Кривицкий слабо щелкнул каблуками и сказал:

— Слушаюсь, товарищ нарком. Срочно в Париж.

Ежов вернул ему стакан, резко развернулся в сторону Слуцкого.

— Прекрасная работа! Подготовьте представление к правительственной награде.

— На кого, товарищ нарком? — не без осторожности вопросил Слуцкий.

Пылая восторгом, Ежов ответил:

— На агента Петьку!

Слуцкий сделался еще осторожней. Вкрадчивым тоном переспросил:

— На какого агента Петьку?

— На вашего сотрудника, — Ежов раздраженно затряс кистью руки, — на сотрудника, с помощью которого удалось получить информацию!

Слуцкий негромко откашлялся, всем своим видом показывая, что готов слушать разъяснения и дальше.

Ежов раскрыл папку с донесением. Выразительно прочитал:

— «…посредством „Петьки“ получена запись разговора Гучкова…» — И вскинулся на Слуцкого: — Что вы так на меня смотрите? Надеялись, что это вас я представлю к награде?

Слуцкий замялся, пошевелил пальцами сложенных за спиной рук. Решился:

— Понимаете, товарищ нарком, «Петька» — это не сотрудник…

Он замолчал.

— А кто же? Кто? — нетерпеливо наседал Ежов.

— Микрофон, — решился Слуцкий.

— Какой еще… Что? — выпалил Ежов.

— На нашем профессиональном языке, — вмешался Кривицкий, — «Петькой» мы называем подслушивающие устройства. Насколько я успел понять, на квартире Гучкова было установлено такое устройство.

Ежов впился в него взглядом. Лицо Кривицкого не дрогнуло, он даже не моргнул. Взгляд наркома передвинулся на Слуцкого. То же идеальное отсутствие какой-либо реакции. Дуглас дал слабину — моргнул. Ежов это запомнил. И напустился:

— Понапридумывали всяких словечек, чтобы другим вас не понять! Неудивительно, что среди вас каждый второй — предатель и шпион… Под самый корень вырву эту заразу! Не поможет ваша конспирация, не надейтесь!

Дуглас больше не моргал. Но он знал, что Ежов успел заметить.

Кривицкий непринужденно заговорил, пытаясь немного разрядить обстановку:

— Товарищ нарком, какова цель моей срочной командировки в Париж?

Ответил Слуцкий (Ежов в это время жадно глотал воду прямо из графина):

— Вы должны организовать операцию по изъятию из квартиры Гучкова документов. Тех самых, о которых идет речь в сообщении.

Ежов отставил графин. Вода капала с его подбородка.

— Эти документы, — резко произнес нарком, — должны быть на столе у товарища Сталина в самые кратчайшие сроки! Вы меня поняли, Кривицкий? В кратчайшие!

— Полагаю, — деликатно кашлянув, вступил в разговор Дуглас, — в связи с возникшей ситуацией необходимо отложить возвращение Гучковой…

— Почему? — Ежов развернулся, воззрился на него в ярости.

— Появление Гучковой на квартире отца может помешать получению новых сведений о заговоре, — объяснил Дуглас, по возможности держась спокойно. Однако в душе он ликовал.

— Чем это она помешает? — скривился Ежов. — Известно, что отец вполне ей доверяет. В ее присутствии он принимает даже самого Керенского!

— Отец ей, несомненно, доверяет, — согласился Дуглас. — Однако нельзя сказать того же самого о посетителях Гучкова. Пока дочь жила на его квартире, с помощью Петь… кх-х!.. с помощью подслушивающего устройства там были зафиксированы разговоры только самого общего характера. О конкретных делах люди, связанные с Гучковым подготовкой заговора, очевидно, предпочитали говорить в других местах, наедине… И если бы сейчас Гучкова жила в Париже вместе с отцом, я уверен, мы ничего не узнали бы об этом чудовищном заговоре против товарища Сталина! Человек Гучкова ничего не рассказал бы в присутствии посторонних лиц. Даже дочери Гучкова.

Ежов молчал, сознавая неприятную правоту Дугласа. Кривицкий решил немного ускорить решение и добавил:

— Товарищ нарком, я полностью согласен с Дугласом.

Слуцкий, встретив пристальный взгляд Ежова, молча кивнул.

