Доложили о случившемся генералу Перовскому — тот брови сомкнул в гневе, зубами заскрипел в кулаком по столу стукнул:

— Хватит терпеть! Кончилось мое терпение!..

Выехал генерал в Петербург, и через две недели предстал с прошением о необходимости воинского поиска в Хиву перед военным министром графом Чернышевым. Граф, выслушав Оренбургского военного губернатора, с сомнением усмехнулся, губы скривил, руками развел театрально. Всем своим видом выразил, что разговор этот доставляет удовольствие точно такое, если бы он говорил не со сведущим в важных государственных делах, а каким-нибудь гимназистом или кадетом. Перовский уловил это и тоже принял соответствующую позу. Подошел к окну, отодвинул тяжелую зеленую штору, открывая вид на главный портал Зимнего дворца и Александровскую колонну. Сказал с сожалением:

— Велика Россия, и могущество ее велико, а справиться с рабовладельческой Хивой не может.

— Да уж такова она, Хива, словно старая ведьма пыхтит, ворчит и злобствует посреди необъятных пустынь, — иронизируя, с некоторым высокомерием заговорил Чернышов. — С Каспия к ней не подступиться: две недели надобно по безводным пескам идти, а от Оренбурга втрое дольше. Колодцев на пути маловато, и все маловодные. Роту или батальон еще можно напоить из такого колодца. Но ведь на Хиву идти — несколько полков надо с собой брать, тысяч пять лошадей, тысяч двадцать верблюдов. И всей этой скотине воды подавай, иначе подохнет.

— Зимой идти надо, когда в степях снега много, — возразил Перовский. — Снеговой водой можно стотысячное войско напоить.

— В зиму пойдешь—весь отряд заморозишь и сам Богу душу отдашь, — строже заговорил Чернышов.— Или неизвестно тебе, Василий Алексеевич, какие крутые бураны свирепствуют в киргизской степи?

— Известно, — согласился Перовский. — Однако в двадцать пятом году генерального штаба полковник Берг именно зимой прошел от Мангышлака до Усть-Юрта, и ничего—не замерз.

— Берг не войной ходил в Хиву, а на съемку местности близ Арала. Он хану войной не грозил. А коли дошло бы дело до сечи, потерял бы весь свой отряд полковник Берг.

— Я решительно не понимаю вас, ваше превосходительство! — вспылил Перовский. — Не одна война не обходится без риска, и война с Хивой была бы не исключением. Вы же не хотите рисковать ничем!

— Хорошо, когда риск оправдывает дело, — хладно кровно, без тени неудовольствия, продолжал Чернышов.

— В данном же случае рисковать нет никакого смысла. Наши прошлые столкновения с Хивой говорят об этом... Давайте-ка вспомним хотя бы поход атамана Нечая на Хиву. Дошел сей атаман до Ургенча, напал на ханский дворец, гарем его даже растрепал, воспользовавшись тем, что хивинский хан на войне с Бухарией. А как донесли хивинскому хану, что русские казаки гарем его распотрошили, — бросился он за Нечаем в погоню, настиг, всех поубивал, и самого Нечая тоже... Или поход князя Бековича-Черкасского...

— Ваше превосходительство, — перебил графа Перовский. — Считаю уместным в таком разе напомнить вам завещание Петра Великого. Умирая, Петр Алексе евич просил потомков отомстить за смерть Бековича и всего отряда, погибших от сабель хивинских.

— Ах, Василий Алексеевич, — оскорбился Чернышов.

— С вами в примирительном тоне никак говорить невозможно. В конце концов, если вас и эти доводы не убеждают, то давайте вспомним об англичанах. Лондон всякий наш шаг в сторону Хивы рассматривает как очередную угрозу Британской Индии. Если бы даже я поддержал вас, то все равно вы осеклись бы на министре иностранных дел. Уверяю вас, что любезнейший Карл Васильевич из-за осторожности перед англичанами и разговаривать с вами о походе на Хиву не станет. Так что прошу вас, давайте прекратим на этом разговор о Хиве. Честь имею.

Перовский откланялся и вышел.

