Федос посмотрел в окно, хотел определить время. Но солнца не было видно: густой туман полз из Гнилого Угла, обволакивая сопки, дома, деревья.

Федос вышел на кухню, посмотрел на весело тикающие ходики: до конца рабочего дня оставалось еще порядочно времени. И тогда быстро, почти бегом, Федос устремился по дороге к заводу.

Тревожно завывала сирена на Скрыплеве, указывая путь кораблям, чтобы не заблудились они в непроглядном моросящем тумане Японского моря.

9

На всю жизнь запомнил Федос тот туманный день, когда вернулся в цех после ухода из-за обиды на рогожное знамя. Он подбежал к своему катеру встревоженный, напугался, увидев Шмякина работающим: решил, что взяли нового подручного. Торопливо взобравшись на мостки, Федос увидел Семена, орудующего с подбойкой. Семен не заметил отца и продолжал работу. Тогда Федос выбрался из катера, отыскал мастера и потребовал, чтобы у него приняли сдачу пробы. «Побатрачил в подручных — хватит. Сам могу не хуже Гришки клепать. По крайности без той рогожи буду работать», — заявил Федос.

Пробу он сдал успешно и теперь работал самостоятельно на другом сейнере, не без злорадства наблюдая за грязной рогожей, лениво колыхавшейся над кормой Гришкиного катера.

Подручный Федосу нашелся в первый же день. Федос узнал в нем того самого летуна, что встретился в первый день прихода на завод, в кабинете инженера по кадрам.

— Понырял, а все же снова сюда вернулся? — язвительно спросил Федос. — Выходит, самая глыбь здесь, так, что ли?

Парень стыдливо помалкивал, отводил глаза в сторону. Ждал, когда Федос сунет ему в руки подбойку да велит работать, благо дело знакомое.

— Вот видишь, — продолжал допекать Федос подручного, — пока ты нырял по разным местам, как раз свою квалификацию и упустил. А я из подручных в клепальщики вышел.

Федос теперь свободно выговаривал нелегкое слово «квалификация» и постиг не только его произношение, но и самый смысл. Вспоминая щиты на Эгершельде, испещренные загадочным словом, открывавшим дорогу на заветную Камчатку, он теперь только посмеивался. Теперь и позовут, так он еще подумает. Есть и у него квалификация.

Федос по-мужицки, прижимисто прибрал подручного к рукам и к концу дня загонял его до седьмого пота. «У меня роздыху не будет. И времени на дурные думки про разные там полеты и нырянье не останется», — говорил Федос, и подручный молча подчинялся его крутому нраву.

Однажды мимо катера проходил с ящиком молока Кандараки. Взмокший подручный в это время выбрался на вольный воздух. Заметив Кандараки, подручный крикнул молочнику, как старому знакомому:

— Здорово, хозяин!

— А, это ты? Снова к нам пришел? Когда летать взад-вперед перестанешь? — укоризненно покачивая головой, спросил Кандараки.

— Да вот, кажись, приземлился прочно. Думаю здесь насовсем обосноваться, — посмеиваясь ответил подручный.

Федос подучивал своего помощника. Иногда они менялись местами, и бывший «ныряльщик», вооружившись молотком, плющил раскаленные заклепки, радуясь каждой удаче. Трудившийся в соседстве Чен любовался согласованной, быстрой и чистой работой Федоса и его подручного.

— Тебе совсем настоящий ударник стал, — похвалил Чен Федоса. — Давай, понимаешь, соревноваться.

Федосу очень польстила похвала умелого бригадира. Понравилось ему и предложение о соревновании: значит, и впрямь он, Федос, чего-то достиг в своем ремесле. Но для важности стал отказываться:

— Какое там соревнование. Один раз уже конфуз получился. Хватит. Вон Шмякин до сего дня рогожи не снял.

— Его серьезный человек нету, — пренебрежительно отозвался о Шмякине Чен. — Его работай, чтобы деньги много получи. Его мало-мало мошонка есть…

— Это верно. Мошенник он, точно. Вылитый отец, — подтвердил Федос.

Федос и Чен стали соревноваться. Федос старательно готовил свое рабочее место, инструмент, все у него было под руками, времени зря не терял. И когда подсчитали итог, оказалось, что норму перекрыл в несколько раз. Заработок получился огромный. Но он не очень радовал: Федосу казалось, что кто-то в конторе просто-напросто ошибся в расчетах, когда составлял норму. Перевыполнить ее не стоило труда: надо было лишь работать без лишних остановок, хождений по цеху и той несобранности, какая бывает у людей нерадивых, не уважающих свой труд и себя.

