Внезапно туманная завеса стала понемногу рассеиваться, и перед доктором возник страшный силуэт — тайная сила, руководившая схваткой, вышла из укрытия. Она была уже рядом с ним, и ее прикосновение напоминало бурю, срывавшую пожелтевшие осенние листья. Он поймал себя на том, что не способен оторвать взгляд от жутких останков огромного, темного существа.

Конечно, это были руины, но меты злобного духа сохранились и угадывались в истлевших чертах. Казалось, эти ужасные глаза, лоб, нос и волосы забыть невозможно, однако позднее доктор не смог ни точно описать их, ни объяснить, каким образом он и эта кошмарная женщина в упор смотрели друг на друга и мысленным взором видели, что творится в сердце каждого из них.

Итак, Джон Сайленс ответил на вызов темного, иссохшего воплощения зла.

Это была кульминация схватки. Она затронула глубины существа этого доброго человека с самоотверженной душой и высвободила его попавшую в плен энергию. Постепенно доктор стал приходить в себя. Естественно, для борьбы со злом ему понадобились определенные усилия, хотя и не сверхчеловеческие, ибо он уже распознал природу власти противника и мобилизовал все свои добрые начала. Тайные энергии доктора не сразу очнулись от сна — и неудивительно, ведь колдовские чары успели их крепко усыпить. Но вот наконец они, пробудившись к жизни, покинули то сокровенное пространство, которое он так долго и основательно изучал. Доктор стал дышать ровнее, одновременно вбирая в себя темную ауру зла. Растворяя в себе эту дьявольскую энергию, он преобразовывал ее и ставил на службу своим светлым и благородным целям. Преграды исчезли, и мертвенный поток вливался легко и свободно. Он чувствовал, как стремительно растут резервы его духа.

Джон Сайленс недаром изучал суть алхимической доктрины, согласно которой все энергии едины по своей природе, а добры они или злы, зависало только от их направленности и мотивов. В намерениях доктора не было ни грана эгоизма, уже не раз ему приходилось на время утрачивать, а потом восстанавливать контроль над собственным сознанием. Поэтому он знал, как осторожно надо впитывать разрушительные эманации зла и, меняя их вектор, превращать в добрые флюиды. Сам он был чист душой и безгрешен, и никакая черная инспирация не могла ему повредить.

Доктор Сайленс стоял посреди бушующего моря зла, неосмотрительно вызванного из небытия Пендером. Вбирая в себя вихри этих чудовищных энергий, он пропускал их через очищающий фильтр своего альтруизма и сам становился сильнее. Доктор мало-помалу брал верх и, хотя его все еще сотрясала мелкая дрожь, чувствовал приближение победы.

Схватка оказалась тяжелой и, несмотря на сырую изморозь, по его лбу и щекам катились струи пота. Кошмарный призрак стал постепенно меркнуть. Душа доктора освобождалась от наваждения. Стены и потолок вернулись на свои привычные места, помещение обрело прежние пропорции, а смутные формы растаяли в туманной пелене. Стаи черных кошек тоже бесследно исчезли.

Сознание полностью вернулось к Джону Сайленсу, он уже не сомневался, что воля его не сломлена и будет ему служить и впредь. Те короткие, ритмичные звуки, которые сами собой стали срываться с его губ, эхом разносясь по кабинету, заставляли предметы гулко вибрировать в унисон. Доктор двигался в такт вибрациям, жестикулировал и отбивал ритм ногой, пока вся комната не зазвучала в едином резонансе, подавляя слабые судорожные всплески агонизирующей нечисти. Духовная алхимия Джона Сайленса трансформировала силы зла. Искушенный в оккультизме, он умело направлял энергию акустических волн в те духовные сферы, в которых еще таились остатки зла. Гармония, восстановленная в его душе, распространялась по комнате, проникая в сознание четвероногих помощников доктора. И вот уже старый пес, до этого неподвижно лежавший в углу, весело зарычал и в знак своего расположения к хозяину застучал хвостом по полу.

Эти немудреные свидетельства дружеских чувств растрогали доктора, лишь теперь он понял, сколько испытаний выпало за ночь на долю бедного Флейма.

