, вот передай тому, толстому. И скажи, пусть не приезжает больше.

Орлов-старший отвернулся. В глазах у него защипало.