Глориана вздохнула.
— Воина всегда приносит с собой разрушения, — произнесла она извиняющимся тоном. — Вытаптываются поля, сжигаются хижины, гибнут крестьяне и горожане. Не важно, какому господину они служат, но они всегда страдают больше всего.
— Мы не станем воевать ни с кем, кроме самого Мерримонта и его солдат, — сказал Дэйн ледяным тоном.
Глориана вздохнула еще раз и опустилась на стул. Темница превратилась в уютную, чисто прибранную и хорошо освещенную комнату. Кровать была заново застелена чистым бельем, рядом стояла свежая ароматизированная вода для умывания, и лежали приготовленные на завтра платья.
Глориана с грустью подумала о том, проснется ли она завтра в этой же комнате.
— Прости меня, — сказала она ласково. — Я не сомневаюсь в твоей чести и знаю, что от твоей руки не пострадают невинные.
Дэйн снял камзол, но остался в рубашке и штанах. Он подошел к ночному столику возле кровати и достал из ящика небольшой флакон. К тому моменту вспышка гнева уже прошла, и в его глазах Глориана читала только нежность.
Он пододвинул один из стульев поближе к кровати и сел на него, положив ногу Глорианы к себе на колено. Аккуратно сняв с нее туфельку, он принялся растирать ей ступню. Глориана ахнула от неожиданности.
— Я это сказала в шутку, милорд, — торопливо пробормотала она.
Кенбрук ничего не ответил. Из флакона он вылил на ладонь немного золотистого масла и принялся пальцами обеих рук массировать ее правую ступню.
Глориана блаженно вздохнула, закрыла глаза и откинулась на спинку стула.
— Вам приятно, миледи? — поддразнил он.
Глориана чувствовала что-то очень похожее на сексуальное желание, только более духовное, нежели физическое, более возвышенное. — О, — выдохнула она, — даже слишком! Подушечками больших пальцев он втирал в ее кожу душистый бальзам.
— Никакое удовольствие яе может быть «слишком» для тебя, моя милая, — произнес он своим низким чувственным голосом, который заставил Глориану забыть о разговоре с Элейной, о скорой войне с бароном Мерримонтом, обо всем на свете.
Она чувствовала, что тает, как воск, все больше и больше сползая со стула.
— М-м, — протянула она. В этом мире не может быть ни зла, ни страданий, ни печали. Как она ошибалась, думая так…
Кенбрук рассмеялся и поставил к себе на колени другую ее ногу. Глориана вздрогнула и открыла глаза, когда он снял с нее вторую туфельку.
— Ты словно кошка, греющаяся у огня и потягивающая спинку, — сказал он. — Чтобы привести тебя в хорошее расположение духа, мне достаточно будет только почесать тебя за ушком.
Сердце Глорианы переполнилось любовью к Дэйну, еще более сильной оттого, что она могла потерять его в любую минуту. С нежностью и болью она вглядывалась в освещенное огненными бликами лицо своего мужа.
— Положи меня в свою кровать, — молвила она, — и мы дадим начало новой жизни.
Он продолжал массировать ее ступню.
— Что ж, — ответил он, — такое предложение не лишено приятности. Но мне кажется, что ты уже и так беременна.
Глориана положила руку себе на живот. Такая мысль до настоящего момента еще не приходила ей в голову.
— Откуда тебе знать? — прошептала она с благоговейным страхом. — Ты что, видишь будущее, как Элейна?
Дэйн хохотнул и нагнулся, чтобы запечатлеть поцелуй на ее колене. Потом он поднял голову и весело взглянул на нее.
— У меня нет никаких других волшебных сил, кроме тех, что дает мне твоя любовь, — сказал он.
Глориана вспыхнула от удовольствия. Если это ее любовь наделила Кенбрука такими невероятными силами, то…
— Но тогда почему ты так уверен, что я ношу твоего ребенка…
— Сына, — уточнил Дэйн, блестя глазами. Он потянулся за флаконом с маслом и поднялся со стула, спустив на пол ноги Глорианы.
— Честно говоря, первой мне хотелось бы дочку, — продолжал он. — Они приносят утешение материнскому сердцу, когда супруга долго нет дома.
Эти слова опечалили Глориану, но она твердо решила радоваться каждому мгновению, проведенному с мужем.
Протянув Глориане руку, Дэйн помог ей подняться.
— Ну и когда же я зачала вашего сына, милорд? — спросила она с усмешкой на губах.
— Сегодня, — уверенно сказал Дэйн, — в римских банях.
