— Ой, гадость какая! Вот, значит, почему он такой нарядный ходит!..
— Ну да! А ты говоришь! Нет, Кейкер, отец твой напрасно беспокоится. Но все равно, отца надо слушать. Иди, милая, не обижай старика!..
Глава девятая
Скоро месяц, как женился Еллы. Свадьба была скромная, но справили ее с шумом: соскучились люди по празднику.
Дня за три до свадьбы к Чопану-ага зашел его новый знакомый, Мовлям-ага. Он теперь нередко наведывался в эту кибитку и никогда не являлся с пустыми руками: то рису на плов принесет, то хлеб из джугары, пышный, хорошо пропеченный… Сам Чопан-ага тоже частенько заходил к новому другу и тоже не с пустыми руками. Неделю назад он принес Мовляму-ага нарядные носки из разноцветной шерсти, а когда тот поинтересовался, кто ж это у них такая рукодельница, сказал, что старшая дочка и что скоро они выдают ее замуж. И пригласил Мовляма-ага на свадьбу.
Мовлям-ага стоял возле кибитки и нарадоваться не мог, как тут все изменилось. То ли жена доняла хозяина ворчанием, то ли самого его вконец пробрало, но только кибитку было не узнать. Словно новая стала, и очаг какой-то другой, широкий, просторный… Про джугару и говорить нечего — богатейший урожай вырос…
Ну что ж, теперь и гостей принимать не стыдно!..
…Невесту увезли еще с утра, торжественно, с шумом, совсем как в мирное время. Общее руководство взяли на себя Анкар-ага и Нунна-пальван. Возле кибитки жениха кипели два огромных котла, над которыми колдовали тетя Дурсун и Огулдони. Вечером здесь собралась вся деревня, за исключением «актива», который Нунна-пальван собрал у Солтанджамал. Правда, скоро выяснилось, что признаком, по которому он отбирал гостей, была не столько активность, сколько умение выпить. В палатке Солтанджамал оказались несколько учителей, девушка — секретарь сельсовета (ее привела Гыджа), Левушкин и один тракторист из местных.
Поллык-ага оказался в затруднительном положении. Он никак не мог решить, к какой компании ему примкнуть, и лишь после долгих колебаний направился к кибитке Солтанджамал. Человек он, конечно, непьющий, но ведь «актив»… Даже член правления. Но как быть с выпивкой? На свадьбу вполне могут приехать начальники из района, а если он не станет пить, подумают, что он верующий, отсталый человек и ему не место в партии… И так не больно-то хотели принимать!.. Придется выпить. Если, конечно, начальство приедет…
Все получилось совсем не так, как ожидал Поллык-ага. Районное начальство не приехало, но не успел он войти в кибитку, как с него сняли ушанку, посадили между двух молодых учителей и потребовали, чтоб он немедленно выпил штрафную. Поллык-ага твердил, что он честный человек, наказывать его не за что, и если поступал на него какой-нибудь сигнал, то это клевета, но все закричали, что никто его ни в чем не винит, просто такой порядок.
От штрафной Поллык-ага чуть не задохнулся, понял, что какой-то недоброжелатель подсунул ему жидкий огонь, но потом закусил огурцом, отдышался, и дело пошло веселей. Через некоторое время он даже высказал желание произнести тост, который закончил такими словами:
— Да здравствуют секретари райкома товарищ Рах-манкулов и товарищ Шаклычев!..
Веселье «актива» было в самом разгаре, а возле кибитки жениха шум уже затихал. Джаннет ушла ночевать к Кейкер. Поварихи убрали посуду и собирались идти домой. Тетя Дурсун ждала, пока Анкар-ага разгонит ребятишек, которые все норовили примоститься возле кибитки — послушать разговор молодоженов. Наконец и они ушли. Еллы и Садап остались одни…
По обычаю, молодая целый месяц не должна выходить из кибитки, занимаясь лишь мелкой домашней работой. Садап нарушила эту веками установившуюся традицию. Только три дня сидела она под красивым синим одеялом, которое с такой любовью берегла покойная Дурсадап для своей будущей невестки. Через три дня молодая уже работала на приусадебном участке, а через педелю вместе со своей бригадой вышла в поле.
