Грэйс входит. Встает и осматривается. Она находится почти в состоянии транса, как под воздействием лекарственных препаратов.

Грэйс: Приветствую всех! Вера, Лиз, Миссис Хенсон! И Джейсон здесь, и другие дети, забавно!

Грэйс улыбается и оглядывает их.

Грэйс: Могу я считать вас своей семьей? Ведь на самом деле вы все, что у меня есть. Все семьи отличаются друг от друга, этого нельзя отрицать, даже если семейные узы сделаны из железа. (Смотрит на цепь.) Ох, извините меня... это была идея Тома. Как обычно. (Повернувшись к Тому.) Что мне следует сделать, Том? У меня туман в голове...

Том: Просто скажи им, Грэйс. Скажи правду. Скажи им обо всем, что здесь произошло.

Грэйс: Ах да, конечно. Я обвиняю всех и никого. Вот так. Никто из собравшихся не должен стыдиться того, что он человек, слабый и хрупкий. И когда вы услышите мою историю, вы все поймете и разобьете мои цепи. Хорошо... я сейчас... Пусть никто не волнуется, что я остановлюсь на ком-то в отдельности, потому что я не стану этого делать. Все, кто собрался здесь сегодня, лгали, воровали и предавали...

Грэйс обращается к молчаливому собранию. Одновременно на город обрушивается первая метель. В луче света, падающего от фонаря на молельном доме, отчетливо видны снежинки.

Рассказчик: В то время как Грэйс обращалась к молчаливому собранию в молельном доме на улице Вязов, город накрыла первая осенняя метель. Снежинки кружились над Догвиллем, как если бы он был обычным старым городком. Они садились на ветки яблонь, с которых были сорваны плоды, — к счастью, припрятанные дома и, благодаря индустрии грузоперевозок, нашедшие выход на рынок, несмотря на разочаровывающие цены. Грэйс поведала свою историю с необыкновенной ясностью, даже если она и не собиралась этого делать. Она ничего не приукрашивала и не приуменьшала. Как только она завершила свой рассказ, снежинки перестали кружить, укутав город белоснежным, изысканным покрывалом. Догвилль выглядел почти непорочным, невинным среди всей этой белизны.

Грэйс умолкает. Собрание безмолвно. Она выходит. Том оглядывает присутствующих.

Рассказчик: Грэйс не прочла ответ на лицах, на которые успела взглянуть, прежде чем покинуть молельный дом. В комнате повисла тишина. Возможно, снег выпал слишком рано. Неуместный символ примирения, беспокоился Том, оглядываясь. Вера сжала зубы. Она заговорила первой.

Вера: Ложь! Все это ложь!

Том Старший неуверенно оглядывается.

Том Старший: Да, Том, это не слишком согласуется с моим восприятием города и его жителей. Я, черт возьми, врач и способен понять, болен я или здоров.

Лиз злобно смотрит на Тома.

Лиз: А что ты сам скажешь, Том? Может, пришло время определиться! Ты с нами или против нас?

Чак: Лиз права. Мы слишком снисходительны к Тому. Слишком, слишком снисходительны.

Джек МакКей прочищает горло.

Джек МакКей: Послушай, Том, даже мне сложно продолжать защищать эту женщину. Совершенно очевидно, что ей следует уйти из города, пока она всех нас не натравила друг на друга. С помощью Тома, — которую, я думаю, он оказал ей без злого умысла, — она сумела посеять ненависть в Догвилле. (Обращаясь к Тому.) Надо избавиться от нее, Том. Но я не знаю как. Что скажешь. Том? Как это сделать?

Все смотрят на Тома.

Том Старший: Я согласен, Том. Я тоже рассержен. Ты втянул нас в это дело, тебе нас и вытаскивать.

Миссис Хенсон: Только обойдись без лжи и обвинений. Так как нам поступить, Том?

Том не в силах ответить. Его не узнать.

Том: Я попросил вас выслушать ее, а вы не смогли. Вы пришли защищаться... Мне жаль. Для меня жестокий удар увидеть, что вы ведете себя так... нецивилизованно.

Том выбегает из молельного дома. Он оставляет жителей, которые продолжают сердито переговариваться.

Рассказчик: Тому было трудно удержаться на ногах на таящем снегу. Но снег излучал чудесный свет, который помог ему найти дорогу к дому Грэйс сквозь мрак. Он шел по следу, который оставило колесо, когда- то принесшее городу столько величия.

Том распахивает дверь. Вбегает к Грэйс, которая лежит на кровати. Укрывает голову у нее в коленях. Он плачет. Грэйс гладит его по голове.

Грэйс: Твой план оказался не слишком хорош, не так ли? Не расстраивайся, придумаешь другой.

Том: Нет, больше никаких планов. Обещаю. Они предложили мне выбрать между тобой и ими. В такой день, как сегодня, это сделать нетрудно. Грэйс, я люблю тебя. Даже под давлением нечеловеческих обстоятельств ты не сделала ничего, что стало бы предательством по отношению к твоим идеалам. Мы похожи. Возможно, ты сильнее, это правда, но у нас общие идеалы.

