Действительно, скоро дивизии были приданы 543-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 870-й легкий артиллерийский полк и 55-й армейский инженерно-саперный батальон. С помощью этих частей плюс наши средства (а мы пополнились — были созданы системы огня и инженерных заграждений. Поэтому мы готовы были отразить любой удар, в том числе и танковый.

Утром 21 октября противник перешел в контратаку. Признаюсь честно: хоть так на войне вроде не должно быть, но мы вздохнули с облегчением — наконец-то! Все уже заждались — когда же немцы решатся. И вот свершилось. Бой сразу принял ожесточенный характер. Внезапно появились немецкие самолеты, которые наносили удары по нашему полку и соседу слева. Но бомбы ложились в основном на берегу. Соседи сбили один самолет, и он рухнул в Днепр. На наших позициях это вызвало всеобщее ликование. Однако вслед за этим артиллерия противника открыла ураганный огонь по переднему краю и по всем объектам — вплоть до береговой черты. Одновременно наносился удар и по нашей дальнобойной артиллерии на левом берегу. Огонь был такой сильный, что пришлось мобилизовать все возможное на контрмеры, и тут наши батареи дали немцам достойный ответ.

Наконец, появились «Тигры», а вслед за ними в 100–150 метрах «Фердинанды» вместе с пехотой. Танки вели огонь с ходу, самоходки — с коротких остановок. Главный удар противник наносил по 100-му Гвардейскому стрелковому полку.

Наша противотанковая артиллерия открыла огонь по танкам, а с закрытых позиций — по самоходкам с целью отсечь от них пехоту немцев. Артиллеристы-противотанкисты были в отчаянии: прямое попадание в башню и в лобовую броню танка не имело никакого эффекта — все снаряды рикошетировали в сторону или вверх. А в это время четыре гитлеровских танка шли напролом в центре и несколько впереди всего фронта атаки. Вот они, наконец, вошли на минное поле. Было видно, как взрывались противопехотные мины, но ни на одну противотанковую «Тигры» не напоролись. Однако справа и слева от них уже горело по одному бронированному чудовищу. Затем еще один танк подорвался и развернулся бортом. Вот тут-то наши артиллеристы отвели душу. Да и стало понятно: бортовая броня — не лобовая, при попадании танки горят как «миленькие». Что ж, влепили им по несколько бронебойно-зажигательных — и танки действительно задымили, экипажи, однако, не показывались.

Между тем первые четыре все-таки прорвались на передний край, но здесь-то их встретили как нужно — расстреляли в упор. Один задымил и встал, три загорелись сразу. Что интересно, два танка горели, как факел. В открытые люки выпрыгивали танкисты, но тут же находили свою смерть. Вдруг один «Тигр» взорвался с такой силой, что заглушил все остальные взрывы и всю стрельбу. Башня танка, перевернувшись в воздухе, улетела метров на 40–50 и упала рядом с огневой позицией нашего противотанкового орудия, как бы в награду за ратный труд артиллеристов.

Танки и самоходки противника остановились, пехота группами начала отходить. Наши артиллеристы усилили огонь. Задымил еще один танк. Затем все они стали пятиться назад, одновременно ведя огонь на ходу. «Фердинанды» тоже непрерывным огнем прикрывали этот отход.

Итак, сильная контратака противника на новом направлении была успешно отражена, немцам не помогло и массированное применение танков. До самой ночи мы ждали новых атак, однако они не последовали ни в этот, ни на другой день. Противник убедился, что это уже бесполезно.

