Изабелла потупилась. Она не смогла солгать.

— Я не прониклась к нему симпатией, признаюсь. Но я тебе обещаю, что постараюсь, даже если это будет трудно.

Кэт ухватилась за ее слова и заговорила, повысив голос от возмущения:

— Даже если это будет трудно? Отчего же это так уж трудно? Почему ты так говоришь?

Изабелла больше не владела собой. Новость была сокрушительная, и она забыла о своем намерении не упоминать о том, что видела. Теперь у нее вырвалось:

— Не думаю, что он верен тебе. Я видела его с другой. Вот почему. Да, именно поэтому.

Она умолкла в ужасе от того, что сказала. Она не собиралась ничего говорить, зная, что это неправильно, — и все же запретные слова сорвались с ее языка, будто за нее говорил кто–то другой. И она сразу же почувствовала себя несчастной, подумав: «Именно так и совершается зло — бездумно». Совершить зло нетрудно, этому не предшествуют тяжелые раздумья; оно совершается легко, как бы между прочим. Это мысль Ханны Арендт, не так ли? Незамутненная банальность зла. Только добро являет чудеса героизма.

Кэт сидела совершенно неподвижно. Она сбросила руку Изабеллы со своего плеча.

— Позволь мне уточнить, — сказала она. — Ты говоришь, что видела его с другой женщиной. Ты именно это хотела сказать?

Изабелла кивнула. Теперь она не могла отречься от своих слов, и приходилось говорить чистую правду.

— Да. Прости. Я не собиралась тебе говорить, потому что действительно считаю, что не должна вмешиваться в твои дела. Но я его видела. Видела, как он обнимает другую девушку. Он пришел, чтобы с ней увидеться. Это было на пороге ее квартиры. Я… я проходила мимо. Я это видела.

— Где это было? — спокойно осведомилась Кэт. — Где именно ты это видела?

— На Нельсон–стрит, — ответила Изабелла.

Кэт с минуту помолчала. Потом рассмеялась с облегчением.

— Там живет его сестра, Фиона. Бедная моя Изабелла! Конечно, у тебя в голове все перепуталось. Он часто навещает Фиону. И конечно же, он ее поцеловал. Они очень любят друг друга. В этой семье все поддерживают родственные отношения.

Нет, подумала Изабелла, не такая уж это дружная семейка, — по крайней мере, в моем понимании этого слова.

— Вообще–то это была девушка, вместе с которой его сестра снимает квартиру, — заметила Изабелла. — Это была не его сестра.

— Лиззи?

— Понятия не имею, как ее зовут, — сказала Изабелла.

Кэт фыркнула.

— Это чушь, — твердо заявила она. — Ты неверно все истолковала — он просто чмокнул ее в щеку. А теперь ты не хочешь признать, что ошиблась. Было бы совсем другое дело, если бы ты призналась в этом, но ты и не собираешься. Ведь ты его ненавидишь.

— Я его не ненавижу, — защищалась Изабелла. — Ты не имеешь права так говорить. — Но она знала, что Кэт имеет на это право, потому что даже сейчас она мысленно представила себе снежную лавину, и ей стало стыдно.

Кэт поднялась.

— Мне очень жаль. Я понимаю, почему у тебя могло возникнуть желание рассказать мне эту историю, но я считаю, что ты несправедлива к Тоби. Я люблю его. Мы собираемся пожениться. Вот и все. — И она вышла из беседки.

Изабелла встала со своего кресла, уронив при этом рукопись.

— Кэт, пожалуйста. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты же знаешь. Пожалуйста… — Голос ее оборвался. Кэт бросилась бежать через лужайку к дому. Грейс появилась на пороге кухни с подносом в руках. Она неловко шагнула в сторону, давая Кэт пройти, и поднос полетел на землю.

День был испорчен. После ухода Кэт Изабелла около часа обсуждала эту ситуацию с Грейс, которая изо всех сил старалась ее успокоить.

— Может быть, она пока что не хочет ничего такого слышать, — сказала Грейс. — Сейчас она не допускает такой возможности. Но она будет об этом думать, о том, насколько это возможно. И она подумает: а что если это правда? И тогда с ее глаз начнет спадать пелена.

Изабелла считала, что ситуация весьма неутешительна, но вынуждена была признать, что Грейс права.

— Но пока что она не собирается меня прощать.

