Э. Триоле в Париж (Москва, 19 июля 1939)

Элик! Еще раз внимательно прочла твою книжку.[153]

Интересно! Трогательно! Нужно! Хорошо написано! Ты нашла настоящие верные интонации — это очень трудно в воспоминаниях. А насчет трогательности — ты специалистка!

Пишу тебе несколько мелочей. Может быть тебе интересно:

1. (стр. 12) «La revolte des objects»[154] — первоначальное заглавие трагедии «Владимир Маяковский»

2. (стр. 40) Володя очень часто говорил о самоубийстве. Чуть что, грозился: застрелюсь.

3. (стр. 53) Тогда ты конечно вправе была думать, что Володя рассказывал мне твои дела, но, для теперешнего твоего сведения — он почти никогда, ничего о тебе не рассказывал.

4. (стр. 64) Бедная, погибшая от родов, Булечка, которую ты обвиняешь в manies de vieille fille!![155]

5. (стр. 68) По моему, Володя никогда не болел ревматизмом.

6. (стр. 69) Комнату в Лубянском проезде я передала музею. Все мелочи вывезли оттуда в музей и она представляет из себя сейчас остов комнаты.

7. (стр. 79) Прочти внимательно цитату. Она переведена неверно: est et restera, а надо: был и остается (то есть пока остается; если б было «останется» это было бы безнадежно!)

8. (стр. 103) В цирке «Мистерия-Буфф» не шла. Ее хотели туда загнать, но не удалось.

Вот и всё! Как видишь, пустяки да и их очень мало. Вообще, все это просто мои замечания «по поводу», а ошибка есть только одна — это цитата.

После жары у нас третий день чудесные грозы и дожди. Мой балконный сад зацвел пышным цветом.

Обнимаю целую люблю.

(Приписка В. А. К.)

Дорогая Эльза Юрьевна!

У меня к Вам три сообщения:

1) Очень рад, что я Вам пригодился,

2) Спасибо за доброе слово о книжке,[156]

3) Жду от Вас экземпляра книжки — хотя бы и не «sur papier verge antique».[157] Сердечный привет Арагону!

О. М. Брику в Сочи (Пушкино, 8 июня 1940)

Солник! Светик! Кислик! Любимый!

Получаешь ли ты мои письма? Я вчера послала из Москвы авио почтой. Кажется, достала мел через Влад. Николаевича и 12-го начнется ремонт.

Вышел 3-ий номер «Знамя» с моей и с Васиной писаниной. Привезли на дачу «Знамя», «Из шести книг» — сборник Ахматовой, стихи Хлебникова — малая серия библиотеки поэта, новые сборники стихов Симонова и Матусовского, книжку Овалова. Сижу, читаю.

У Ахматовой есть чудесные новые стихи, чего нельзя сказать о Симонове и Матусовском, хотя и у них можно штуки 2–3 прочесть с удовольствием. «Китежанка» в Ахматовском сборнике не напечатана.

Ремонт начинается с твоей (теперь с моей) комнаты. К твоему приезду он еще не будет кончен. Всё будет готово числу к 5-му к 10-му.

Кислик! Если в Сочи есть кофе в зернах — купи и привези обязательно, сколько влезет.

Вышла брошюра — доклад Фадеева. Он не так плох, как я думала. Не хуже других — даже, пожалуй, лучше.

Показался кусочек голубого неба. Дождь кончился, Вася спит. Через час прослушаем посл. известия и пойдем погулять — поищем лес.

Я уже очень отдохнула. Нервы отошли и даже подобрела.

Ты пишешь мне изумительно интересные письма! Пиши почаще и побольше.

Я тебе обожаю и целую.

Как Женя загорела? Если не лень пусть напишет нам.

Еще еще еще целую

Вася получил из Киева 230р. и 4-ю книгу «Радянська лiтература» с напечатанной в ней статьей «Двi зустрiчi Маяковського з Бальмонтом».

О. М. Брику в Сочи (Москва 26 июня 1941)

Осеньш! Любимый родной мой единственный!

Получила твое письмо от двадцатого. Письмоносица отдала его мне, когда я, третьего дня, дежурила на нашем дворе, у нашего подъезда от 3–6 ч. дня. Сегодня я дежурю от 2–6 ч., а Вася в домоуправлении от 10 до 2 ч. ночи.

Поставили у себя радио от Моск. сети и не выключаем его. Все сигналы и инструкции передают по Моск. сети. 24-го провели воздушную тревогу в бомбоубежище нашего дома: оно устроено в котельной. Никто не испугался, все были очень спокойны — и старики, и дети, хотя все решительно были убеждены, что налет настоящий. Не было ни паники, ни толкотни. Мы отдали проверить наши противогазы.

Каждый вечер к нам приходит Жемчужный, заходят Лева, Коля. Звонил тебе Шкловский из студии — ты там очень нужен. Тебя включили в список работников «Окон Роста». Литературной частью «Окон» ведает Кирсанов, художественной — Денисовский.

Вася пошел сейчас в «30 дней» — звонили оттуда с просьбой смонтировать разворот Маяковского.

Вчера приходили Фиалка с Валей. Валя — прощаться.

Я ужасно люблю тебя, мое солнышко.

В магазинах сейчас никаких очередей. Всё решительно можно купить.

Крепко целую Женичку.

Целую твои лапки.

О. М. Брику (начало письма утеряно, не позднее 1943)

…Сегодня были у Леонидовых, выпили за ваше здоровье.

Убиты Смеляков и Коган (помните? ученик Сельвинского). Слуцкий был легко ранен и вернулся на фронт. Кульчицкий[158] окончил военную школу, он лейтенант и на днях отправляется на фронт, в гвардейскую часть. Он очень изменился, стал похож на свои солдатские сапоги, очень возмужал. Стихов у него очень мало, есть заготовки. Но это, пожалуй, лучше и Коли, и Семы.

Приезжайте скорее!!

В воскресенье уберу твою комнату. Столовая, Васина и моя в относительном порядке. Только все ковры розданы. Не хочется отнимать посреди зимы!

Э. Триоле и Л. Арагону в Париж (Москва, 11 июня 1945)

Элик мой, Арагошенька, родные любимые!

22-го февраля в 4 часа дня Ося позвонил по телефону, что идет домой обедать и не дошел. Он умер мгновенно от паралича сердца на нашей лестнице на площадке 2-го этажа. Совсем недавно Осю смотрел врач (у него была крапивная лихорадка) и не нашел ничего угрожающего. Он был молодой, веселый, жизнерадостный.

Для меня это не то что умер человек любимый близкий, когда бывает тяжело непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я.

Если б вы оба знали, как вы мне нужны сейчас — сию минуту…

Не знаю, хватит ли сил дождаться вас. Гоню от себя эту мысль, из-за тебя, Женички, Васи, но она меня неотступно преследует.

Женя сейчас живет на даче с сестрами. Надеюсь, она там хоть немножко поправится — уж очень она исхудала.

9-го получила ваши книги — пока только ненадписанные.

Aurelien и La Diane Francaise я уже читала. Арагоша конечно гениален. Спасибо, что помянул меня добрым словом в Cantique à Elsa.[159]

На твои книги гляжу не нагляжусь и не наудивляюсь. Читаю, нравятся очень. Когда прочту, напишу подробно. Читаю и как будто разговариваю с вами.

Твое большое письмо перечитываю каждый день и всё плачу над ним. Шесть страничек! А сколько дней и месяцев в каждой строчке — сколько пережито! И всё без меня! Как страшно, что Арагоша прихварывает! А ты? Пришлите непременно ваши фотографии.