Через несколько дней на балу в Зимнем дворце, когда Перовский с группой военных стоял, наблюдая за прибывающей великосветской публикой, на площадке парадной лестницы появился государь император. Как всегда его сопровождала свита приближенных, среди которых мелькали лица и фраки иностранных посланников. Он скользил пустым взглядом по живым шпалерам многочисленных господ, вытянувшихся вдоль сверкающих стен залы Казалось, государь, видя всех сразу, не видел в отдельности никого. Но это было не так. Шествуя, он вдруг останавливался и заговаривал с кем-нибудь — при этом по лицу его скользила снисходительная улыбка. Перовский, следя за государем решил непременно попасть в поле его зрения, и тогда самодержец не пройдет мимо. Он увидел, как Николай Павлович остановился, принимая приветствие Чернышева, и тотчас приблизился. Царь, увидев его, благосклонно улыбнулся и дал знак рукой, чтобы Перовский подошел.

— Давно ли в Петербурге, друг мой?

— Несколько дней, ваше величество. Приехал по хивинским делам. Хан Аллакули опять принялся за старое. Раньше хоть поодиночке наших людей в рабство таскал, а теперь артелями.

— Как тебя понимать? — насторожился царь. Перовский коротко рассказал о случае на усадьбе казака Зайчикова, попросил озабоченно:

— Пора, государь, ей-богу, пора собираться на Хиву, да вот граф Чернышов никак решиться не может.

Царь поинтересовался у военного министра о причинах отказа. Чернышов заговорил о больших расходах, об англичанах, и вновь, как у себя в кабинете, возбудил горячую натуру Перовского.

— Ваше величество, — прервал речь военного министра Перовский — Я принимаю эту экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность.

— Когда так, то с Богом.— Царь улыбнулся и, приподняв высоко подбородок, пошел дальше.

Слово государя немедля обрело форму приказа: уже через несколько дней по хивинскому вопросу был создан особый комитет, в который вошли Нессельроде, Чернышов и Перовский. На заседании комитета 12 марта 1839 года, в обстановке строжайшей секретности, было решено под предлогом посылки ученой экспедиции к Аральскому морю отправить на Хиву пятитысячный отряд. В случае удачного похода и взятия Хивы — хана сместить, заменить его надежным султаном из киргизов-кайсаков, упрочить порядок сношений с Хивой, освободить всех пленных и предоставить полную свободу русской торговле...

Вернувшись в Оренбург, Перовский занялся формированием отряда. Полетели во все полки и казацкие сотни депеши о вызове офицеров в штаб командующего, о формировании отдельных батальонов. Все лето проходили военные учения. На Эмбу и Ак-Булак отправились съемочные отряды под командованием полковника генштаба Гекке. Ранее созданные там укрепления были обустроены по всем правилам фортификации, хотя по возвращении в Оренбург Гекке доложил на военном совете, что места, рекомендованные под форты полковником Федором Федоровичем Бергом, крайне неудобны для размещения войск. Местность сплошь солончаковая, лишена растительности, а главное, мало воды. Присутствовавший на этом совете генерал-майор Станислав Циолковский со знанием дела отметил:

— Оттого, господа, полковник Берг и советует нам отправляться в поход зимой, когда в воде нужды вовсе нет. Летом в степи пятитысячному войску делать нечего. Летом двинешься в степь — от жажды погибнешь.

— Зимой тоже не слаще, — возражал начальник штаба Оренбургского отдельного корпуса барон Рокосовский.— Если зима будет снежная и суровая, то весь отряд неминуемо погибнет. Где взять топливо для варки пищи? Чем кормить лошадей и верблюдов? Не смогут они добывать корм из-под глубокого снега... А корма на двенадцать тысяч верблюдов с собой не возьмешь. Никаких сил не хватит, чтобы поднять его на тысячу пятьсот верст пути.

Правы были оба. Выступай хоть зимой, хоть летом — легкого пути не будет. Перовский долго раздумывал, как быть, и решился: «Полковник Берг с отрядом не погиб — выживу и я со своими орлами-уральцами!»

Отправил генералу на Эмбу и Ак-Булак несколько верблюжьих караванов с овсом, сухарями и прочим продовольствием. Сопровождать караваны выехали вооруженные отряды казаков — они и остались гарнизонами на укреплениях. До зимы занимались заготовкой сена, собирали хворост на топливо. Тем временем астраханские купцы готовили в дорогу десять расшив с провиан том, чтобы спуститься по Каспию к Мангышлаку и оттуда, по необходимости, перебросить провиант на Ак-Булак, который стоял от моря на сто верст.