Поравнявшись с окончанием мыса на оконечности бухты, я остановился, довольный собой, чтобы перевести дух, и оглянулся на берег.

Зонтик было ещё видно, но её фигура исчезла из поля зрения. Я почувствовал, будто вдруг совершенно лишился сил. Подумалось о том, что зря я плыл сюда в таком темпе не жалея себя. Всё было как в какой-нибудь книжке комиксов. Я перевернулся на спину, лицом к небу, и, покачиваясь на волнах, прищёлкнул языком. «Ну что такое!» — пробормотал я про себя, впав при этом в скверное настроение, и прикрыл глаза. Почему-то вдруг, без всякой связи, вспомнилось, как перед самыми летними каникулами мы встретились в Синдзюку с Юкибэ. Её как раз только что выгнали из школы, а она ещё одновременно и ушла из дома. Когда я спросил, где она сейчас живёт, она засмеялась и сказала, что на улице.

Девчонка она была что надо. Вечно с кем-то сражалась. Тем не менее я…

Впрочем, вернувшись на пляж, я снова ни о чём не мог думать, кроме Неё. На месте её не было, но она оставила под зонтиком раскрытую книжку. Я приподнял книжку ещё влажными пальцами, испытывая при этом лёгкое любопытство, — будто пробовал заглянуть в её маленький секрет. Но что это?! Оказывается, она так увлечённо читала книжку, написанную тем самым типом. Тот тип был одним из друзей покойного отца. Он стряпал исключительно дешёвые, плоские любовные романчики, а держал себя как настоящий маститый писатель. Я его писанины на дух не переносил. А она, значит, этими книжонками зачитывается…

Я до того разозлился и на того типа, и на неё, что забросил книжку в море.

3

Когда я вернулся к нам на дачу, возле дома, будто так и надо, стояла шикарная ярко-красная спортивная машина. Даже не взглянув на номера, я сразу понял, кому она принадлежит. Опять этот тип пожаловал. Сплюнув, я отправился в ванную.

Повернув ручку душа, я мылся под горячими струями, а из комнаты доносился её смех. Звучал он не так радостно и безмятежно, как обычно. Когда мы с ней остаёмся наедине, она часто смеётся, но тогда её голос звучит по-настоящему весело. Сейчас же в её смехе чувствовалась какая-то натянутость. Звучал он так, будто она сознаёт присутствие в доме человека противоположного пола и этим смущена. Я нарочно пустил душ посильнее, чтобы ничего не слышать.

Когда, переодевшись после душа, я вышел в гостиную, Она меня окликнула:

— Вода небось уже холодная?

Бросив быстрый взгляд на них обоих, я отрицательно мотнул головой:

— Вовсе не холодная!

— Хорошо быть молодым! Всегда здоров и полон сил! Тебе сколько сейчас? — спросил тот тип, но я ему не ответил.

Тут вмешалась она:

— На будущий год заканчивает школу.

— Вот видишь, господин Такэда к нам пожаловал, — сказала Она.

Писатель, откидывая назад тонкими пальцами свои длинные волосы, промолвил, обращаясь к ней и полностью игнорируя меня при этом:

— Сейчас у меня такое трудное время… Творческий застой… Вот и решил: хоть на море взгляну, что ли, — может быть, новая тема родится.

— Вы говорите «застой», а я ведь недавно читала ваше последнее — «Прощание в дождливое утро». Очень увлекательно!

Это была похвала той самой книжонке, которую я зашвырнул в море. Наш писатель удовлетворённо ухмыльнулся. Мне вот совершенно не нравится. Почему же она так расхваливает это бульварное чтиво?

— Да, я постарался изобразить любовь между взрослыми людьми. В последнее время слишком много выходит всяких детско-юношеских любовных романов. Вот я в своей книге и хотел выразить протест против этого направления, — пояснил он ей, снова полностью игнорируя моё присутствие.

