Открыла.

Ничего не изменилось, разве что свечей поубавилось, но их все равно было чересчур много, и свет заставлял Освальда болезненно кривиться.

- Не волнуйся, дорогая, - сказала Марта, вытирая губы ладонью. - Ты привыкнешь. А хочешь, я тебе шарфик свяжу?

Глава 17.

Старик обретался у самой реки. Черный, какой-то осклизлый с виду домишко почти съехал в воду. Он опирался на врытые в землю столпы, которые покрывал толстый слой ила и грязи. И несмотря на холод, грязь эта продолжала гнить.

А может, и не грязь, но хозяин дома.

Он сидел на крыльце, широко расставив ноги, и полотняные штаны натягивались на коленях, а штанины задирались. Обмотанные тряпьем ступни гляделись непомерно большими, и Кейрен прижимал к носу платок, кляня себя за то, что не подумал о заглушках. И вообще, ведомый смутным предчувствием, полез сюда.

Темнота. Река глотает ранний снег. Дрожат редкие огни фонарей, обозначая границы воды. Цепи подняты, и широкобортые лодчонки жмутся к берегам.

- От ить… смердит, - сказал старик, выбивая трубку о ладонь. На левой его руке сохранились два пальца и те слиплись, словно срослись.

Старик сунул руку в подмышку и поскребся.

- Блохи житья не дають. А ишшо ты приперся, господин начальник.

Зубов у него почти не осталось. И из распухших десен торчали гнилые пеньки.

- Помереть спокойно немашеки.

- Успеешь помереть.

Кейрен злился на него, на себя за невозможность отрешиться от безумной идеи, на сам этот пологий грязный берег, очередную бессонную ночь… и дом, где матушка затеяла очередной ужин в изящных декорациях. Ему надлежало быть. А он, поняв, что все-таки сорвется, сбежал. И за побег было стыдно.

Чай, не дитя.

- Так чегой надо? - старик сунул палец в рот и почесал десну, скривился. - Я завязамши.

Старый вор вызывал и жалость, и отвращение.

- Знаешь его? - Кейрен достал дагерротип, который носил с собой, в приступе иррациональной паранойи более не доверяя ни своему кабинету, ни начальству.

И этому, гнилому человеку, по странной прихоти судьбы еще живому, он тоже не верил, и в руки взять не дал, но подвинул ногой лампу и, присев, раскрыл дагерротип.

- Неа, - отозвался, кинув блеклым глазом, вор. - Не знамши.

Потом, не вынимая пальца изо рта с деланным удивлением добавил:

- Так мертвяк же, прости Господи. Или от вас ужо на том свете спасу немашеки?

Глупая надежда.

Список имен, те, кто сидел в тот год и тот месяц, те, кому удалось выбраться из Ньютома, уйти и от конопляной тетушки, и от тюремной баржи. Их оказалось всего пятеро, и Кейрен в который раз ужаснулся, до чего коротка, хрупка человеческая жизнь.

…и Таннис…

…ее дилижанс завтра пересечет Перевал. Райдо встретит. Он обещал и… девочке понадобится помощь, а Кейрену будет спокойней жить, зная, что с нею все хорошо.

- Он сидел в одно время с тобой, - повторил Кейрен, не убирая дагерротип. - И мне нужно знать имя.

- А бумажками пошуршать? - вор сделал характерный жест. И Кейрен, мысленно прокляв себя за недогадливость, вытащил бумажник.

- Десятки хватит?

Купюра исчезла в грязном рукаве.

- От, благодарствую, господине, - вор поклонился, но поклон получился кривым, однобоким. Издевательским. - А то ниществуем мы… ручки-то ужо не те. И по делу не пойдешь… а энтот и вправду сидел.

Кейрен напрягся.

Врет?

Говорит то, что от него желают услышать, отрабатывая подачку?

- Не зыркай, Макар - честный вор. Впустую метелить не станет. Сидемши он. Но не со мною… особый человечишко… из черных.

- Из каких?

- Черных, - повторил вор и потер щеки, покрытые длинной седой щетиной. Она росла неравномерно, и на щеках его появлялись проплешины. - Это… которых в бумажках-то нету…

- Как нету?

