В эту секунду лампа зажглась, и Хосе, кляня все и всех, в несколько прыжков достиг уступа и спрыгнул, стараясь не напугать девочку, прямо в густую траву. Он уже не слышал довольного мурлыканья Совы, бре­дущей домой, громкого голоса Катарино, который уго­варивал часового отпустить подвыпивших друзей. Он слышал только биение собственного сердца и искал в густой траве людей, доверивших ему жизни.

— Мы здесь, Хосе, — шепнула сеньора и сжала его большие, окоченевшие от напряжения пальцы.

Через полчаса они были возле сопок. Хосе укрыл сеньору и детей за скалой.

Он слышал, как на дороге остановился автобус и шофер, повозившись в моторе, мрачно предложил тури­стам добраться пешком до ближайшей гостиницы. Гид весело сказал, что тропинка легкая и быстрая. И вот на дороге остался один шофер. Он зевнул и громко сказал:

— Где же мои пассажиры?

Хосе вышел из-за скалы.

— Один есть, — сказал он.

— Я жду четырех, — отозвался шофер.

Они обменялись паролем, и через несколько минут семья Аррьосов расположилась в автобусе. Шофер за­дернул занавески на окнах и включил зажигание.

— Хосе, — быстро сказала сеньора, помни: в моем доме ты сын.

Хосе было грустно, но он ответил шуткой:

— Сеньора, в Гватемале вам трудно сейчас полу­чить дом. И не во всякий дом я смогу так легко войти, как в ваш дом в Антигуа.

Он остался один — в темноте, на пустынной дороге.

Сбросил с себя измазанный комбинезон, туго свернул и спрятал в расщелине.

Карлос Вельесер увидел Хосе в дверях бара и подал ему знак подняться в номер. Спустя несколько минут, будто невзначай, он предложил собутыльнику распить прощальную рюмку у себя в комнате — у него заваля­лась бутылка отличного французского вина. Шеф поли­ции охотно согласился. Они поднялись на второй этаж. Карлос отомкнул дверь. Хосе лежал на кровати и ровно дышал.

— Мой мальчишка спит с вечера без задних ног, — улыбнулся Карлос Вельесер. — Воздух Антигуа его усыпляет.

— О, у нас чудесный горный климат, — захохотал шеф полиции. — Ваше здоровье, сеньор антиквар.

Они чокнулись, и начальник полиции ушел, унося с собой воспоминание о беспробудно спящем Хосе. Алиби было обеспечено. Хосе открыл глаза:

— Они спасены, команданте. Теперь я буду спать двое суток.

— Вставай, соня, — ласково сказал Карлос. — Через два часа мы будем в столице. Там отоспишься.

26. СМЕХ И СЛЕЗЫ

Из кофейной зоны поступали тревожные вести: ар­мия действовала пассивно, в открытые столкновения с бастующими не вступала. Кастильо Армас снова гро­зился обратиться к своим верным батальонам и сдер­жал бы слово, не случись в эти дни чрезвычайное со­бытие.

Американское посольство сообщило, что правая рука и личный представитель президента США мистер Лайкстон готовится совершить дружественную поездку по странам Центральной Америки. Если дон Кастильо не возражает, смотр начнется с Гватемалы. В воздухе за­пахло деньгами. Был спешно созван кабинет министров. Президент безапелляционно заявил:

— Мы поклялись сделать нашу республику цвету­щим образцом антикоммунистической страны. Сеньоры, у нас выбора нет: мистер Лайкстон должен увидеть в Гватемале такой образец. В противном случае, — го­лос Армаса поднялся до фальцета, — ни о каком займе мечтать не приходится. Америка не швыряется день­гами, как южное небо звездами. Ваши предложения, сеньоры?

Министр земледелия пробормотал, что готов пока­зать мистеру Лайкстону процветающее кофейное ранчо. Но путь к нему долог, оно у самой мексиканской гра­ницы и сбывает продукцию непосредственно через кордон. Министр хозяйства и труда, адвокат американской электрической компании, вызвался представить высоко­му гостю нескольких старых мастеров гончарного ис­кусства.

Кастильо Армас вытащил из кобуры пистолет и цар­ственным жестом подвинул его министрам:

— Вот что нам нужно сейчас, сеньоры. Ранчо не убежит, гончары не перемрут, а красные нам могут под­ложить великолепную свинью.