Грэйс: Ложись рядом со мной. Ты совершенно истощен...

Грэйс обнимает его и укладывает рядом с собой. Том долго лежит рядом. Он крепко прижимается к ней.

Том: Я сделал выбор. Время пришло! Правильное время, которого мы так ждали. Мы освободились от Догвйлля.

Грэйс: Ты прав. Было бы так легко заняться сейчас любовью. Так чудесно. Они могут убить нас в любую минуту... такой прекрасный романтический финал.

Том: Я тоже это чувствую, Грэйс. Я люблю тебя.

Том опускается на Грэйс и покрывает поцелуями ее грудь.

Грэйс: Это было бы чудесно. Но с точки зрения нашей любви это совершенно неправильно!

Грэйс мягко отталкивает его. Во взгляде Тома боль.

Грэйс: Нам предназначено встретиться на свободе, Том. Посмотри на эту цепь. Может, ты и чувствуешь себя свободным... Я — нет. Мы предадим все наши идеалы?

Том на секунду задумывается.

Том: Теперь ты холодна, Грэйс. Ты же видишь, как я страдаю. Неужели нельзя пойти на компромисс со своими идеалами, чтобы облегчить мою боль? Все в этом городе получили твое тело, кроме меня. Черт побери, я только что отказался от всех, кого знал, ради тебя.

Том плачет, уткнувшись ей в колени.

Грэйс: Том, я знаю тебя. Ты единственный человек, который способен понять, почему это так свято для меня.

Том (плача): Как ты можешь говорить о святости? Ты бы послушала, как они хвалятся тем, что с тобой сделали. Господи, мы ведь, кажется, любим друг друга... Прости, Грэйс, но я не знаю. Это неправильно, совершенно неправильно.

Грэйс: Но, милый Том, ты знаешь, что можешь овладеть мной, когда захочешь. Просто сделай так, как остальные. Пригрози мне. Скажи, что сдашь меня полиции или гангстерам, и я обещаю, что ты сможешь получить все, что пожелаешь. Но ведь ты не похож на них. Том. Именно это я люблю и уважаю в тебе. Я доверяю тебе. Том! (Грэйс смотрит на Тома. Она колеблется.) Но...

 Том: Что «но»?

Грэйс: Может быть, ты не доверяешь себе?

Том вопросительно смотрит на нее.

Грэйс: Возможно, ты не уверен в том, что твое желание, очень глубоко внутри, не превратилось в алчность. Может, поэтому ты и расстроен. Потому что, так или иначе, тебя искушает мысль присоединиться к остальным и принудить меня.

Том: Как ты можешь говорить такое, Грэйс?

Грэйс: Я спрашиваю, потому что, возможно, ты боишься оказаться слишком человечным.

Том: Нет, я не боюсь этого. Ради Бога, нет! Не этого.

Грэйс: Хорошо, Том. Доверься себе. Ложись рядом со мной, пусть завтрашний день принесет нам силу сопротивляться цепям. Сомневаться в себе, Том, не преступление, но все равно я рада, что ты в себе не сомневаешься.

Том остается сидеть, он не ложится рядом с Грэйс. Она закрывает глаза. Он холодно смотрит на нее.

Том: Прости. Я не могу успокоиться. Может, мне следует немного пройтись. Погулять. Чтобы все обдумать. Поброжу по улицам... послушаю ветер, который дует из долины и шумит в лесу. Ты спи, Грэйс. Скоро я вернусь и лягу спать с тобой.

Том выходит. Грэйс с трепетом смотрит, как он уходит.

42

Листья пожелтели. Ночь. Снег

Том бесцельно бродит по улицам города. О том, насколько он раздражен, можно судить даже по его походке.

Рассказчик: Он был уязвлен, более того — сражен наповал. Не было причин не признать это. Конечно, все сказанное Грэйс — полная чепуха. Если кто и мог придерживаться идеалов, так это он сам. В конце концов, это его работа. Выносить заключения о нравственности — это ему давалось без труда. Думать, что он мог бы усомниться в чистоте собственных помыслов, значит презирать его. Том был зол. И внезапно он понял почему. Не потому, что его несправедливо обвинили, а потому, что все сказанное — правда! Причина его злости была крайне неприятной: его разоблачили! Как бы он ни боролся с этим, он ощущал, что Грэйс заметила эти крохотные ростки сомнений. Тех сомнений, которые всегда сопровождали Тома, как ни хотелось ему их не замечать, и которые с самого начала могли настроить его против Грэйс. Эта мысль неприятно поразила молодого философа, и, будучи реалистом, он осознал, что, если сомнения появились, со временем они могут только усилиться. Возможно, настолько, что наступит день, когда ему придется совершить поступок, который не следовало бы совершать. Окончательный анализ смог подтвердить, что это негативно скажется на его нравственной миссии в будущем. Том остановился на площади, оглядывая долину. Он почти дрожал, почувствовав угрозу своей писательской карьере. Ему не надо было много времени, чтобы понять, насколько велик риск. Опасность, которую Грэйс представляла для города, была опасностью и для него. Том не хотел, чтобы над ним нависала такая угроза. И ему хватало мужества предотвратить опасность.