— Вероятно, нет, — ответила Грейс, словно речь шла о чем–то само собой разумеющемся. — Хотя, может быть, вам следует ей написать о том, как вы сожалеете. В свое время она вас простит, но будет легче, если вы оставите дверь открытой.

Изабелла последовала совету Грейс и написала Кэт короткое письмо. Она извинялась за то, что так расстроила Кэт, и выражала надежду, что та ее простит. Но в то время как она писала: «Пожалуйста, прости меня», она вспомнила, что несколько недель назад сказала Кэт: «Существует такая вещь, как поспешное прощение». Ведь много чуши говорят о прощении те, кто не понял (или никогда не слышал) точку зрения профессора Стросона, изложенную им в работе «Свобода и чувство обиды», в которой речь идет о непосредственной реакции и о ее значении. Мы нуждаемся в чувстве обиды, говорил он, поскольку именно чувство обиды указывает на свершившееся зло. Без подобной непосредственной реакции мы рискуем утратить понятие о добре и зле. Поэтому мы не должны прощать поспешно — по–видимому, именно так считал Папа Иоанн Павел Второй, прождав столько лет, прежде чем навестить в тюрьме человека, совершившего на него покушение. Интересно, подумала Изабелла, что сказал Папа Римский этому преступнику? «Я тебя прощаю»? Или он сказал что–то совсем другое, не имеющее отношения к прощению? Она улыбнулась при этой мысли: в конце концов, римские папы — тоже люди, и они ведут себя как человеческие существа, а это значит, что время от времени они должны смотреться в зеркало и спрашивать себя: «Это в самом деле я, в таком причудливом одеянии, сейчас выйду на балкон и помашу всем этим людям, с их флажками, их надеждами и их слезами?»

Гипотеза, изложенная в ресторане, после нескольких бокалов итальянского вина, да еще в обществе привлекательного молодого человека, — это одно; гипотеза, которая может выдержать холодный свет дня, — совсем другое. Изабелла прекрасно понимала, что все, что у нее есть против Минти Очтерлони, — это всего лишь предположения. Если даже в «Мак–Дауэллз» происходит что–то противозаконное и если даже Марк Фрейзер это обнаружил, это вовсе не означает, что Пол Хогг тут замешан. Идея Изабеллы насчет того, что он может иметь к этому отношение, правдоподобна, но не более того. «Мак–Дауэллз» — крупная фирма, насколько она понимала, и нет никаких причин предполагать, будто то, что обнаружил Марк Фрейзер, касается именно Пола.

Изабелла поняла, что если она хочет найти подтверждение своей гипотезе, ей придется навести кое–какие справки о «Мак–Дауэллз», а это будет нелегко. Придется побеседовать с людьми из мира финансов: они могут быть в курсе происходящего, даже если сами не работают в фирме. Эдинбургское финансовое сообщество напоминает большую деревню, так же как и сообщество юридическое, и там процветают сплетни. Но ей потребуется нечто большее: нужно узнать, каким образом можно обнаружить, не воспользовалось ли какое–то лицо закрытой информацией в личных целях. Требуется ли для этого проверка сделок с акциями? Но ведь на биржах каждый год совершаются миллионы сделок! И разумеется, нечестные на руку люди умеют заметать следы, привлекая подставных лиц. И если мы знаем ничтожно мало судебных процессов по обвинению в купле и продаже с использованием конфиденциальной информации — и практически ни одного осужденного по этой статье, — на то есть причины. Это просто не смогли доказать. А в таком случае невозможно проследить, что сделала Минти с информацией, полученной от ее жениха. Минти могла действовать безнаказанно, если только — и это важная оговорка, — если только кто–то работающий в этой фирме, Марк Фрейзер например, не связал бы ее сделки с информацией, которой, как ему было известно, обладал Пол Хогг. Но Марк мертв. А это означает, что ей придется повидаться со своим другом Питером Стивенсоном, финансистом, тайным филантропом и руководителем Самого Ужасного Оркестра в Мире.

Глава девятнадцатая

Вест–Грейндж–Хаус являл собой большое прямоугольное здание, возведенное в конце восемнадцатого века. Это окрашенное в белый цвет строение располагалось на окраине Грейнджа — пригорода, граничившего с Морнингсайдом и Брантсфилдом. До него можно было прогуляться пешком от дома Изабеллы, а от магазинчика Кэт вообще было рукой подать. Питер Стивенсон заглядывался на это грандиозное сооружение сколько себя помнил и не упустил свой шанс, когда его неожиданно выставили на продажу.