Патрик нахмурился и отставил пиалу. Это очень не похоже на Халифа — беспокоиться по разным мелочам. У него достаточно хлопот и со своим королевством, которым мало владеть, но надо еще и управлять. И хотя султана никак нельзя назвать бессердечным человеком, у него просто не хватило бы времени и сил беспокоиться о каждом похищении, происшедшем в его владениях.

— Ты боишься этого человека? — спросил Патрик, увидев, как гневно вспыхнули в ответ глаза Халифа.

Халиф пробормотал под нос арабское ругательство, одно из тех жутко неприличных ругательств, которым он научил Патрика, когда они делили комнату в вестхевенской школе для мальчиков под Лондоном.

— Я ничего не боюсь, — он бросил на Патрика сердитый взгляд, — и меньше всего — неотесанных болванов пиратов, вроде Рахима. Но я вижу, ты очень печешься об этой девушке, и должен предупредить тебя как друг. Рахим не остановится ни перед чем, чтобы отплатить за то, что он наверняка расценит как несправедливость. Он не посчитает для себя зазорным перерезать горло женщине и преподнести тебе останки в корзине.

Как и Халиф, Патрик не боялся никого, по крайней мере когда дело касалось его самого. С появлением Шарлотты в его жизни возникли новые тревоги. Ее чувства к нему, какими бы они ни были, все же налагали на него некоторую ответственность.

— Я сумею защитить ее! — твердо воскликнул он. В нем взыграла оскорбленная мужская гордость. Он даже невольно схватился за рукоятку ножа, который носил с собой в кожаных ножнах на поясе.

Халиф поднял брови.

— Да, если ты будешь с ней во время нападения Рахима. Но ты слишком часто занят торговлей, Патрик. Сможешь ли ты брать ее повсюду с собой и постоянно находиться рядом с ней?

Патрик нашел эту идею весьма неприглядной, учитывая, что Шарлотта была самой беспокойной женщиной из тех, с кем он имел дело.

— Нет, — честно признался он, — а что ты предлагаешь?

— Чтобы она осталась здесь, во дворце, — ответил Халиф, беря расписанный золотом кувшин, и вновь наполнил пиалу Патрика и свою. — До того времени, как ты закончишь свой бизнес в Испании.

У Патрика от гнева перехватило дыхание — ревность, словно кинжал, ранила его сердце. Ему пришлось напомнить себе, что Халиф — старейший и самый верный из всех его друзей. И все же он спросил:

— Скажи мне прямо, какую роль будет играть Шарлотта в твоем гареме?

Халиф благодушно усмехнулся и приветственно поднял пиалу.

— Ты полон гнева и раздражения, — заметил он, — словно мальчишка на школьном дворе. Я не призову твою маленькую подружку к себе в постель. Патрик. Моя честь мне дороже жизни, ты знаешь это.

Патрик отвел глаза, пристыженный своим грубым ответом на дружеское предложение, и почувствовал раздражение на Шарлотту, поставившую его в столь дурацкое положение.

— Если бы у меня была сестра, — примирительно и вполне искренне промолвил он, — я не побоялся бы доверить ее тебе.

Халиф дружески похлопал Патрика по плечу.

— Ну вот и отлично. Ты оставляешь девушку здесь, пока не освободишься.

Патрик взвесил обещание Шарлотте взять ее с собой, когда «Чародейка» снимется с якоря, с опасностью, которая грозит ей вне стен дворца. Ему действительно надо было завершить важную торговую сделку, прежде чем отправиться в другую часть света, и он просто не сможет находиться при ней ежеминутно.

— Хорошо, — с неохотой ответил он. — Пусть Шарлотта останется здесь, пока я не закончу дела на континенте.

Халиф кивнул и издал гортанный звук, означавший одобрение.

— Я пришлю ее к тебе сегодня вечером, чтобы ты попрощался с ней.

Патрик старался не думать о предстоящей разлуке с Шарлоттой и не поддаваться безысходной тоске. Он знал, что она расценит его решение как предательство.

— Я хочу, чтобы ты дал мне одно обещание, — продолжил он, поставив пиалу и поднявшись. — Шарлотту не будут наказывать по капризу твоего евнуха или твоей матери.

