17.3.1930. Мама телеграфировала, что обе визы получены.

18.3.1930. Днем на приеме в полпредстве.

20.3.1930. …Много жалких людей на улице — смотрят в окна кафе. Старухи продают газеты.

Письмо от Родченок про «За рубежом». В каком роде, про что — не пишут.

22.3.1930. Опять в Zoo. Моего львенка продали в Мюнхенский зоологический сад. Сторож сказал мне об этом по настоящему грустно: Alle die kleinen verkauft.[111] Я чуть не расплакалась и после этого страшно жалко было смотреть на зверей.

Были на «Zwei Herzen im Dreivierteltakt»:[112] вначале музыкант, вроде Шуберта, исправляет музыкальную фразу; ее же потом насвистывает мальчишка; наигрывает бродячий музыкант; под нее же танцуют девушки и т. д.

Встретили Эльзу с Арагоном. Он не встречается с Эйзенштейном за то, что тот жал руку Маринетти и снимался с ним на фотографии.

25.3.1930. Сегодня был Осин доклад. Говорил он блестяще. Аудитория — политехнический. Выступали ораторы: за толстые книжки, за живого человека, о том, что искусство имеет право быть каким угодно, только не скучным. Только один молодой парень сказал, что Ося прав, что пока на свете есть хоть один безработный, пока классовая борьба не закончена, каждый человек должен бороться за пролетариат — литературой так же как и всяким другим оружием.

27.3.1930. Взяли билеты в Лондон. Смотрели в Zoo пумят и обезьянок.

28.3.1930. Были в Фатерланде. Помесь из стиля модерн с Фатерландом.

Хорош Арагон, Ужасно обидно, что не умею запомнить то, что он рассказывает.

29.3.1930. Устала. Предотъездная беготня. Рада, что едем — здесь надоело.

30.3.1930. Смотрели в кино Наварро любовное объяснение под луной и т. п. Арагон грустно сказал: Mais c'est d'un comique incroyable.[113] Потом Анну Каренину с Гарбо и Гильбертом — не досидели, несмотря на весь комизм.

Едем. Немецкий спальный вагон — лампочки, крючки, и сетки всех систем.

31.3.1930. Проехали Голландию — на ставнях нарисованы пестрые занавески. Белая красная зеленая обводка. Крыши больше дома.

Отъезжали от Голландии из кубиков, плыли открытым морем… Совсем не качало. Подплыли к Англии. Чиновники в штатском: за чем едем, были ли раньше, давно ли в Англии моя мать. Сели в поезд почти на ходу.

Мама встретила. У нее чудесная квартирка: низкие кресла, радио в чемодане, камины, сад.

1.4.1930. Кусок подъехали, потом через центр за мамой. Завтракали у Lions'a. Шли по узким улицам, потом на машине смотрели Виндзорский дворец.

Обратно через Итон — мальчики в цилиндрах — совсем Диккенс. По дороге к Лондону малюсенькие городишки. Вечером слушали радио.

2.4.1930. …С утра слушали по радио речь дочери Ллойд-Жоржа, а вечером фокстроты с пением и без оного.

3.4.1930. Ося пошел по Underground'ам и книжкам, а я в город. Попала под ливень — ходила у Сельфриджа из этажа в этаж — чудовищное количество товаров — Берлин просто щенок! Там же позавтракала — fond d'artichau[114] за 6 пенсов! Зашла в Picadilly Station — внизу целая улица с магазинами. Потом в кино Na Na Nanette цветная с разговорами и пением — дрянь такая, что я заснула, только кусочки есть абсолютно стереоскопические. Потом звучащая хроника — стачки, гребля, аэропланы — очень здорово.

4.4.1930. Приехал Зархи. Ни слова по-английски. В дождь и в туман, на автомобиле, видели парламент, аббатство, военное министерство с верховыми часовыми в красном — в нишах. Собор Петра. Вечером на оперетке Bitter Sweets — замечательная актриса.