- Откуда ты такой взямшись? - с явным интересом глянул Макар. - Обыкновенственно. Человечек есть, а в бумажках нету его. Вроде как не значится. А раз нету его, то и… такое от дельце, что я б и трепаться-то не стамши, да срок мой идет. Боженька все видит. Преставлюся я, возникну пред его очи светлые, как наш пастор-то баит. А он и спросит у меня, мол, Макарушка, что ж ты жизню свою прожил-то так бесчестно? Дерьмово прям-таки прожимши. И что ответствовать будет? Что не сам я таков, но нужда заставила?

Он щерился и хрипло дышал, а само дыхание это было с присвистом, с сипом. Из массивной ноздри поползла струйка крови, которую Макар просто стер ладонью.

- Так от сделаю доброе дело, глядишь и скостят душонке моей срок… ты присел бы, господин хороший…

И Кейрен устроился на крыльце, подсунув под зад полы кашемирового пальто.

- Что вздыхаешь? И твоей душе неймется? - поинтересовался Макар, расчесывая десны. - А я тебя не знаю… молоденький совсем… не человек, да?

- Не человек.

- Ваших тут не любят. Гляди, чтоб не оприходовали ненароком. Что тебе до тех делов интерес воникши? Начальничек-то, слышамши, сам ушел наверх ответствовать. Небось, спросят с его душонки по всей строгости. Дрянной был человечишко… или он к вашим уйдет? Слухай, а если смесок, то он куда опосля смерти? К вашим аль к нашим?

- Не знаю, - сказал Кейрен, вытягивая ноги. Он оперся на гнилой косяк, удивляясь тому, что исчезла брезгливость, и запахи больше не тревожат - притерпелся. Да и вовсе стало вдруг спокойно, утихла тягучая ноющая боль в груди…

…было несложно выяснить, куда приобрела билет Таннис Торнеро.

Сложней оказалось не отправиться следом.

- От и я не знаю… надо у пастора нашего спросить. Умный человек. Знающий… авось, ответит.

Он замолчал и молчал долго, а Кейрен не торопил.

- Черные, значится… людишки, которых попросили… поучить. Бывают же упрямыя, слов не разумеющие. А посидят денек-другой в цепях… а то и месяцок… или два… все ломаются. Ньютом - не теткин дом с разносолами. Там сразу в головушке ясность небывалая наступает. От гляди как оно. Приведут человечка стороннего, несговорчивого. Он по-первости кобенится, грозится полицией, судом. В грудь ся бьеть, что он-де честный и невиноватый… день бьеть, другой бьеть… а потом глядьма и успокоимши его. Все-то там кричать, что не виноватыя, с произволу их, значится, посадимши. Оттого-то крики энти никто и не слушаеть. А там, глядишь, особо ретивому и переедуть разок по спине… аль вовсе на колесо отправят. Ты ж про колесо знаешь?

Кейрен покачал головой. Все, что рассказывал старый вор было… диким.

- Здоровое такое колесище, которое со ступеньками… и колесо крутится, а ты идешь. Час… иль два… да хоть всю ночь. Оно крутится, ты идешь… и чутка зазеваешься, тут-то и конец наступит. Перемолеть ноги, а то и вовсе… на колесе особо упертые ломались сразу. Говорят, ктой-то там сутки прошел, а потом замертво рухнумши… но таких выкобенистых мало.

Вор снова замолк. Он сидел, сгорбившись, расчесывая пятерней щеку, должно быть вспоминая то, уже далекое время.

- Откуда брались эти люди?

Директор мертв. Но в одиночку он не смог бы работать. Палач, выходит, тоже… если не в первый раз подмена осуществляется, то палач обязан был быть в сговоре. Тюремщик? Один точно, остальные молчали бы из боязни место потерять. Ведь хлебное, ни для кого не секрет, что в Ньютоме за деньги можно почти все…

- Так приводили.

- Кто?

Макар вздохнул и поглядел в глаза Кейрену. Его собственные - мутные, и на левом плавает пленка бельма, точно пенка молочная. Веки припухшие, а ресниц почти не осталось.

- Если мало… - Кейрен вытащил бумажник.

- Не откажуся, - кивнул вор, выхватывая новую купюру. - Все зло от деньгов, так пастор наш баит, а я ему так сказал, что не от деньгов, но от жадности человечей. И кабы был Макар здоровым, у тебя, хвостатенький, деньгов не хватило б на такое его откровеньице. Да только Макару недолго осталось уже. А как человек помирать сподобиться, страхи с него сходят. Так я мыслею. Оттого и говорим мы тут о том, об чем молчать надо бы…