Стремясь снять с Х. Негрина ответственность за репрессии и убийства этого периода, А. Виньяс пишет: «Нет необходимости говорить, что „славная“ эпоха НКВД и его контактов с испанской Службой военных расследований пришлась на период управления Прието»[1219]. Но также «нет необходимости» напоминать, что Прието правил не один, и не был премьер-министром и начальником служб безопасности.

Очевидно, что наибольшая ответственность за репрессии этого времени лежит на коммунистах — службу безопасности возглавлял коммунист Антонио Ортега, который действовал в контакте с эмиссарами НКВД. Но гибель Нина стала результатом травли ПОУМ, ответственность за которую несет весь майский блок, включая, конечно, и Негрина.

«В нормальных условиях Нину, возможно, грозило бы только тюремное заключение. Орлов пошел намного дальше, и Правительству пришлось терпеть это, потому что смерть Нина (таково, без сомнения, было действительное значение) стоила меньше, чем возможное осложнение отношений с Советским Союзом»[1220], — продолжает А. Виньяс. Трудно признать «нормальными» условия, при которых лидера оппозиционной партии отправляют в тюрьму без веских оснований. К тому же Негрин должен был понимать, что помощь СССР Республике зависела не столько от дела Нина, сколько от обстоятельств международной политики. Угодливость в деле Нина не спасла правительство Негрина от проблем, которые с августа 1937 г. стали возникать с советской помощью.

Вероятно Негрин (в отличие от его сегодняшних адвокатов) это понимал. Но репрессивная кампания (даже с учетом ее издержек) была выгодна ему не меньше, чем Сталину, а даже больше. Ведь она деморализовала оппозицию. А затем можно было «умывать руки», ссылаясь на тень СССР.

Однако скандал с убийством Нина помог социалистам укрепить свои позиции и в отношениях с коммунистами, которые скомпрометировали себя «топорной работой». Шумная известность начальника службы безопасности коммуниста А. Ортеги, которой способствовала и хвастливая коммунистическая пропаганда, сыграла с ним злую шутку — в июле его пришлось снять[1221]. Тише надо работать, осторожнее.

Впрочем, отставка Ортеги была связана и с его шокирующей ретивостью. В день отставки Ортега говорил: «Чтобы очистить Арагонию от анархо-троцкистских бандитских групп, располагающих большими запасами оружия и амуниции, нужно вести настоящие плановые бои от одной деревни к другой. Я боюсь, что после моего снятия эту работу прекратят»[1222]. Как показали уже августовские события в Арагоне, коммунисты преувеличивали вооруженность анархистов. Но в любом случае в планы республиканского руководства не входила еще одна гражданская война в тылу фронта, и от методов Ортеги пришлось отказаться. Задачу разоружения Арагона решили позднее, меньшей кровью.

После снятия с поста Ортеги репрессии стали ослабевать. Коммунисты с гневом отмечали, что Сугасагоития саботирует преследование ПОУМ (после отставки Ортеги министр освободил сотни политзаключенных и не вскрыл связи «троцкистов» и штаба Франко!). А Ирухо и вовсе стал заниматься тем, чего коммунисты так опасались в мае — расследованием произвольных расстрелов и жестокого обращения с заключенными в Мадриде, когда службой безопасности здесь руководил С. Карильо — коммунистический лидер ОСМ[1223]. Отсюда нити могли потянуться и к другим аналогичным делам.

В начале августа 1937 г. Служба безопасности была реорганизована. Создается Служба военных расследований (SIM, Servicio de Investigación Militar). Она должна была бороться с «пятой колонной», но фактически действовала также против ПОУМ и радикалов НКТ.

После создания СИМ позиции КПИ в репрессивной системе ослабли: «В полиции ее влияние не уступало влиянию социалистов, хотя она проигрывала последним в таких важных секторах, как СИМ (служба военной контрразведки), которая была создана по распоряжению Прието и традиционно обвинялась в том, что создана в вотчине коммунистов — под неявным покровительством НКВД — чтобы устранять противников в республиканском тылу. Несомненно, отношения между социалистами и коммунистами, согласно внутреннему докладу, датированному 30 мая 1938 года, были преимущественно радушными во всех подразделениях, исключая СИМ, где „тем немногим коммунистам, которые туда входили, устроили невозможную жизнь“»[1224]. Это очень примечательно. В конце марта 1938 г. Прието ушел из правительства, а позиции социалистов в СИМ сохранились. Так что социалисты в СИМ ориентировались не на него, а как раз на Негрина. Это был его инструмент, который давал «страховку» на будущее.

Строительство репрессивной системы продолжилось и дальше: «Летом того же года начинают работу суды по делам шпионажа и государственной измены, а в декабре 1937 г. создание специальных гражданских судов привело к отставке министра юстиции Мануэля де Ирухо. Для преследования преступлений, совершенных в войсках, в октябре того же года создаются также постоянные военные суды, суды военных корпусов, независимых единиц и внутренних зон»[1225]. Мы увидим, что это военное правосудие не мешало офицерскому своеволию. Его острие было направлено против солдатской массы.

Нанеся репрессивный удар по левой оппозиции, республиканский режим пытался продемонстрировать свой либеральный характер в тех вопросах, которые не могли подорвать монополию майских победителей на власть. 31 июля в Республике была провозглашена свобода совести. 7 августа были открыты первые церкви (в июле 1936 г. они были закрыты вооруженными сторонниками Народного фронта и анархистами).

Президент Асанья наслаждался картиной отступления социальной революции. 13 ноября он заявил: «Мы имеем вновь республику, республику, имеющую три цвета! И ничего более!»[1226] Синдикалистская газета «Эль Пуэбло» возразила Асанье: «Есть нечто большее, чем одна республика с тремя цветами на своем знамени. Для некоторых партий есть один цвет и скрытое желание направить победу к своим целям»[1227]. Это был намек на коммунистов.

Формально Республика оставалась демократическим государством, и обвинения против «троцкистов» требовалось подтвердить в суде. За ПОУМ заступился Второй интернационал, что было важно для Негрина и Прието[1228]. Анархо-синдикалисты также пытались обеспечить правовые гарантии в деле членов ЦК ПОУМ. В ответ на запрос НКТ министр юстиции сообщал о «распоряжении правительства республики, в соответствии с которым процесс против господ Нина, Горкина и других членов ПОУМ будет проводиться в соответствии с нормами Права, со всеми гарантиями, которые предоставляются судами гражданам, и с защитой, которую они стремятся получить от закона… Могу заверить, что никто из заключенных не получил ни царапины (применительно к Нину это была прямая ложь, лидера ПОУМ уже не было в живых — А. Ш.), ни плохого обращения, на них не оказывалось никакого другого давления, которое касается их собственного достоинства»[1229].

2 июля генсек НКТ М. Васкес выступил в защиту ПОУМ. Главный тезис: «Организация — это не лица»[1230]. Если кто-то из поумовцев замешан в шпионаже или антиправительственных действиях, это еще не повод запрещать всю организацию. Тем более, что и эти обвинения не доказаны: «человека арестовывают, и он исчезает, как это имело место с Нином… Чего ни один человек не поймет и ни за что не поверит, это то, что Нин связан с Франко, что он фашист…» Эти тезисы были положены в основу протеста НК НКТ председателям кортесов и правительства, руководящим органам партий[1231]. 7 июля НКТ и ФАИ заявили, что у них нет блока с ПОУМ, и они просто требуют справедливости[1232].