Он повернулся в сторону своих советников.

— Дон Аугусто, — обратился он к Чако. — Поручаю вам личную охрану нашего гостя.

— Мой друг Линарес, — сказал Армас шефу тайной полиции, — вы изловите подпольный комитет до приезда мистера Лайкстона.

— Мой президент, — Линарес решился возразить, — это почти невозможно. Отложите на месяц-другой при­езд гостя, и я доставлю вам головы красных.

— Молчать! — крикнул Армас. — Вы обезглавите или парализуете их немедленно! У президента тоже есть границы терпения. Ни одной их листовки, ни одного транспаранта я не потерплю — вы слышите, Линарес?

— Я сделаю все, что смогу, мой президент, — пожал плечами Линарес.

Но Армас его уже не слушал:

— Полковник Леон, наш друг мистер Лайкстон обожает мальчишек. Две — три встречи на улице... Слу­чайные, разумеется... с разносчиком пирожков или юным клерком. Внушите им, что за преданность нашим идеям их ждет щедрая награда.

— Слушаюсь, организовать случайную встречу с пре­данным мальчишкой, — отчеканил полковник.

— И побольше во всем этом гибкости. Триумфальные арки, приветственные стяги, ковры из живых цве­тов — все должно быть подчинено встрече гостя. Стре­ляйте, жгите, вешайте, но сьюдад Гватемала должен смеяться!..

В президентском дворце прошла целая серия сове­щаний, и после каждого Линарес возвращался в свою загородную виллу взбешенным. Ради получения высо­кой должности он готов был пойти на любое унижение. Но маньяк с вздернутой тульей н выпученными глазами требует невозможного. Линарес исподволь готовил кап­кан для всей подпольной верхушки. Он ждет сигнала от Ласаро. Поспешностью можно только сорвать заду­манную операцию.

Однажды он приехал в особенно мрачном настрое­нии. Ярость душила, и Линарес не заметил, что расха­живает по веранде, где с беспокойством следят за его порывистыми движениями Аида и Хусто.

— Папа, у нас гость, — остановила его Аида.

— Всем молчать! — заревел Линарес. — Гостям, хо­зяевам, красным, черным! Говорить будет мистер Лай­кстон. Ни одной листовки... Боже мой, этот наивный президент сведет меня в могилу. Ни одной листов... Слепец, маньяк, самозванец, мнящий себя любимцем толпы...

— Сеньор, — вежливо сказал Мигэль, — я не могу вам помочь в беде?

— А, что? Кто здесь? — Линарес узнал гостя и усмехнулся. — Что ты можешь, Хусто, если даже я, стреляный волк, бессилен? Не принимай всерьез вопли и стоны — дон Кастильо поставил передо мной трудную задачу. Мы ждем личного представителя американского президента, и город Гватемала должен смеяться.

Он подошел к столу, налил себе рюмку мадеры и, морщась, пригубил:

— Чересчур приторно. Боюсь, что приторная улыбка не очень понравится мистеру Лайкстону.

Он ушел в кабинет, расположенный в глубине виллы.

— Папа последнее время очень нервничает, — ска­зала Аида. — Как ты думаешь, Хусто, скоро мы зажи­вем спокойно, как в былые времена?

Глаза Мигэля насмешливо сверкнули. — А ты помнишь эти...  былые  времена? — спро­сил он.

Что ты, — смутилась Линарес. — Я была совсем маленькой, когда мы бежали из Гватемалы. Но папа много раз рассказывал о нашей жизни. Когда он про­ходил по улице, индейцы жались к стене.

Мигэль прыснул:

— Ну нет, — сказал он уже серьезнее. — Такое, ко­нечно, не вернется. Индейцы осмелели. К стенам они жаться не будут. А спокойнее... Спокойнее будет. Не всем, я думаю. Тем, кто сильнее.

— Я к тебе очень хорошо отношусь, — покраснела девочка. — Ты сильный и смелый, Хусто. Я верю, что тебя будут бояться босоногие.   

— Я хочу другой славы, — ответил Мигэль, думая о своем, — я хочу, чтобы меня боялись не босоногие, а обутые.

Он подумал, не сболтнул ли лишнего, и туманно за­метил:

— Интересно потягаться с сильным. Слабого поло­жить на спину — что в море плюнуть.

Аида следила за его речью и не упустила случая поправить своего гостя:

— Зачем же так грубо?