Днем в конторе тихо, Сазак щелкает на счетах. Еллы корпит над бумагами. Теперь каникулы, в школу он не ходит и с утра до вечера пропадает в конторе. Работы столько, что хоть всю ночь сиди. Попробуй пересчитай, сколько ежедневно вырабатывает каждый колхозник, ведь их сотни… Пересчитаешь, по расчетным книжкам разнести надо. Потом счетовод с фермы Поллыка-ага принесет ведомости чабанов. Их тоже надо проверить и обобщить.
Но самое неприятное в работе — выявлять тех, кто не выполнил минимума трудодней. Список этот надо ежедневно представлять в правление, потому что минимум-это закон и не выполнивший его — преступник.
Вообще-то мало кто не выполняет. Работают здорово. Вон Гаракыз Анарова из высокоурожайного звена — двести восемьдесят трудодней за полгода. Или Садап Чопанова… Правда, она теперь уже не Чопанова, а Еллыева, по ладно, за первое полугодие пусть проходит как Чопанова: двести двадцать три трудодня! За июнь почему-то только семнадцать, ах, да это же июнь… Неделю не выходила в поле…
Трудодней-то у нее много, Сазак смеется — богатую, мол, невесту взял, а что она на эти трудодни получит?.. В прошлом году по семнадцать копеек дали… если и в этом так будет, дай бог за заем расплатиться!.. Если только новые земли не выручат.
— Сазак-ага, тот хлеб, что на новых землях посеяли, будем на трудодни давать?
Сазак отложил в сторону ручку, потянулся, откинулся на стуле.
— Вообще-то урожай там неплохой… Со всеми долгами этой пшеницей рассчитаемся. А вот насчет трудодней… Думаю, и на трудодни выкроим, только болтать об этом пока не надо. Да… Новые земли — это мы дельное начинание осуществили.
«Надо же! „Дельное начинание“, „мы осуществили…“! А как орал, как возмущался произволом председателя! Письма в райком писал!.. Вот человек — всегда сухим из воды выйдет!..»
Появление Анкара-ага прервало размышления Еллы.
— Здравствуй, сынок! Ты чего ж это не заходишь?
— Да так, Анкар-ага… — Еллы смутился. — А что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего особенного… Дело у меня к тебе.
— Дело?! Садитесь, Анкар-ага! — Еллы вскочил и пододвинул старику стул.
Тот сел, вытер платком лицо и с едва заметной улыбкой взглянул на Еллы:
— Возьми-ка свою бумагу! Взял? Ну пиши! Теперь все писать требуют, бумага стала сильнее человека… Станут пшеницу делить, что за рекой выросла, а у Анкара-то и трудодни не записаны! Ну так: первый день этой недели Рябой две бороны привозил точить, два дня я с ними провозился… На третий день на складе у Гыджи работал, мелочь всякую подправил, она сама тебе скажет, я уже запамятовал… Четвертый и пятый день ручки ладил к серпам… А шестой день?.. Постой, постой!.. Да, вспомнил, верблюжье седло Поллыку сработал. Доволен остался наш заведующий… Вроде все… Еще я хотел спросить: жену-то к родителям отправлять собираешься?.. Пора уж, срок вышел… Или, может, решил забыть наши старые обычаи?..
— Да нет, Анкар-ага. Я не забыл… — Еллы сидел перед ним красный, потный от смущения, не смея поднять глаза. Он прекрасно понимал, что не ради трудодней пришел сегодня в контору Анкар-ага…
А старик глядел на его смущенное лицо, прятал в усах улыбку и думал о том, как быстро Еллы разобрался в том, что такое любовь, не хочет с женой расставаться… Ну дай ему бог, уж больно паренек-то хороший!
В то время, как Еллы обсуждал с Сазаком судьбу выросшей на новых землях пшеницы, жатва была уже в разгаре. Много сжали, повсюду, куда ни глянь, прислонившись друг к другу, стоят огромные, величавые, как толстяки, снопы, а пшенице ни конца ни края — так и золотится до самого горизонта.
У края массива устроили два огромных тока. Работают старики и подростки. Ребятишки водят ишаков, и старики, прикрыв лысины легкими платочками, один за другим выбрасывают в круг тяжелые, полновесные снопы…
Поодаль, под длинными легкими навесами, дымят очаги, и вкусный духовитый парок поднимается в ясное небо Лебаба…