Глориана снова почувствовала на себе тепло источника, дразнящие пузырьки и твердую упругую мужскую плоть, двигающуюся внутри нее. Ее взгляд случайно упал на флакон с маслом, зажатый в руке Дэйна.
— Вы берете это с собой в постель, милорд?
— Да, и еще кое-что, — ответил Дэйн, кивнув головой в сторону кровати.
Она послушно подошла к постели и сбросила с себя платье. Через несколько мгновений за ним на пол последовала и прозрачная сорочка.
Огонь в лампах и жаровнях догорал, стоны и вскрики своим эхом наполнили башню. Мечась в экстазе, Глориана думала, не примут ли суеверные слуги эти звуки за плач не нашедших покоя душ.
Утром они снова занялись любовью. Крепкое тело Глорианы дугой выгибалось под мускулистым телом мужа, а он покрывал поцелуями ее грудь и нашептывал ей на ухо слова любви.
Рассвет окрасил серое небо в розовые и золотистые тона. Открыв глаза, Глориана увидела, что Дэйна уже нет в комнате. По утрам было довольно холодно, но в жаровнях был предусмотрительно разведен огонь. На подушке Дэйна во вмятине, оставленной его головой, лежала медовая булочка.
В теле Глорианы все еще вибрировали отголоски страсти. Она присела на постели и принялась за булочку. На другой стороне озера в часовне замка Хэдлей уже звонили утренние колокола, собирая верующих на молитву.
Глориана потянулась. Нужно будет договориться, чтобы и в Кенбрук-Холле проводили службу, но это потом, а сейчас она чувствовала себя блаженно-лениво, ей ничего не хотелось делать. К тому же небо хмурилось, казалось, собирался дождь.
В комнату вошла Джудит, запыхавшись после подъема по крутой лестнице. Она принесла кувшин горячей воды. Только тут Глориана вспомнила, что именно Гарет с Дэйном запланировали на сегодня. Она быстро накинула сорочку и подбежала к западному окну, выходящему во двор.
Естественно, Дэйн уже был там, верхом на своем черном скакуне Пелее. Его золотистые волосы поблескивали в первых солнечных лучах. Позади, приняв боевое расположение, ждали одетые в доспехи верные солдаты Дэйна.
— Нет, — прошептала Глориана, понурившись и едва сдерживая слезы.
— Отойдите от окна, миледи, — ласково позвала Джудит, беря ее за руку. — Вы простудитесь, если будете стоять здесь в своей тоненькой рубашечке.
— Дэйн едет сражаться, — проговорила Глориана слабым голосом, позволив Джудит оттащить себя от окна и усадить за стол. Служанка налила в тазик для умывания горячей воды.
— Да, миледи, — согласилась Джудит без тени волнения в голосе.
Глориане стало не по себе. Много раз она видела, как сражаются воины, но то было лишь на турнирах в замке Хэдлей. Они использовали сверкающие мечи, копья и кинжалы или бились на кулаках под палящим солнцем. В ее представлении битва была лишь видом спорта, пусть даже грубым и жестоким. Но предстоящий бой с Мерримонтом и его солдатами был настоящим сражением, в котором многие будут ранены и даже убиты.
— Сядьте, миледи, — скомандовала Джудит, — на вас лица нет.
Глориана послушно упала на стул и сидела молча, пока Джудит расчесывала ей волосы и заплетала их в тугую косу.
Одевшись с помощью служанки в яркое желтое платье с золотистой накидкой и пояском, украшенным разноцветным стеклярусом, Глориана вышла во двор. Она была слишком взволнованна, чтобы читать или вышивать. Небо было зловещего темно-серого цвета. Глориана вспомнила о своем пони. До сих пор она не знала, прислали его в Кенбрук-Холл, но потом она подумала, что это не имеет значения. Ведь если бы она и набралась храбрости последовать за Дэйном на поле боя, то последствия были бы, по меньшей мере, унизительными для нее, а в худшем случае и непоправимыми.
По какой-то странной причине, возможно, из-за мрачного настроения, Глориану притягивало кладбище. Если уж она стала хозяйкой Кенбрук-Холла, подумала она, то должна знать каждый его уголок. Когда вернется Дэйн, надо будет расспросить его о матери и о всех тех, кто похоронен здесь рядом с ней. Сейчас, при свете дня, все предостережения Элейны казались ей пустым звуком, выдумкой больной женщины, которая слишком много времени проводит в одиночестве, прислушиваясь к несуществующим голосам.