Председательша Набат-дайза — высокая и полная сорокалетняя женщина, муж и сын у которой погибли на фронте, поздоровавшись с Аширом, бесцеремонно спросила: «Куда ранен, Ашир?» — «В легкое... Насквозь правое легкое прострелили»,— виновато улыбнулся фронтовик. — «Ничего, не беда, — успокоила его Набат-дайза. — Лишь бы руки-ноги были на месте».

Вошла она с Аширом в его темную кибитку. Жена кинулась к тамдыру, чтобы испечь лепешек. А в кибитке целая гора шерсти и вонь такая— дышать нечем. Ашир окликнул жену, хотел было заставить ее, чтобы вынесла во двор это, как показалось ему, ненужное богатство, но Набат-дайза, усмехнувшись, одернула фронтовика: «Этим богатством живем, Ашир. Шерсть прядем, теплые варежки вяжем — на фронт бойцам отправляем. Носки теплые... Все женщины заняты этой работой. Днем в поле с кетменями — овощи от сорняков пропалываем, а вечером сидим с пряжей». Ашир вспомнил, как после Сталинградской битвы, вместе с вручением наград, бойцам дарили присланные в посылках из тыла теплые вещи. Аширу как раз достались теплые варежки. «Уж не из нашей ли шерсти связаны!— подумал он. — Может и связала их моя Кейик?!» Достал из вещмешка варежки, подал председательше. Та осмотрела их и покачала головой. «Нет, это из Казахстана или с Урала. Шерсть не наша. У нас овечья шерсть тоньше и мягче... Да и посылки наши все ушли в Ельню. — пояснила Набат-дайза.— Недавно наша, туркменская дивизия, освободила Ельню, — теперь мы шефствуем над этим русским городом, вот и посылаем туда все, что им нужно: теплые вещи, кетмени, лопаты... Гитлеровцы-мородеры, говорят, всю Ельню обобрали: жителей разули-раздели, дома сожгли и всю скотину с собой угнали».

Ашир подтвердил, что так оно и есть. Видел он жизнь в прифронтовой полосе и потяжелее. Тысячи расстрелянных, сваленных в канавы, тысячи людей угнали в Германию. И Набат-дайза, слушая его, и глядя на его награды, спросила: «Орден за что получил?» Ашир неловко улыбнулся, скромным был, не любил хвалиться: «Ай, я же снайпером был. Около двадцати фрицев на мушку взял...» Председательша, услышав эти слова, даже привстала с кошмы. «Снайпером, говоришь, был?! Вах, Ашир, что же ты до сих пор молчал! Нам стрелки хорошие позарез нужны. Мы же с планом мясозаготовки не справляемся! Дичи в горах много, а охотников почти нет: старики да дети. Старый в гору залезть не может, а дети метко стрелять не могут... Верблюжонок ты мой, как ты меня обрадовал своими речами!— счастливо засмеялась председательша, — Давай-ка немного отдохни, да возглавишь охотничью бригаду. В горах мяса — хоть отбавляй: архары, джейраны, кекликов много развелось...»

Согласился Ашир с председательшей. Действительно: кому, если не снайперу-орденоносцу — заниматься охотой. Да и в юности, до войны, преуспевал Ашир в охоте - ходил со взрослыми в горы за кекликами и прочей дичью. Собственно, тогда и научился стрелять. А на фронте лишь усовершенствовал свою стрелковую подготовку.

Через день-другой собрал Ашир у себя в кибитке подростков. Человек двенадцать собралось. В основном-сыновья охотников. Отцы на фронте, а ружья их дома, вот и пришли с отцовскими ружьями джигиты. У кого старое допотопное хырлы, у кого двойник с гладким и нарезным стволами, но в основном шомполки. У самого Ашира дробовик. Посидели, посовещались — с чего начать. Выяснилось, что маловато дроби, не говоря уже о картечи. Вновь пришлось идти к председательше Набат-дайзе. Отправилась она в город — достала боеприпасов для своих охотников. Потом на заставу подалась, к пограничникам — договорилась, чтобы колхозных ребят с ружьями пропускали в горы.

Отправились они на рассвете. Сами пешком, дробь, порох и прочие охотничьи припасы — на двух ослах, в хурджунах (Хурджун — переметная сума). Еда и вода в бочонках на верблюжьем горбу. Выдала Аширу председательша старого верблюда-инера. Он только с виду стар, а своим горбом запросто до трехсот килограммов разной поклажи поднимет. На нем и убитую добычу рассчитывали домой везти колхозники. Только сначала надо подстрелить эту добычу. И не просто, добычу а диких горных баранов, мясо которых несравнимо ни с каким другим.