23 октября наша дивизия, как и другие соединения, находящиеся теперь уже на большом плацдарме, получила задачу — прорвать оборону противника и развить наступление на запад. Что и было сделано. Во взаимодействии справа — с 57-й Гвардейской и слева — с 74-й Гвардейской стрелковой дивизиями прорвала оборону немцев и уже к исходу 26 октября овладела крупным районным центром Соленое. Вслед за этим была с ходу форсирована река со странным названием Сухая Сура, после чего в нашей полосе была введена армейская подвижная группа под командованием полковника М. Г. Вайнруба (ЦАМО, ф. 1124, оп. 1, д. 11, л. 80). Река хоть и называлась Сухая, однако оказалась довольно трудным препятствием. Возможно, в жаркое лето в ней действительно почти не бывало воды, но сейчас осень вступила в полные права и дождь лил ежедневно. Даже небольшие речушки превращались в мощные потоки. Балки наполнились водой. Все грунтовые дороги раскисли. А по бездорожью вообще невозможно действовать. Все это, конечно, накладывало отпечаток на наше наступление: надо было преодолевать огневое сопротивление противника, вести с ним бой и в то же время преодолевать препятствия, которые чинила природа. «Перешагнув» Сухую Суру, мы затем форсировали Мокрую Суру.

В районе села Староширочанского дивизия, по приказу командира корпуса, была остановлена для приведения себя в порядок и получения пополнения. Полосу наступления передали соседнему соединению. А уже через два дня, т. е. с 4 ноября, наша дивизия сменила 57-ю Гвардейскую и вновь была введена в бой. Перед нами была уже знакомая по предыдущим боям 46-я пехотная дивизия немцев. Она не только стремилась отразить наши попытки перейти в наступление, но сама активно проводила на различных участках контратаки.

Поскольку у командира дивизии Кулагина не было четких и ясных данных ни о нынешнем составе противостоящих частей противника, ни о системе обороны, ни о замысле его действий на ближайшее время, он отдает приказ полкам об усилении всех видов разведки и одновременно засылает в тыл 46-й пехотной дивизии две группы разведчиков. Однако они не вернулись, видно, сами попали в засаду. Тогда Кулагин принимает решение послать еще одну группу — действовать вслепую, ничего не зная о противнике, было бессмысленно. На этот раз группу возглавил старшина А. С. Петрукевич. Сибиряк, с твердым решительным характером, и в то же время выдержанный и осторожный, что особо важно для разведчика. Он уже не один раз выполнял специальные задания командира дивизии. Вот и сейчас, инструктируя его, Кулагин сказал: «Все надежды на вашу группу».

Встретившись через много лет, однополчанин А. С. Петрукевич рассказывал подробности этого эпизода. Двое суток разведчики Петрукевича изучали противника с нашего переднего края. Вечером на третий день опустился густой туман, а ближе к ночи пошел холодный дождь. Дул порывистый ветер. Редко постреливали.

Наши саперы мастерски, в короткие сроки, разминировали проход и доложили, что до колючей проволоки противника путь свободен. Группа двинулась вперед. Петрукевич шел первый, медленно, но уверенно показывая путь остальным. Казалось, все идет нормально, но вдруг один из разведчиков проваливается в хорошо замаскированную яму. Сразу на переднем крае противника взвыла сирена. По этому месту начали бить пулеметы. Но сирена взвыла и замолкла. Разведчик, провалившийся в яму, понял, что из нее идет сигнализация, поэтому лежал не шевелясь. Вслед за сиреной умолкли и пулеметы. Петрукевич ползком вернулся к этому разведчику, нащупал провода, которые шли из ямы, перерезал их и только после этого помог разведчику выбраться наверх. Группа двинулась дальше. Уже слабо просматривались контуры переднего края — самое главное препятствие. Но сильный дождь загнал немцев в укрытие. Поэтому, немного понаблюдав за обстановкой уже в 10–15 метрах от траншеи, разведчики преодолели первую, а через 200–250 метров — и вторую траншею. Дальше, уже действуя в полный рост, но очень осторожно, двинулись влево к посадке, где и замаскировались. Отсюда была тускло видна железнодорожная станция. Туман еще мешал, но электрическое освещение, плюс паровозные гудки и лязг вагонов позволяли правильно ориентироваться. Было также видно, как от станции по дорогам в разные направления уходили машины. Те, что шли к фронту, были с притушенными фарами, но их можно было пересчитать.

С наступлением рассвета открылась отличная панорама. Естественно, разведчики всё, что обнаружили, нанесли на карту. В течение всего светового времени они смогли определить режим жизни и движения через железнодорожную станцию и по дорогам. Таким образом, представление уже было достаточным. Ночью двинулись обратно. Было решено по возможности прихватить «языка».