Изменить стиль страницы
Пристрастные рассказы _076.jpg
1916
Пристрастные рассказы _077.jpg
Слева направо: Л. Гринкруг, Эльза, Т. Беглярова, Елена Юльевна Каган, Л. Ю. 1918
Пристрастные рассказы _078.jpg
Сидят: В. Маяковский, А. Крамфуз, А. Дорийская, О. Брик; стоят: Л. Брик, Л. Гринкруг и домработница Поля. Москва, 1919
Пристрастные рассказы _079.jpg
Пристрастные рассказы _080.jpg
На курорте Нордерней. Германия, 1918
Пристрастные рассказы _081.jpg
В Сальсомаджоре. Италия, 1925
Пристрастные рассказы _082.jpg
С В. Маяковским, Б. Пастернаком и С. Эйзенштейном на встрече с японским писателем Найто Тамидзи в ВОКС'е. 1924
Пристрастные рассказы _083.jpg
В Крыму. 1925
Пристрастные рассказы _084.jpg
Л. Брик и В. Маяковский в Водопьяном переулке. 1924
Пристрастные рассказы _085.jpg
Комната Маяковского в Гендриковом переулке
Пристрастные рассказы _086.jpg
Лиля за чтением корректуры и Булька. Фото О. Брика
Пристрастные рассказы _087.jpg
Пристрастные рассказы _088.jpg
Гендриков переулок. Конец 1920-х. Фото О. Брика
Пристрастные рассказы _089.jpg
Конец 1920-х. Фото О. Брика
Пристрастные рассказы _090.jpg
Фотомонтаж А. Родченко. 1924
Пристрастные рассказы _94.jpg
Пристрастные рассказы _092.jpg
Пристрастные рассказы _091.jpg
Пристрастные рассказы _095.jpg
Пристрастные рассказы _096.jpg
Пристрастные рассказы _097.jpg
Берлин, 1932–1933. Все берлинские фотографии 1932–1933 гг. сделаны В. Примаковым
Пристрастные рассказы _098.jpg
В Спасопесковском. 1930-е
Пристрастные рассказы _099.jpg
С Я. Магалифом, сотрудником Берлинского полпредства. Берлин, 1932
Пристрастные рассказы _100.jpg
С режиссером Л. Кулешовым
Пристрастные рассказы _102.jpg
Л. Ю. и О. М. Брики. Дача под Ленинградом. 1935
Пристрастные рассказы _101.jpg
Л. Ю., О. М. Брик, В. А. Катанян в квартире в Спасопесковском переулке. Конец 1930-х
Пристрастные рассказы _103.jpg
Эльза Триоле и Луи Арагон у себя дома. 1946
Пристрастные рассказы _104.jpg
Л. Ю. и В. А. Катанян в Дубултах, Рижское взморье. 1946

Мы условились поехать вместе в Ленинград.

Пристрастные рассказы _105.jpg

Когда мы познакомились, Маяковскому нравилось, что вокруг меня толпятся поклонники. Помню, он сказал: «Боже, как я люблю, когда ревнуют, страдают, мучаются».

Сам он всю жизнь не только не старался преодолеть в себе эти чувства, но как бы нарочно поддавался им, искал их. С особенной силой они вспыхнули теперь, когда он был от меня оторван.

Милый, дорогой Лилёк.

Посылая тебе письмо, я знал сегодня, что ты не ответишь. Ося видит, я не писал. Письмо это — оно лежит в столе. Ты не ответишь потому, что я уже заменен, что я уже не существую для тебя. Я не вымогаю, но, Детка, ты же можешь сделать двумя строчками то, чтоб мне не было лишней боли. Боль чересчур! Не скупись, даже после этих строчек — у меня остаются пути мучиться. Строчка не ты! Но ведь лишней боли не надо, детик. Если порю ревнивую глупость — черкни — ну, пожалуйста. Если это верно, — молчи. Только не говори неправду — ради бога.

Лиличка.

Напиши какое-нибудь слово здесь. Дай Аннушке.[42] Она мне снесет вниз. Ты не сердись.

Во всем какая-то мне угроза.

Тебе уже нравится кто-то. Ты не назвала даже мое имя. У тебя есть. Все от меня что-то таят…

В ответ на мой ответ о том, как я люблю его:

Лилик.

Пишу тебе сейчас потому, что при Коле не мог тебе ответить. Я должен тебе написать сейчас же, чтоб моя радость не помешала мне дальше вообще что-либо понимать.

Твое письмо дает мне надежды, на которые я ни в коем случае не смею рассчитывать и рассчитывать не хочу, так как всякий расчет, построенный на старом твоем отношении ко мне, может создаться только после того, как ты теперешнего меня узнаешь…

Мои письмишки к тебе тоже не должны и не могут браться тобой в расчет — т. к. я должен и могу иметь какие бы то ни стало решения о нашей жизни (если такая будет) только к 28-му. Это абсолютно верно — т. к. если б я имел право и возможность решить что-нибудь окончательно о жизни сию минуту, если б я мог в твоих глазах ручаться за правильность — ты спросила бы меня сегодня и сегодня же дала б ответ. И уже через минуту я был бы счастливым человеком. Если у меня уничтожится эта мысль, я потеряю всякую силу и всю веру в необходимость переносить весь мой ужас. Я с мальчишеским лирическим бешенством ухватился за твое письмо.

Но ты должна знать, что ты познакомишься 28 с совершенно новым для тебя человеком. Всё, что будет между тобой и им, начнет слагаться не из прошедших теорий, а из поступков с 28, из дел твоих и его.

Я обязан написать тебе это письмо потому, что сию минуту у меня такое нервное потрясение, которого не было с ухода.

Ты понимаешь, какой любовью к тебе, каким чувством к себе диктуется это письмо.

Если тебя пугает немного рискованная прогулка с человеком, о котором ты только раньше понаслышке знала, что это довольно веселый и приятный малый, черкни, черкни сейчас же.

Прошу и жду. Жду от Аннушки внизу. Я не могу не иметь твоего ответа. Ты ответишь мне, как назойливому другу, который старается «предупредить» об опасном знакомстве: «Идите к черту, не ваше дело — так мне нравится!»

Ты разрешила мне написать, когда мне будет очень нужно, это очень сейчас пришло.

Тебе может показаться — зачем это он пишет, это и так ясно. Если так покажется, это хорошо. Извини, что я пишу сегодня, когда у тебя народ — я не хочу, чтобы в этом письме было что-нибудь от нервов надуманное. А завтра это будет так. Это самое серьезное письмо в моей жизни. Это не письмо даже, это:

существование

Весь я обнимаю один твой мизинец.

Щен.

Следующая записка будет уже от одного молодого человека 27-го.

Письмо это запечатано красным сургучом, кольцом Маяковского.

вернуться

42

Домработница Бриков (ред.).