Потом громкое урчание возвестило о том, что кот также стряхнул с себя наваждение — с самым невинным видом он шел навстречу хозяину. Глядя на то величественное достоинство, с которым он шествовал по ковру, становилось ясно, почему в Древнем Египте кошкам воздавали царские почести. Глаза Смоки больше не горели зловещим огнем, он деловито озирался по сторонам — похоже, за эту ночь ему открылось что-то важное, и теперь он явно хотел извиниться за опасную выходку, в которую дал себя втянуть.

Продолжая громко урчать, Смоки приблизился к хозяину и потерся о его ноги. Потом, вытянув передние лапы, прогнулся, умоляюще заглядывая в лицо доктору. Заслужив прощение, он обратил свой взор в угол, где лежат колли и добродушно постукивал хвостом.

Джон Сайленс догадался — наклонившись, он погладил черную меховую спину. От этого движения в шерсти, от холки до хвоста, затрещат голубые искорки. Теперь можно было идти к собаке…

Смоки опередил хозяина и ткнулся носом в морду приятеля. От волнения у доктора запершило в горле. Он зажег свечу и увидел, что Флейм не в силах приподняться от усталости. С его пасти свисали клочья пены. Сайленс окликнул пса, в ответ тот чуть заметно вильнул хвостом. Смоки продолжат тереться о щеку колли, облизал его слезящиеся глаза, наступил на лапу и зарылся в густую и жесткую золотистую шерсть. Время от времени Флейм откликался и в свою очередь облизывал шкурку проказливого друга, однако движения его при этом были судорожны и неточны.

Интуитивно доктор Сайленс чувствовал, что с собакой что-то произошло, и у него защемило сердце. Он ощупал своего любимца, боясь обнаружить ушибы или сломанные кости, но, к счастью, ничего не нашел. Накрошив сандвич и залив его молоком, доктор подвинул миску колли, но тот, неуклюже ткнувшись мордой, опрокинул посудину и с застрявшими меж когтей кусками хлеба жалобно заскулил. Так что беднягу пришлось кормить с руки под сочувственное мяуканье Смоки.

Тут только Джон Сайленс понял страшную правду. Отойдя в другой конец комнаты, он громко позвал:

— Флейм, старина, ко мне!

Обычно пес сразу подбегал к нему с заливистым лаем и пытался положить лапы на плечи хозяину. Встал он и сейчас, но уж очень неловко, взмахнув хвостом, двинулся было к Сайленсу и тут же наткнулся на стул, а потом ударился о стол… Смоки неотступно следовал за ним, играя роль провожатого, но никак не мог помочь другу.

Доктор Сайленс взял колли на руки и понес, как ребенка. Итак, за свое участие в эксперименте пес поплатился зрением…

III

Через неделю Джон Сайленс решил навестить писателя в его новом жилище. Доктора обрадовало, что его пациент находится на пути к выздоровлению и что работа у него спорится. Во взгляде Пендера больше не чувствовался страх, да и держался он спокойно и естественно.

— Итак, чувство юмора вернулось к вам? — с улыбкой поинтересовался доктор, когда они уютно устроились в гостиной с видом на парк.

— Стоило мне уехать из этого проклятого дома, и все как рукой сняло. Мне кажется, это был сон. С тех пор у меня нет никаких осложнений, — пояснил Пендер. — Просто не знаю, как вас благодарить.

Сайленс сделал предупреждающий жест.

— Не стоит благодарности. Мы еще поговорим о ваших планах. Я подыщу вам другое жилье и помогу с переездом, так как прежний ваш дом необходимо снести, поскольку не только вы, но и ни один мало-мальски чуткий человек в нем не уживется. Хотя, по-моему, зло себя исчерпало.

И он поведал изумленному писателю о своем эксперименте.

— Я даже не пытаюсь вас понять, — отозвался писатель, когда доктор закончил рассказ. — Знаю только, что теперь мы с женой наконец-то вздохнем свободно. Но скажу откровенно, мне хотелось бы выяснить предысторию дома: кто в нем жил и когда. Странно, обычно места обитания темных сил пользуются в народе дурной славой, а тут никто и словом не обмолвился…

Доктор Сайленс достал из кармана лист бумаги.