После гибели Маяковского Наталья Рябова по-прежнему не желала общаться с Л.Ю.Б., считая ее виновной в трагедии поэта. Работая над подготовкой собрания сочинений Маяковского, она поставила условием — не встречаться с Лилей. Однако встреча все же произошла, и Наталья Федоровна после первой же беседы попала под обаяние прежней соперницы. До конца жизни они оставались подругами. Свои воспоминания о Маяковском Н. Рябова посвятила Лиле.

Л. Брик

Щен

(Из воспоминаний о Маяковском)

Мы шли к речке.

Весна переходила в лето.

Зелень была весенняя, яркая, но уже по-летнему густая.

Становилось жарко и приятно было думать о холодной воде.

Берега мы изучили еще вчера. Место выбрали отлогое, мелкое: Осип Максимович и я не умеем плавать, а Владимир Владимирович Маяковский хотя и плавает как рыба, но очень боится, как бы я не утонула.

Шли вдоль дачных заборов, внюхивались в сирень. Маяковский шагал посреди улицы и выразительно бормотал — сочинял стихи, на ходу отбивая ритм рукой.

Вдруг под ногами пискнуло. Мы круто затормозили, чуть не наступив на что-то живое. Нагнулись посмотреть — грязный комочек тычется носом нам в ноги и пищит, пищит…

— Володя! —

В задумчивости обогнавший нас Маяковский в два гигантских шага оказался рядом, взглянул через забор и окликнул играющих ребят:

— Это чей щенок?

— Ничей!..

Владимир Владимирович брезгливо взял грязного щенка на руку и мы, как по команде, повернули к дому.

Щенок был такой грязный, что Владимир Владимирович нес его на далеко вытянутой вперед руке, чтоб не перескочили блохи.

Щенок перестал пищать и в большой удобной ладони развалился как в кресле. Маяковский старался издали рассмотреть его породу и статьи и установил, что порода — безусловно грязная!

Дома, в саду, только что поставили самовар. Вода уже чуть согрелась. Владимир Владимирович потрогал — в самый раз!

Посадили щенка в тазик и стали мыть. Раза три мылили, извели всю воду. Щененок сидел тихо, видно мылся с удовольствием. Вытерли почти насухо и Осип Максимович сел с ним на скамейку, на самое солнышко — досушивать, чтоб не простудился.

Я принесла теплого молока, накрошила в него хлеб. Поставили миску на траву и ткнули щенка носом. Щенок немедленно зачавкал и неожиданно быстро все с'ел. Налили еще полную мисочку — опять с'ел. Еще налили — осталось совсем чуть, на самом донышке.

Тогда, в 1920-ом году, с едой было трудно. Молоко в редкость, хлеба мало. Оказалось, что щенок с'ел весь наш ужин. Наелся до отвалу. Живот стал толстый и тяжелый, совсем круглый. Песик терял равновесие и валился на бок.

Опять задумались над породой и постановили, что теперь порода — ослепительно чистая и сытая.

Маяковский назвал собачку «Щен».

В этот день купанье наше не состоялось. Зато все следующие дни, до конца лета, мы ходили купаться вчетвером.

Красивая речонка Уча. Извилистая, быстрая. Берега тенистые, а на воде солнце. Тихо.

Щен лаял с берега звонким голоском на плавающего Владимира Владимировича. Он подбегал к самой воде, попадал передними лапками в воду и пятился, не переставая лаять.

Владимир Владимирович звал его, свистел, называл всеми уменьшительными именами:

— Щеник!

— Щененок!!

— Щененочек!!!

— Щенятка!!!!

— Щенка!!!!!

Казалось, что уговорить его невозможно.

Щен бросался к воде, но как только лапы попадали на мокрое, он обращался в паническое бегство. Если я в это время оказывалась на берегу, он бежал ко мне и выразительно обо всем рассказывал.

— «Нечего, Щен, нечего!» —

Кричал из воды Владимир Владимирович.

— «Сам видишь, что никакого тебе сочувствия! Иди лучше ко мне и давай плавать, как мужчина с мужчиной!» —

Такой силы был ораторский талант Маяковского, что Щен вдруг ринулся в пучину и поплыл!

Невозможно описать щенячий восторг Маяковского! Он закричал:

— «Смотрите! Все смотрите! Лучше меня плавает! Рядом с ним я просто щенок»!

Пошли грибы. Мы им очень обрадовались — как развлечению и как пище.

Каждый день вчетвером ходили за грибами.

Попадались белые.

Владимир Владимирович во время грибных походов проявлял дьявольское честолюбие. Количество его не интересовало, только качество. В то лето он нашел крепкий белый гриб в полтора фунта весом!..

В канаве, вдоль шоссе, росли шампиньоны. В них — в ежедневной порции — мы могли быть уверены: местные жители и большинство дачников считали их поганками.

А больше всего в лесу сыроежек. Не очень они вкусные, но очень уж красивые — пестрые, крепенькие! Приятно собирать!

Позднее появились несметные полчища опят. Домработница Поля отваривала их, мелко крошила и заправляла мукой. Жарить было не на чем.

Я сейчас еще вспоминаю вкус душистой опенковой каши, когда услышу кукушку в лесу или зашуршит под ногой осенний лист и запахнет грибной сыростью.

Насолили опят на всю зиму. Щенка уплетал эту снедь за обе щеки — вместе с нами.

Как-то проходили мы мимо дачи, где под забором нашли Щеника, и ребята рассказали нам его родословную. Мать — чистопородный сеттер, отец — неизвестен. Щеник рос ввиде сеттера.

Шерсть у него была шелковая, изумительно-рыжая (чему Маяковский не переставал радоваться). У него были чудесные длинные кудрявые уши и хвост какой надо. Только нос темный и рост раза в полтора больше сеттерячьей нормы.

— «Тем лучше» — говорил Маяковский. — «Мы с ним крупные человеческие экземпляры».

Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца.

Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два Щена — Щен большой и Щен маленький.

С тех пор Владимир Владимирович в письмах и даже в телеграммах к нам всегда подписывался

Позднее, вместо подписи, рисовал себя ввиде щенка — иногда скорописью, иногда ввиде иллюстрации к письму.

Вот письмо из Парижа. Щенок около башни Эйфеля.

Вот он едет на пароходе по Атлантическому океану.

Щен в Мексике, на пальме, смотрит в бинокль на Москву.

Вот деловой Щен. Он торопится к поезду иэ Пушкина в Москву.

Вот он идет на работу.

Щен устал — без задних ног!

Вот он в Крыму, на вершине Ай-Петри, с шашлыком в руке.

В Ростове испортился водопровод, и он пьет только нарзан и даже моется нарзаном.