Ясно, что он старался её втянуть в разговор «на взрослые темы». А я безо всякой причины из этой беседы должен был устраниться. Я был очень зол. Ведь я уже взрослый. По крайней мере, я полагаю, что уже знаю достаточно о мире взрослых. С равнодушным видом я уселся на диван и, стараясь не прислушиваться к их разговору, стал наблюдать только за Ней. Сейчас её лицо было в чём-то отлично от того, что я видел там, на пляже. Сначала я не сообразил, в чём заключается различие, но, приглядевшись, понял, что у неё на лице густой слой косметики. К тому же на руках был свежий маникюр: ногти выкрашены красным лаком. Значит, она специально красилась и прихорашивалась к приходу этого типа. Мне стало тяжело дышать от переполнявшей меня злобы. Хоть я и не вникал в их разговор, но кое-что всё же долетало до моего слуха. Каждый раз, когда она нарочито заинтересованно покатывалась со смеху от его плоских шуток, меня душила зависть — я был бы просто счастлив, если бы она не смеялась. Такая общность их интересов меня просто изводила, заставляя самого себя презирать и ненавидеть.

Я встал с дивана, вышел через заднюю дверь и снова направился к морю.

Ветер на берегу усилился. Зонтик повалило ветром, и он теперь валялся на песке. Я хотел было его поднять, но не стал этого делать и побрёл в сторону мыса. По дороге я старался думать о чём-нибудь другом — только не о ней.

Вот кончатся школьные каникулы, снова начнутся все эти ссоры и раздоры в школе. Интересно, что сейчас поделывает в городе Юкибэ? Да, и ещё осенью будет токийский чемпионат школ высшей ступени.

Я теперь в самом старшем классе — значит, на мне лежит ответственность за то, чтобы принести школе победу, которой мы не видали уже пять лет. Подумать было о чём. Но при всём том я…

Дойдя до скал, я остановился. Там была маленькая девочка со светлыми волосами. Золотистые волосы ярко блестели на солнце. Девочке было всего годика три-четыре. Она была очень миленькая, в трусиках и лифчике, с голым животиком. Некоторое время я стоял и смотрел на девчушку. Она упорно старалась ухватить краба, который высовывался из норы между валунами. Девчушка была вся погружена в свою охоту. Сосредоточенно надув губки, она сложила ладошки лодочкой и попыталась накрыть краба. Но краб проворно спрятался в нору. Девочка обиженно пожала плечиками. Однако у краба, видимо, были какие-то обстоятельства, по которым он должен был срочно покинуть нору, и он снова высунулся наружу. Девочка снова надула губки и попыталась поймать краба. История повторялась несколько раз. Девочка старалась изо всех сил. Каждый раз, промахиваясь, она глубоко вздыхала и пожимала плечиками. Наблюдая за ней, я почувствовал, как в душе разливается покой, но в то же время где-то в самой глубине что-то болезненно саднило. Вот я теперь уже не могу так самозабвенно увлечься охотой на краба. Может быть, и мог бы, если постараться себя заставить, но эти старания всё равно снова ввергнут меня в пучину самоистязания. В Её присутствии я старался всячески открещиваться от своего малолетства и притворяться взрослым. Но в самом этом чрезмерном моем стремлении казаться перед ней взрослым было что-то жалкое и ущербное.

Вдруг девочка громко закричала. Краб побежал в мою сторону. Я инстинктивно упал на колени и поймал его. Девочка удивлённо на меня посмотрела.

— Май крэб! Это мой краб! — пронзительно заверещала она.

Я взглянул на краба, который барахтался у меня на ладони. Панцирь у него был ярко-красный. Этот редкий окрас сразу напомнил мне и о помаде у Неё на губах, и о лаке на ногтях, и о красной машине того типа. Он там, наверное, всё ещё ублажает её своими шуточками. А она, конечно, пожирает его глазами и хохочет, изображая величайшее удовольствие. Я сразу же возненавидел краба.

Девочка с выражением испуга на личике, естественно, залилась истерическим рёвом: это я невольно раздавил краба в руке, слишком сильно сжав его. Я постарался как мог извиниться по-японски, но девочка, сильно побледнев, опасливо пятилась от меня, а потом повернулась и пустилась бежать прочь. Я медленно поднялся с колен. Краб выпал у меня из ладони и теперь лежал на спине, показывая белое брюшко. Ножки его чуть заметно подёргивались, но двигаться он уже не мог. Вскоре он умер, и нахлынувшая волна смыла в море отломанную клешню.

4

Когда наступил вечер, этот тип и не думал возвращаться к себе. Она тоже советовала ему остаться заночевать. Я не хотел видеть его и, быстро покончив с ужином, сразу же ушёл в свою комнату на втором этаже.