Султан вздохнул, и на лице его появилось выражение умудренного опытом человека, из-за чего он выглядел старше тридцати четырех лет. Он вздыхал так и тогда, когда они встретились с Патриком в первый раз и им было по двенадцать лет.

— Она должна будет подчиняться правилам гарема, как и другие, но я прослежу, чтобы вопрос о наказании Шарлотты мог решать только я.

Патрик вынужден был согласиться — он знал благородство Халифа. В этом гареме женщин баловали и даже лелеяли, и тем не менее в нем придерживались строгих правил и непослушных, несмотря на занимаемое ими положение, ожидали суровые наказания — от жестокой порки и до обезглавливания. Культура здесь была древняя, такими же были традиции, и он не мог ожидать, что давние обычаи будут пересмотрены из-за взбалмошной американки.

Халиф снова хлопнул Патрика по плечу и засмеялся.

— Не беспокойся, старина, я не отделю голову молодой леди от туловища и не велю привязать ее к воротам и отстегать кнутом, клянусь тебе.

Патрик вздохнул и невольно усмехнулся.

— Я бы не говорил так опрометчиво на твоем месте — ты не знаешь Шарлотту.

Шарлотта сидела на каменной скамеечке под вязом, прислонившись к нему спиной и глядя сквозь листву на аквамариновое небо. Она не настолько глупа, чтобы убежать сейчас, но ей необходимо выработать план. Если Алев права и Патрик обманул ее, нужно принять решительные меры.

Постепенно женщины, наслаждавшиеся прохладой во дворе, возвращались во дворец, бросая любопытные взгляды в сторону Шарлотты. Оставшись наконец одна, она подобрала свои одежды и осторожно влезла на дерево.

Много лет прошло с тех пор, как она лазала на деревья, это было еще до того, как она поехала учиться в Париж, но тем не менее она не потеряла сноровку. В две минуту, занозив в нескольких местах колени и бедра, она добралась до высоких ветвей.

Обхватив сучковатый старый ствол рукой, она потрясение взирала на красоту открывшегося перед ней бирюзового моря. В нескольких сотнях ярдов от берега покачивалась на волнах поставленная на якорь «Чародейка». Волны подступали к дворцу с севера, востока и запада, и Шарлотта обернулась, чтобы посмотреть на юг.

Насколько хватало глаз, гам расстилалась пустыня. Шарлотта разочарованно вздохнула — и в следующий момент чуть не упала с дерева, услышав пронзительный, скрипучий женский голос.

Она не понимала языка, но тон достаточно красноречиво приказывал ей немедленно спуститься.

Покраснев от возмущения (к ней обращаются в таком тоне!), Шарлотта все же подчинилась. Добравшись до земли, она оказалась лицом к лицу с маленькой сухой женщиной с большим крючковатым носом. Старая карга грозно размахивала перед Шарлоттой пальцем, окрашенным хной, не переставая верещать.

Терпение Шарлотты, отягощенное событиями последних дней, неожиданно лопнуло.

— Минуточку! Кто бы вы ни были, но я не разрешу разговаривать со мной в таком тоне.

В это время к Шарлотте подошла Алев и заставила ее замолчать, заведя ей руку за спину так, что лопатки Шарлотты сошлись вместе. Алев быстро заговорила, и по ее тону было понятно, что она пытается угодить старой женщине.

Наконец она повернулась к Шарлотте и сурово ей сказала:

— Если тебя не выпороть ремнем, ты не перестанешь быть такой… такой упрямой. Это султан-валид — мать Халифа. Она обладает здесь огромной властью.

Первым естественным порывом Шарлотты было возмущение, ибо за всю жизнь никто и никогда не поднимал на нее руку. Сама мысль о наказании была унизительна, но какое-то чувство заставило ее прислушаться к словам Алев и учесть ее советы, непосредственно касающиеся этого отсталого мира.

— Сделай милость, скажи, что ты просишь у нее прощения, — проинструктировала Алев, ущипнув ее довольно чувствительно, чтобы усилить суровость этих слов.

Проглотив застрявшие в горле ругательства, Шарлотта еле заметно присела в поклоне и пробормотала извинения.

Алев снова заговорила, наверняка усиливая извинения Шарлотты. Наконец мать султана посмотрела на Шарлотту, и глаза ее сузились в красноречивом предупреждении; затем она отвернулась и зацокала на своих смехотворно высоких деревянных сандалиях.