5.4.1930. Замоталась вчера. Сегодня отдыхаю. Ося ездил по книжкам…

6.4.1930. Воскресенье. С утра поехали в Вайтчепль на базар: зазывалы орут, граммофоны играют, золотые весы; на высоте второго этажа развешаны платья. Купили баранок у старого русского еврея. Оттуда в китайский квартал. Воняет, продают сушеных червей. Во что-то играет компания хулиганов. Городовой предупреждает, чтобы не ходили глубже чем на 50 ярдов — антикитайская агитация! В китайском трактире ели суп с курицей и лапшой и какое-то мясо, кот. поливали черным соусом, изумительно вкусный компот из белых ягод, пахнущих розами. За соседним столом пьяница, как на экране.

Оттуда в Гайд-парк. Наемные пропагандисты дерут глотки. Вокруг каждого толпа. Больше о религии…

7.4.1930. Шотландские свитеры надо менять — колются. Паркер менять — плохое перо. Зеленый чай оказался невкусный. В Савой без смокинга не пустили. Поели у итальянцев. Ося все утро ходил по книжкам. Смешная книжонка в издевку над цензурой.

8.4.1930. Обедали в огромном Lyons'e и пошли в мюзик-холл Paladium. Изумительная танцевальная пара — что хочет, то и делает. Забыла там пакетик с только что купленными галстуками. Тут же вернулись, но их уже успели спереть!

9.4.1930. Завтракали в Парламенте, осмотрели здание. Видели процессию спикера. Послушали. Хохочут; сидят, развалясь. Палата лордов почти такая же только поменьше и похожа на пульмановский вагон…

10.4.1930. Смотрели в полпредстве «Генеральную линию». Бернард Шоу умирал со смеху — воспринял как эксцентрику и был доволен.

11.4.1930. Паспорта, визы, пластинки в His masters voice. Билеты, покупки — Селфридж каждый раз меня поражает, уж очень велик. Обед в китайском ресторане. Вечером — Kochran-revue: страшно дорогие костюмы; star — молоденькая недоделанная актрисочка; замечательный барабанщик, не то негр, не то загримированный негром, барабанил на всем. Еще поразительные номера: девушки в ложе — танец рук и разговор с экрана в публику, уход с экрана в зал и обратно.

Ужинали в венгерском ресторане…

13.4.1930. …До парохода ехали в вагон-ресторане. Пароход изумительный, очень большой, хорошо оборудованный для езды ночью. За кабины люкс, с ванными комнатами — приплата 4 гинеи. Мы едем в самой дешевой и все таки у нас отдельная маленькая комнатка. Совсем не качает.

14.4.1930. Встали в 5 утра. В 6 с чем-то сели в поезд, прямо в вагон-ресторан. Ели овсянку, ham and egg,[115] варенье.

До Амстердама ехали цветочными коврами, каналами, пестрыми домиками. Всё утро бродили по старому городу. До чего улицы узенькие! На бриллиантовую фабрику не попали, закрыта — пасха. Евреи идут из синагоги, не бритые, в цилиндрах с молитвенниками подмышкой и талесами[116] в футлярах.

Перед парикмахерскими пестрые палки, перед аптеками морды — старинные цеховые знаки.

Новые кварталы объехали на такси — сплошное стекло (как Корбюзье). Настроено удивительно много. Каждая улица по своему: с балконами, с круглыми углами, гармошкой (рисунок), с лакированными яркими дверями, с навесами вдоль всего тротуара и т. д.

Огромный стадион, спортивные площадки. Один из кварталов — рабочий. По словам шофера, рабочие платят за квартиру из 3–4 комнат одну шестую своего жалованья.

От каналов вонь. Улички есть такие узкие, что от стены до стены рукой достать. Домишки валятся от старости. На улицах шарманщики, певцы, гармонисты — в невиданных количествах. Шарманки огромные, как органы. Перед биржей моряки с трубками — вероятно, привезли рыбу. Несметное количество сигарных и трубочных лавок. Чудесные трости. Купили Володе трость и коробку сигар.

Сейчас едем в Берлин.

Е. Ю. Каган в Лондон (Москва, 29 апреля 1930)

Милая моя мамочка,

Володя все 15 лет говорил о самоубийстве. Причины у него не было никакой — был пустяшный повод, невероятное переутомление и всегдашний револьвер на столе. Напиши подробно о себе.

Целуем тебя очень крепко.