Лихачев оглядел присутствующих и предложил высказаться. Ответом ему были выжидательные взгляды и гробовое молчание.

— Ну что ж, раз так, говори товарищ Любимов.

— Мне кажется, что оплата труда на нашем заводе неправильная. Вот, скажем, литейщикам платят за вес заготовок и все. В результате последние выходят просто безобразными и при последующей обработке требуют значительных трудозатрат и расхода инструмента. Можно и еще подобные примеры привести, но в целом понятно. Вот я и предлагаю ввести для рабочих материальную ответственность за качество и количество выпускаемой продукции.

— Штрафы как при царе? Так все одно — контролеров не напасешься.

— Да подожди, Иван Алексеевич! Дай сказать. Так вот, чтобы нам от контролеров избавиться, надо сделать так, чтобы рабочие сами друг дружку контролировали. Для этого они должны будут свою работу на каждый следующий этап продавать. И ответственность за качество после продажи будет лежать уже на том, кто купил. То есть, например, токарный участок купил у литейщиков десяток заготовок, обработал их и передал на сборку, а там приняли только две годные, только за них и заплатили. А если сборщики купили у токарей бракованные детали, то за негодный мотор им никто не заплатит. В идеале надо еще, чтобы расходные материалы и инструмент рабочие тоже покупали. Градацию по оплате за точность изготовления тоже ввести, сделал в пределах допусков — одна цена, точно по чертежу — в два раза больше.

— Ну знаешь! Своей смертью ты точно не умрешь. У нас сейчас брак сто процентов по моторам. Это что выходит — рабочим ничего не заплатят, они еще и должны останутся? Да ты представляешь, что с тобой за такие идеи люди сделают?

— Ну положить какой-нибудь обязательный минимум, только чтоб ноги с голодухи не протянуть, а остальное уж от них самих зависеть будет. Изменить систему оплаты труда именно сейчас удобно — повод есть, производство пока не налажено. И другого выхода решить проблему быстро и с минимальными затратами я не вижу.

Лихачев помолчал и спросил, обращаясь к людям:

— Какие будут мнения?

— А что? Я — за! — сказал с дальнего конца стола единственный среди присутствующих «чистый» пролетарий Евдокимов. — Очень даже правильно! А то как-то странно, у меня и бракодела какого-то — одинаковая зарплата. А тут, я понял, рабочим разницу будут платить между стоимостью заготовки и деталью после обработки. Так это прямая выгода учиться все делать быстро, качественно и экономно. А если в самом начале кто брак будет гнать — так все последующие участки без зарплаты останутся. Сразу видно, кто виноват и у кого как руки заточены. Вправим при необходимости. Тут уж не только материальная выгода получается, но и ответственность перед коллективом.

— М-да… — Лихачев потер подбородок. — Как-то все это сомнительно. Не знаю, что наверху скажут про такую «реформу».

— А что сомневаться? — Евдокимов искренне недоумевал. — Надо провести в моторном цеху партсобрание и там все и решить. А уж если коллектив одобрит, то наверху только согласиться останется.

— Хорошо. Соберем партактив моторного сегодня после окончания рабочего дня на внеочередное собрание, откладывать времени нет. По остальным мероприятиям, я полагаю, то, что озвучил товарищ Любимов, — ваше совместное решение? План готов?

Важинский передал директору картонную папку.

— Здесь проект перестановки оборудования и потребность в оснастке. Предлагаю привлечь к изготовлению необходимых шаблонов и приспособлений также опытный цех, отложив различные эксперименты до лучших времен.

Лихачев, бегло просмотрев документы и озадаченно хмыкнув, подвел итог:

— Что ж, раз решили — выполняйте. А вот сроки придется ужать. Двух месяцев дать вам не могу. Все должно быть готово через три недели, к первому января. Чтобы с нового года уже пошли моторы, а то завод работает «на склад» и готовые шасси скоро некуда ставить будет.