Со своими сомнениями Федос обратился к Егору. Калитаев выслушал его внимательно и сказал:

— Видать, нормы составлялись в расчете на человека, который работает не торопясь. Работал бы он как ты, то и норма была бы правильная.

— Чего же делать будем? — спросил Федос. — Мне неохота обирать завод.

— Это можно исправить, — сказал Егор. — Вот, допустим, снижаешь ты расценки. А заработок твой все равно остается прежний и даже выше обычного. Получается, что и ты не в обиде, и завод не в накладе. И тем, кто работает хуже тебя, надо будет подтянуться. Значит, уже не только ты один, а многие станут работать лучше.

Федос обстоятельно прикинул в уме все расчеты, тщеславно подумал о том, как некоторые клепальщики станут равняться по нему, и сказал, что согласен на снижение расценок. «Зарабатывать буду не меньше прежнего. Надо кое-что обмозговать с нагреванием заклепок, пойдет дело без остановочки, как машина», — сказал Федос Егору.

Почин Федоса Лободы всколыхнул весь цех. Веселее пошла работа на клепке катеров. Вскоре нашлись умельцы, оставившие далеко позади успехи Федоса. Нашлись, конечно, и крикуны, поднявшие панику: упадут, мол, заработки. Но им пришлось подтянуться, не отставать от тех, кто шел впереди.

На площадке, расчищенной в дни воскресника от железного хлама, появилось больше свободного места. Можно было складывать возле катеров нужные заготовки, не терять времени на ходьбу за ними в цех. Кочкин предложил заранее доставлять к кильблокам детали для сборки катеров. Теперь все было под руками, работа спорилась. И вот однажды Семен с изумлением отметил, что собрал катер на болты за шесть дней. А раньше возился с ним дней по пятнадцать.

Федос и Семен были теперь в цехе у всех на виду. И сын не отставал от своего отца.

10

Егор, Федос и Кочкин до гудка зашли в старую, давно заброшенную литейную мастерскую. Здесь уже был Виктор Петрович Вологдин. Он явился на завод с утренней зорькой. Следом за ним перешагнули через порог мастерской четверо сварщиков, которых отобрал Вологдин для работ на первом в Советском Союзе цельносварном, или, как его еще называли, беззаклепочном рыболовецком сейнере. Одним из этих сварщиков был Андрей.

Сергей и Ефим после ночной смены не пошли домой, а тоже отправились к месту закладки.

Однако раньше всех пришел сюда Степкин. Накануне его бригада сооружала кильблоки под беззаклепочный катер, и Петру Васильевичу, естественно, хотелось поглядеть на закладку необычного сейнера.

Сергей затаив дыхание следил за приготовлениями сварщиков. На кильблоках уже лежал металлический брус киля. Сейчас к нему начнут приваривать шпангоуты, переборки. Постепенно киль ощерится стальными ребрами. Позже ребра затянутся железной «кожей», и металлическая рыба, рожденная на берегу, соскользнет в воду бухты.

Еще совсем недавно Сергей, пытаясь мысленно представить долгожданный день закладки сварного катера, видел этот день в пламени кумачовых лозунгов, в громе духовых оркестров, в зажигательных речах ораторов, поднимающихся на высокие трибуны, похожие на праздничные корабли.

Но не было ни лозунгов, ни оркестров, ни речей.

Никто не заметил, когда вспыхнул огонек сварки. Вологдин и Андрей приваривали первую деталь. Кочкин помогал установить ее по чертежу. Старого судосборщика удивляла неправдоподобная простота сборки. Для клепаного катера потребовалось бы сейчас ставить различные угольники, сооружать целый узел. А в новом катере достаточно было наложить коротенький шов — и конструкция уже держалась на своем месте.

Федос смотрел и подсчитывал в уме: сколько сейчас в этот узел пришлось бы вбить заклепок. Да, похоже, что и впрямь скоро клепальщикам дадут отставку. Переучиваться придется людям. А Егор? Вот он, всю жизнь проработавший на клепаных судах, радуется и хлопочет, пожалуй, даже больше Вологдина. А ведь и Егору придется идти на переквалификацию.