Ежов вспыхнул:

— У вас тут, я погляжу круговая порука… заединщина, как у деревенских хулиганов… — Он повернулся к Кривицкому. подбежал к нему на пару шагов и, изогнувшись, заглянул прямо ему в лицо: — Вот вы убеждали меня, что ваш друг Рейсс — преданный нашему делу человек. Что он — пламенный революционер!

Кривицкий не стал отпираться:

— Это действительно так. Я знаю Рейсса с самого детства. Мы вместе пришли в революцию, вместе воевали в Красной армии…

Ежов растянул тонкие губы в издевательской усмешке, уголок рта у него запрыгал:

— Да? Да? А вот новое руководство Второго отдела установило, что брат дорогого товарища Рейсса — родной брат! — воевал против нас. В польской армии! Между тем ваш друг Рейсс никогда не указывал этого обстоятельства в анкетах. Что скажете? Вы что-нибудь слышали о его брате?

Кривицкий сказал:

— Да, я знал о нем.

— И молчали?

Ежов позволил нервному тику захватить всю левую половину лица.

На Кривицкого эта демонстрация не произвела впечатления. Он спокойно возразил:

— В наших анкетах нет пункта, где необходимо указывать родственников друзей.

Ежов замолчал, отвернулся. Одернул мундир. Вынул из-за голенища тряпочку, обтер сапоги. Сунул тряпочку в карман.

Слуцкий решился нарушить молчание:

— Я предлагаю, товарищ нарком, поручить товарищу Кривицкому после выполнения поставленной перед ним задачи встретиться с Рейссом и убедить его приехать в Москву. По просьбе руководства Второго отдела мы уже вызывали Рейсса в Москву. Для консультаций. Однако он ответил, что приехать не может. Лично меня это обстоятельство настораживает…

Ежов вспыхнул мгновенно:

— Что значит — «не может»?

Слуцкий с каменным лицом разъяснил:

— Он ответил, что приедет только после того, как закончит выполнение порученного ему ответственного задания.

— Да? — Ежов чуть смягчился, но подозрительная складка между его коротеньких бровей не исчезла. — А какое у него задание?

— Организация поставок через Францию оружия для республиканской армии Испании.

Ежов досадливо замахал рукой.

— Да они там в Испании еще, может, десять лет воевать будут! Так что же, ваш Рейсс десять лет будет отказываться приехать в Москву? — Он покачал головой. — Прав, прав товарищ Сталин: только чистка, чистка и еще раз чистка поможет нам избавиться от черт знает что возомнившей о себе так называемой старой гвардии! — Он немилостиво уставился на Кривицкого: — При встрече передайте вашему другу Рейссу: он должен немедленно выехать в Москву. Немедленно! Это мой личный приказ. Всё, все свободны!..

Он побежал к своему столу, точно намеревался там найти пристанище и место для отдохновения.

— Товарищ нарком, — в спину ему произнес Дуглас, — Гучковой я, следовательно, сообщаю, что ее отъезд из Москвы откладывается.

Ежов остановился, обернулся. Дернул плечами.

— Я сам сообщу ей. Кстати, Слуцкий…

— Слушаю, товарищ нарком. — Слуцкий замер у самого выхода.

— Вы занялись Мирским?

— Сегодня займусь, товарищ нарком.

— Не сегодня, — Ежов прищурился, — а немедленно! Сейчас же! Сию минуту! Займитесь этим мерзавцем! Добейтесь от него признания об истинных задачах, поставленных перед ним английской разведкой. Ведь даже дураку ясно: его заслали к нам, чтобы он опорочил наших самых ценных зарубежных агентов…

И закричал, с трудом сдерживаясь, чтобы не затопать ногами:

— Всё, свободны, свободны! Все свободны!..

Вера складывала вещи. В комнате царил хаос, не подлежащий упорядочиванию: Вера брала первый попавшийся предмет и бросала в разверстый чемодан, затем брала другой, без всякой мысли и выбора, и тоже бросала. Платья взмахивали подолами, чулки обиженно свивались в клубок. Книги, фарфоровые фигурки колхозниц и призовых поросят и быков, купленные на Выставке достижений народного хозяйства (шокировать саксонских кринолиновых пастушек, рядом с коими Вера намеревалась их водрузить), бутыль «Абрау-Дюрсо» — специально для отца, символ неизменности России и неистребимости любимой марки Александра Ивановича, — все валилось в одну нарядную кучу.