Яростная, гомонящая толпа заполнила заводской двор перед правлением. Тут собрались не только рабочие моторного, но и других цехов, возбужденные мгновенно распространившимися по заводу слухами. Если ранее, после принятия на партсобрании решения о новой схеме оплаты труда в моторном цеху, было только глухое недовольство, то теперь, в конце января, когда рабочие моторного вместо зарплаты получили шиш с маслом, оно выплеснулось наружу, растеклось по всей территории, и завод забастовал.

В принципе, подобную ситуацию можно было предвидеть, но все почему-то подумали, что с переменами в оплате переменится и отношение людей к работе. Однако оказалось, что осознание всей серьезности положения пришло только с первой получкой, начисленной по-новому.

Еще на том, декабрьском партсобрании моторного, решение удалось протащить с превеликим трудом и в основном на эмоциях, отождествляя оппонентов с бракоделами-паразитами, давить авторитетом руководства завода. И то, добро дали, только если проверим новый способ на каком-нибудь уже работающем производстве. Я с легким сердцем согласился на такой шаг и предложил для эксперимента участок топливной аппаратуры, процент брака на котором был приемлем, а продукция — абсолютно новая, как и весь мотор. Как я и ожидал, двухнедельный предновогодний эксперимент там пошел успешно, девчонки были довольны и полны самых радужных надежд, а процент брака еще более снизился. Это стало решающим аргументом для сомневающихся, новую оплату ввели в моторном с первого января. А теперь мы столкнулись с суровой реальностью.

— Зарплату давай плати! — неслось с улицы. — Эй! Кровопийцы!! Выходите ответ держать!!!

Где-то рядом зазвенело разбитое стекло.

— А ну не балуй! Стрелять буду! — это немногочисленная заводская охрана заняла оборону перед входом в правление.

— Ну что, доигрались? — Лихачев смотрел в упор на меня, хотя в кабинете присутствовало все руководство завода. — Пойдем, товарищ Любимов. Коли ты эту кашу заварил, тебе и порядок наводить.

Мы вышли на высокое крыльцо, на котором могло разместиться едва ли пять-шесть человек. Милиция, стоя внизу, отгораживала нас от толпы, а мы возвышались над ней примерно на полкорпуса. Трибуна, конечно, так себе. Главное, на что я по привычке обратил особое внимание — пути к отступлению, если все будет плохо.

— А-а-а-а! Вот они! Требуем вернуть все взад и заплатить нам по прежнему! Или бастовать будем, пока не заплатите!

— Тиха-а-а! Я директор завода Лихачев! Все меня знают?! Спрашиваете, почему в моторном цеху зарплата такая тощая?! Так я вам отвечу! Сколько сработали — столько и получили!

Иэх, Иван Алексеевич, хоть и говорил, что мне ответ держать, но решил на себя удар принять. Ну как же — «балтийские люди, железный народ», своих в беде не бросают. Промелькнувший над толпой предмет заставил меня на рефлексах дернуть директора за руку, от чего тот, повинуясь неосознанной привычке, заложенной в нас с самого раннего детства, когда мама водила его именно так, наклонился и чуть повернулся в мою сторону. Кусок льда, пролетел мимо головы оратора, а за нашими спинами раздался болезненный крик. Вторую ледышку, отодвинув назад Лихачева, я просто поймал и отправил назад тем же маршрутом, отчего болезненный крик раздался уже в толпе.

— А ну, угомонились все!!! Если у кого кулаки чешутся, так я — Семен Любимов! Это я так придумал зарплату начислять! И абсолютно уверен, что прав! Желающие доказать обратное — выходи по одному! Инвалидность враз обеспечу!!!

Толпа колыхнулась, задумалась, а я, не давая ей времени принять решение, быстро подвел итог.

— Раз добровольцев нет, значит, будем говорить. Вы недовольны своей получкой? А кто вам ее начислил? Я? Или директор завода? Или, может быть начальник цеха? Нет! Вы сами оцениваете свой труд, покупая заготовки и, после обработки, продавая детали. Все были согласны с ценой детали или узла на каждом этапе? Бухгалтерия целый месяц без выходных все пересчитывала.

— Так, конечно, расценки в несколько раз подняли, только не сказали, что платить все одно ничего не будут, — раздалось из толпы.