У родника «Алтын-Су», у подножия гор, соорудили охотники стоянку. Шалаш из камыша построили, продукты сняли с верблюда — закопали наполовину в землю и покрыли сверху большими камнями. Пустили верблюда и обоих ослов пастись. Двое ребят, которые послабее, остались на стоянке, остальные отправились по охотничьей тропе в горы.

Долго шли, не видя и не встречая ничего примечательного, если не считать горных куропаток — кекликов. Но не стрелять же в них. Откроешь стрельбу — всю дичь распугаешь. А архары и без того чутки: подобраться к ним не так просто. Ступишь неловко ногой — посыпится вниз каменное крошево и архары — будь они даже на соседней горе, тотчас умчатся прочь. Ашир всех стрелков - джигитов перед выходом в горы предупредил, чтобы поснимали свои старые, самодельные чарыки, кожанные подошвы которых скользят по камням, а надели резиновые калоши. К счастью охотников в сельпо, оказались калоши — новые, разных размеров. Литые подошвы калошей в твердых рубчиках — словно специально сделаны для горных стрелков-охотников.

К вечеру первого дня поднялись на высокогорное архарье пастбище — так старики-туркмены назвали ложбины между горных хребтов. Травостой тут всегда хороший. В мае-июне в Каракумах трава уже сгорает на солнце, делается серой и пыльной, а в горах сохраняется до самой глубокой осени. Здесь же в ложбинах и родники, к которым ходят архары на водопой. И не только архары, но барсы, волки, лисы и более мелкое зверье, какое водится в горах.

Достиг Ашир со своими джигитами архарьего пастбища. Залегли охотники — стали ждать добычу. Залегли в ста метрах от родника. Сами за высокой скалой, а родник — ниже. По расчетам охотников, архары должны были прийти на водопой вечером или утром. Часа два ждали, шаря окулярами бинокля по горам. Наконец увидели: архары, выстроившись в ряд, впереди вожак круторогий, словно командир, стоял на соседней горе и настороженно смотрели в сторону, где лежал Ашир с джигитами. Юнцы недоумевали, почему же архары не идут к роднику, строили всякие догадки. Может у архаров нюх особый? Разумеется, что особый — не такой, как у человека! Может ветер с нашей стороны, и козлы чуют охотников? Нет, только не ветер. Дует ветер как раз оттуда, где насторожилось стадо.

Примерно через час загадка разрешилась самым неожиданным образом. К роднику осторожно ступая спустилась джейраниха-мать с маленьким козленком. Оглядываясь по сторонам и вздрагивая, она долго боялась опустить голову и припасть к воде. Потом послышалось ее блеянье — это мать приглашала козленка: пей, мол, не бойся. Малыш припал к роднику, мать-джейраниха тоже хотела это сделать, и в этот момент, — непонятно откуда он взялся, — выскочил из засады барс и ударам лапы опрокинул джейраниху в родник. Охотники, не сговариваясь выстрелили в хищника. Несколько пуль попало ему в голову и бок. Барс замертво свалился, но успел убить джейраниху.

Джигиты, словно орехи с орешины, посыпались со скалы вниз, чтобы поскорее захватить добычу. Несколько человек схватили барса за лапы и оттащили от родника. Джейраниху тоже вытащили из воды: она лежала с остекленевшими глазами, а вода в роднике была замутнена кровью.

— Ребята, а где же малыш? — первым вспомнил о козленке Ашир.

Посмотрели вокруг — нигде его нет. Поискали — не нашли. Решили, что успел убежать козленок, хоть и мал — едва держится на ногах. Стали решать — что делать с барсом. Четверо выволокли его на тропу. Тащили и приговаривали: «Вот Набат-дайзе хороший подарочек будет!» А убитую джейраниху оставили, немного, оттащив от родника. И только, было отошли от нее, как откуда-то появился и подбежал к ней, жалобно блея, ее малыш-джейранчик. Ашир — к нему кинулся, чтобы поймать. Но малыш и не думал спасаться бегством. Вместо того, чтобы бежать, он полез к мертвой матери, начал искать вымя.. Ашир взял его на руки, и больно сделалось сердцу охотника.

— Эх, бедняга, бедняга, — пожалел малыша. — Что же с тобой теперь делать? Оставлять тебя здесь нельзя — сразу звери растерзают. Придется взять тебя домой — будешь хорошей забавой для моего малолетнего сына.